Ислам – религия, открытая для человека любой национальной принадлежности и культурной самоидентификации. Если некто произнес шахаду – свидетельство о единстве Аллаха и посланничестве Мухаммада, убежден в истинности положений веры, зафиксированных в Коране и Сунне, и действует в соотетствии с очевидными положениями Шариата – то он, вне всякого сомнения, является мусульманином. Феномен активного принятия Ислама «неэтническими» мусульманами не специфичен только для России и имеет множество аналогов в других странах мира, в том числе и таких, как Британия, Германия, США, Япония и т.д.
Тем не менее, с появлением на авансцене социума русских людей, сделавших выбор в пользу Ислама, усредненный обыватель стал воспринимать их предельно неадекватно, будучи убежден в том, что «русский мусульманином быть не может». Подобное отношение к новообратившимся поначалу было типичным как для русской, так и для татарской среды. Люди с искаженными представлениями о самой природе религиозности упорно связывали конфессиональную принадлежность с национальностью, воспринимая религию как приложение к народному фольклору, примерно в одном ряду с ансамблями песни и пляски, кокошниками и кружевными тюбетейками.
В связи с этим можно вспомнить, как еще в 90-е татарские бабушки в мечетях, все сознательную жизнь старавшиеся сохранять исламскую обрядность именно во имя сбережения татарской национальной культуры, искренне полагали, что понятие «мусульманин» является синонимом понятия «татарин». Они называли татарский язык «мусульманским языком», и были убеждены в том, что разговаривать на прочих языках в мечети грешно, не ведая при этом, что многообразие языков названо в Священном Коране знамением Всевышнего Аллаха. Они считали, что «у татар Бога зовут Аллах, а у русских Иисус», не подозревая, что Иисус (мир ему) был Пророком Аллаха, и что они сами воспроизводят паттерны народного язычества, в рамках которому каждому этносу причитается «свой бог», или же группа богов.
По сути, позиция тех, кто отказывает русским мусульманам в праве «считаться настоящими мусульманами», и является рафинированно языческой: еще Римская Империя вела такую религиозную политику, в соответствии с которой каждый народ может почитать свой пантеон при условии признания сакрального культа цезаря. Этот идол и такая логика ненавистна любому последовательному христианину и мусульманину, ибо оба свято убеждены во всемирном, наднациональном характере исповедуемых ими мировых религий.
Но если татарская среда в сегодняшней России почти изжила эти предрассудки благодаря активной исламизации большого количества молодых татар, находящих заблуждения своих бабушек донельзя нелепыми и комичными, то русское общество до сих пор не избавилось от предубеждения по отношению к славянам-мусульманам. Помимо обвинений в «предательстве» православной веры – хотя трудно себе представить, как можно предать то, чего не было (а это справедливо по отношению к, по крайней мере, немалой доле русского населения в постсоветский период) – русским мусульманам внушается, что их Ислам «не органичен» и что «настоящие мусульмане все равно никогда не воспримут их как своих единоверцев».
С последним утверждением стоит разобраться. Действительно, подобные настроения присутствуют в некоторых (опять же, далеко не во всех) средах урожденных мусульман, причем, как правило, не очень прилежно соблюдающих предписания Ислама, не обладающих достаточными знаниями и пониманием собственной религии и превыше религиозной самоидентификации ставящих этническую и диаспорную солидарность. Вместе с тем, не только в России, но и за ее пределами внушительная часть «этнических мусульман» переживает полномасштабный кризис веры, связанный с серьезной подменой норм Шариата местными адатами – обычаями, бытовавшими еще с доисламских времен, и противоречащими Исламу. Об этом ярко и образно писал еще «Братьев-мусульман» Сейид Кутб в своем историческом труде «Вехи», за который и был повешен трибуналом во главе с Анваром Садатом.
Жизненные наблюдения в разных уголках исламского мира лишь многократно подтверждают диагноз, поставленный Кутбом. В пуштунской среде, в частности, считается «неприличным» учить девочку читать и писать – с таким набором «порочных навыков» подрастающую невесту никто не возьмет замуж, в то время как в хадисе Пророка (с) говорится, что получение знаний является обязанностью каждого мусульманина и каждой мусульманки. В ряде ближневосточных арабских стран дочерям – вопреки предписаниям, ясно изложенным в Коране! – не оставляют наследства; опять же, вопреки зафиксированным в Шариате условиям действительности брака, отцы частенько выдают дочерей замуж против их воли, забирая себе их махр (брачный дар), согласно исламскому закону являющийся неприкосновенной собственностью новоиспеченной жены, а мужья тратят на свои нужды заработанные женами деньги – хотя по Шариату не имеют на это права.
Далее, распространение женского обрезания в самых варварских его формах в ряде стран Африки и Азии противоречит фундаментальному исламскому запрету на нанесение ущерба здоровью человека, равно как и хадисам о том, что муж обязан удовлетворять жену сексуально и о том, что женщина имеет право на удовольствие. Многие мужья жестоко избивают своих жен и детей, несмотря на то, что Сунна Пророка (с) это категорически осуждает. Засилье адата удручающе, и разновидности его не настраивают на веселый лад – только гуманитарии, демонизирующие «мрачное средневековье» и идеализирующие «радостное язычество», могут всерьез сокрушаться о том, что Шариат-де давит народные обычаи!
Люди, следующие своим адатам и игнорирующие нормы Шариата, по мнению критиков русского Ислама, вроде как должны считаться «настоящими мусульманами», для которых Ислам «органичен». Однако если мы ознакомимся с трудами и постановлениями множества авторитетных исламских ученых, то обнаружим, что их точка зрения отличается, и, в соответствии с ней, приверженцы адатов вообще рискуют оказаться за пределами Ислама. Вот что пишет в своей книге «Исламское право» сегодняшний лидер (Рахбар) Исламской республики Иран, аятолла Али Хаменеи, имеющий статус марджи‘ ат-таклид (дословно – «источник подражания» в вопросах фикха): «Одного лишь принятия пророчества Мухаммада – печати пророков (да благословит Аллах его и род его!) недостаточно для того, чтобы называть человека мусульманином. Таким образом, те из людей Писания, кто с идеологической точки зрения принимает пророчество Мухаммада – печати пророков (да благословит Аллах его и род его!), однако живут по традициям своих предков (а не по предписаниям Ислама), не считаются мусульманами».
Итак, для того, чтобы стать настоящим мусульманином, человек должен не просто формально произнести шахаду, но и начать жить в соответствии с нормами Шариата: совершать намаз, держать пост в месяц Рамадан, соблюдать пищевые запреты, требования к одежде и т.д. Исходя из этого, соблюдающие русские мусульмане вовсе не являются «ряжеными»: напротив, тем самым проявляется их серьезное и искреннее стремление жить по предписаниям Ислама, что их является критерием подлинности их мусульманства.
Кроме того, постановление Хаменеи проливает свет на еще один необычный феномен наших дней: некоторые христиане, отказавшись от ортодоксального понимания Бога как троицы и признав истину Единобожия, равно как и пророчество Мухаммада (с), вместе с тем, не произносят шахаду в силу наличие некоего внутреннего барьера. Эти люди говорят, что они принимают исламское вероучение, однако живут по Сунне Пророка Иисуса (с), и, таким образом, пытаются усидеть на двух стульях. Иногда поговаривают, что эти люди являются тайными мусульманами, однако, как мы видим, их статус не столь однозначен, чтобы без колебаний вписывать их в канву собственно русского Ислама.
Вместе с тем, приведенная фетва имеет и свою оборотную сторону: многие «этнические мусульмане» не могут считаться истинными приверженцами Ислама в полном смысле этого слова, если они ставят адаты превыше Шариата, и это их принципиальная позиция, а не просто проявление слабости и нерадивости в соблюдении исламских норм. В этом смысле подход, приписываемый исключительно салафитской среде, на самом деле, в какой-то мере присущ и другим направлениям Ислама. Например, путешествуя по странам арабского Востока и задавая людям вопрос, почему они не хотят оставлять часть наследства дочерям, иногда слышишь в ответ «аргумент»: «Это имущество принадлежало моему отцу и деду, и что же я, должен отдать все нажитое нами какому-то зятю – чужому человеку?» Доводы, приводимые из Священного Корана, такие люди, как правило, игнорируют, хотя являются арабами, и, в соответствии с обывательской логикой, «самыми настоящими мусульманами».
К слову, подход этот восходит к эпохе омейядов, когда арабы стали считаться мусульманами «первого сорта», а представители других национальностей – «второго», или вообще «не настоящими мусульманами». В частности, так относились к персам – древнему культурному народу, до принятия Ислама двенадцать веков пребывавшему в зороастризме, который при омейядах подвергался дискриминации наряду с другими неарабами – вопреки тому, что такой подход противоречил практике Пророка (с). Однако в дальнейшем они сыграли важную роль в формировании собственно арабо-мусульманской культуры, и даже родоначальником арабского языкознания стал перс Сибавейхи. А уже сегодня – нравится это кому-то или нет – Иран является одним из лидеров исламского мира. Есть основания полагать, что русские и европейцы, принявшие Ислам, в историческом будущем также станут авангардом исламской уммы, привнеся в нее множество новых стратегий для развития.
Любой человек, всерьез изучивший Коран и Сунну, констатирует, что национального ценза для «вхождения в Ислам» нет: сподвижниками Пророка (с) были люди всех возможных национальностей и цветов кожи. И в Коране, и в Сунне неоднократно подчеркивается, что исламский призыв обращен ко всем народам Земли. Примечательно, что первым персом, принявшим Ислам, стал бывший христианин Салман аль-Фариси (ра), и он почитается как один из самых праведных сподвижников Пророка (с), достигший высот в интуитивно-мистическом познании Аллаха.
Согласно хадису Пророка Мухаммада (с), единственным критерием исламского вероисповедания человека является не его национальность и раса, а его богобоязненность. Это относится и к людям, принадлежащим к исторически мусульманским народам, и к новообратившимся.
Вместе с тем, Ислам – и в этом заключается его парадоксальная и одновременно гармоничная диалектичность – нисколько не нивелирует национальное, не призывает смешать все народы в едином плавильном костре, уничтожив и унифицировав культуры разных народов с неодинаковыми условиями формирования, средой обитания, генетическими показателями, склонностями и способностями, ментальностью и т.п. Напротив, в Священном Коране национально-культурные различия рассматриваются как чудо и знамение Аллаха, подобно тому, как таким же чудом и знамением является разделение человечества на два пола – мужчин и женщин: «О люди! Поистине, Мы создали вас мужчинами и женщинами, сделали вас народами и племенами, чтобы вы узнавали друг друга, и самый уважаемый Аллахом среди вас – наиболее благочестивый и богобоязненный. Поистине, Аллах – Знающий, Сведущий» (49:13).
Как утверждение о совместимости приверженности национальному с Исламом соотносится со сказанным нами об адатах? В данном случае важно понимать природу адата, который есть ни что иное, как навязанная обществом догма, наделенная сакральным статусом. Поскольку эта догма освящается авторитетом социума, ее принято принимать без размышлений, слепо. В современном обществе таких догм ничуть не меньше, если не больше, нежели в обществе традиционном.
Попытка подвергнуть такую догму анализу или рациональной критике встречает, как правило, весьма гневную реакцию, как если бы член примитивного общества защищал своих каменных истуканов. В момент этой агрессивной вспышки самый интеллигентный и образованный человек демонстрирует крайнюю степень неготовности к мыслительному процессу, как если бы за одну минуту он деградировал интеллектуально. Почему современная девушка не может носить платок, и чем он плох? «Это не принято!» — будет кричать этот гражданин, попутно добавляя, что это уродливо (хотя в большинстве случаев это не так), что это унижает женщину (хотя смысл хиджаба с точки зрения Ислама прямо противоположен), что это «средневековье» и «мракобесие» (хотя если рассматривать последние два понятия в негативном ключе, то здесь уместно вспомнить гонения на науку в средневековой Европе – но Ислам приветствует науку, и ничто не мешает девушке в хиджабе учиться и заниматься научными исследованиями).
Аналогична реакция на многоженство: это недопустимо, потому что аморально – и данный тезис, как это кажется очевидным, уходит корнями в христианские представления о нравственности. Однако затем мы видим, что человек, считающий многоженство аморальным, не видит ничего зазорного в том, чтобы муж развелся с первой женой, бросил ее и детей, и женился на новой женщине: главное, чтобы жена была одна-единственная! Хотя, по логике вещей, нравственен как раз подход противоположный: взять на себя ответственность за две семьи, ибо почему дети от первого брака должны страдать только постольку, поскольку отец полюбил другую женщину? Вместе с тем, вынужденное расставание с любимым человеком также может быть мучительным. Еще более сильный аргумент заключается в том, что количество женщин превышает количество мужчин, а также в том, что период молодости и детородного возраста у мужчин намного длиннее, чем у женщин. С какого ракурса ни посмотреть на многоженство, оно представляется явлением весьма здоровым и способным исцелить многие болезни современного общества. Однако слепая приверженность адату, шаблонам и стереотипам мышления блокирует все попытки непредвзято осмыслить этот феномен.
Причем, заметим ради справедливости, эти два (и многие другие) клише получили особое распространение не только в неисламском, но и в мусульманском (по составу, а не по сути) обществе. Точно таким же образом, описанные нами противоречащие Шариату адаты имеют точно такое же иррациональное, основанное на языческом культе общества происхождение. Что касается Шариата, то его источник – Божественное Откровение, понятое через призму человеческого разума, то есть способности к пониманию и осмыслению, а не просто автоматическому принятию исламских норм. Безусловно, само Откровение уже является причиной признания их непреложности, однако, как правило, сознательно относящийся к своей религии мусульманин всегда стремится постигнуть смысл нормы, увидеть в ней мудрость и многогранность, соотнести со своим собственным жизненным опытом.
С другой стороны, национальная ментальность шире обусловленности мышления этническими адатами – хотя не каждый народ преодолел эти рамки адатов и вышел на уровень формирования национальной культуры. Эта ментальность формируется за счет системы внутренних смысловых понятий, задаваемых языком, за счет генетических особенностей, исторического опыта, географических условий – то есть всего того, что дано Аллахом, и от чего, в отличие от адатов, невозможно отказаться без ущерба для целостности личности человека. В этом национальная идентичность подобна идентичности гендерной – на что и указывает приведенный нами аят.
Такая длинная теоретическая преамбула была необходима нам для того, чтобы не просто описать, но и понять феномен русского Ислама, выявить его суть, формулу.
А формула русского Ислама такова: верность национальному при безусловном приоритете религиозной идентичности и Шариата, и стремление полностью порвать с системой адатов, которая воспринимается русским мусульманином как вредный балласт, препятствующий реализации потенциала нации. Основой мировоззрения и действия для русского мусульманина, таким образом, выступает Ислам и закон, данный Аллахом, однако наполнение этой всеобъемлющей системы мировоззрения и поведения при этом будет типично русским – и с точки зрения стереотипов поведения, и с точки зрения стиля восприятия жизни.
Попробуем пояснить это на более конкретных примерах…
Часть 2. Первые ласточки и «второе поколение»
Первые русские мусульмане – в то время, когда случаи принятия Ислама еще оставались единичными – были движимы несколько иными мотивами, нежели дальнейшее поколение русских, начавшие приходить в Ислам более массово и в более поздний период. На конец 80-х – начало 90-х годов прошлого века пришелся бум религиозной литературы, которая еще совсем недавно для основной части граждан была труднодоступна. В связи с этим интеллигентскую среду накрыла волна «духовных исканий», когда люди принялись штудировать сакральные тексты различных традиционных и не очень традиционных для России конфессий, проявляя в этом всю пытливость русского ума. В этот период в Ислам русских людей приводило, главным образом, кропотливое изучение Библии и христианских вероучительных текстов, в которых они обнаруживали противоречия, а также необоснованность множества доводов. Поняв, что христианство по тем или иным причинам не может удовлетворить их духовных и интеллектуальных запросов, эти люди начали изучать иные религии, читая соответствующую литературу и общаясь с представителями данных конфессий. Знакомство с Кораном, соотнесение его положений с библейскими сюжетами и христианскими догматами, посещение мечети и живой контакт с ее обитателями – вот что приводило первых русских мусульман в лоно Единобожия. Представителями этого поколения русских мусульман являются, например, такие деятели, как Иман Валерия Порохова, Али Вячеслав Полосин или русский шиит Тарас (Абдулкарим) Черниенко.
Другое дело, что этот тип русского мусульманина был обречен очень быстро сойти с авансцены русского Ислама, сделавшись устаревшим и неактуальным как в силу исторической ситуации, так и по причине роста понимания специфики Ислама в среде новообратившихся.
Первое поколение русских мусульман искало в Исламе «чистую духовность», воспринимая его именно как религию в традиционном для христианского мира понимания этого феномена. Разочаровавшись в христианстве, эти новообратившиеся в своих религиозных поисках все же не выходили за пределы христианской системы координат.
Очень быстро – опять же, в силу стремительных и драматических перемен в истории современной России – на смену этим «первым ласточкам» пришли русские мусульмане нового типа. Причем этот процесс был настолько стремительным, что зачастую можно говорить практически о ровесниках некоторых мусульман «первой волны», или о тех людях, которые были моложе их всего на пять-восемь лет.
Это были дети девяностых – эпохи печально известных «демократических реформ», когда активно разрушалась и разворовывалась инфраструктура страны, приватизировались предприятия, разваливалась система обороны и промышленности, импортировалась западная масс-культура, русское население было доведено до обнищания, так, что положение его в стране, где основные достижения были созданы его руками, стало унизительным. Это были дети и подростки, которые собственными глазами – по телевизору или даже воочию – видели расстрел Белого Дома в 1993-м, разрушенный Грозный в 94-м, наблюдали ложь и цинизм демократических политиков на телевидении, испытывали на себе прелести либеральных экспериментов над экономикой, становились свидетелями мучительной агонии их собственной страны, добиваемой горсткой еврейских олигархов и гигантской толпой бывших членов КПСС, мерно вливавшихся в следующие друг за другом «партии власти».
Эта пассионарная, думающая молодежь не могла мириться с унижением собственного достоинства, своего народа, своей страны, и активно шла в политику – как в правые националистические, так и в лево-патриотические организации. Вместе с тем – особенно по мере углубления в политическую жизнь на практике – очень быстро эти молодые люди осознали несостоятельность старых идеологических рецептов спасения как страны, так и мира. Не только они прочувствовали, что эти старые схемы отжили свое – подспудное понимание этого пропитало все оппозиционные круги, чем и объясняется такая мода на противоречивые альянсы и синтез не сочетаемого. Оппозиция была увлечена попыткой объединить правых и левых, красных и белых, коммунистов-атеистов и православных монархистов, гитлеристов и сталинистов, эволаистов и троцкистов – о чем свидетельствует и опыт газеты «День» (впоследствии – «Завтра»), и феномен Национал-большевистской партии. Однако эволюция этих сред и организаций уже в путинскую эпоху подтвердила правоту скептиков, сомневавшихся в том, насколько вообще возможно «скрестить ужа и ежа», и может ли из этого родиться какой-то действительно целостный, востребованный будущими поколениями, способный предложить реальную альтернативу проект.
Часть думающих русских молодых людей авангардная и порой весьма талантливая эклектика а-ля «любить Аврору и Рейхстаг» не удовлетворяла, и они искали зерно истины в более гомогенных средах и организациях, отличавшихся последовательностью в политических предпочтениях. Речь идет, прежде всего, о националистических партиях, и в куда меньшей степени – о леворадикальных группах, в потому что последние абсорбируют в себя преимущественно еврейскую, а не русскую молодежь. Но вслед за активным участием в их деятельности пришло понимание того, что все эти стратегии и идеологемы не решают как насущных, так и мировоззренческих проблем.
Так постепенно ряд молодых оппозиционеров пришли к Исламу как к целостной, имеющей сакральное происхождение системе понимания реальности во всех ее срезах и аспектах, и в ее отношении к Богу.
Знакомство с Исламом для тогдашнего русского патриота было делом нетрудным, ибо патриотическая пресса охотно освещала темы, с ним связанные, и мусульмане активно присутствовали на страницах газет и журналов этого направления. Причем в данной нише работали люди яркие и одаренные, чей интеллектуальный и пропагандистский уровень был на порядок выше сегодняшних мусульманских журналистов России, несмотря на то, что их понимание Ислама было скорее оригинальным и самобытным, нежели полностью основанным на какой-либо ветви исламской традиции. Публикации Шамиля Султанова и Гейдара Джемаля в газетах «День» и «Завтра» (на полосе «Огненный Ислам»), а также в журнале «Элементы», программы Джемаля «Минарет» и «Ныне» на ТВ, его журнал «Тавхид», газета «Аль-Кодс», издававшаяся братьями Шамилем и Камилем Султановыми, исламские рубрики в альманахе «Волшебная гора» – все это создавало достаточную интеллектуальную базу для того, чтобы русский националист, русский патриот мог познакомиться с Исламом. Причем, эти статьи скорее давали возможность понять Ислам именно как систему комплексного миропонимания, основанную на Единобожии и вбирающую в себя как сугубо религиозные, так и политические аспекты, нежели освещали частные и важные, бесспорно, нюансы фикха (права) и ритуальной практики. Однако мы не можем говорить о неаутентичной или поверхностной трактовке Ислама в тех публикациях. Во всяком случае, с точки зрения задаваемой интеллектуальной планки они выгодно отличались от сегодняшнего квазилиберального дискурса мусульманской общественности России, предпочитающей не искать подход к на различным слоям населения, а оправдывать доверие политической элиты, а также ассоциировать Ислам с фактором диаспор и мигрантов, которые не всегда являются носителями исламской ментальности.
Все эти публикации, равно как практика зарубежных исламских движений и религиозно-политическая мысль мусульманского мира, привлекали внимание части будущих русских мусульман. Они чувствовали потребность в целостной методологии объяснения соотношения между Богом, миром и человеком, и в то же время – дающей ответы на вопрос, что делать здесь и теперь, в конкретных исторических и политических условиях. Они нуждались не в отвлеченной «чистой духовности», а в такой религиозной системе, которая задавала бы сакральный смысл существованию смертного человека, но при этом касалась бы актуальных аспектов его мирского бытия: политики, экономики, взаимоотношений полов, жизни социума. Они искали для себя политическую идеологию, но такую, которая объясняла бы метафизическую цель человеческой жизни, не сводящуюся только лишь к его функционированию в качестве винтика эмпирически осязаемой реальности.
Такую всеобъемлющую религиозно-политическую систему ориентиров эти русские люди обрели лишь в Исламе.
Их часто укоряют в том, что они «приняли религию ради решения земных задач». Что они «используют Ислам в своих политических целях». Что они «подменили служение Богу идеологией». И так далее.
Все эти обвинения совершенно беспочвенны, ибо в основе их лежит фундаментальное непонимание сути Ислама, о котором ошибочно судят просто как об «одной из религий».
Между тем, Ислам определяет сам себя при помощи понятия «дин» – существительного, образованного от глагола «дана», который в переводе с арабского языка означает «подчиняться», «покоряться», «занимать (деньги)», «давать в долг», «судить», «исповедовать», «обвинять», «предавать суду», «признавать виновным», «осуждать», «приговаривать». Собственно, и название данной религии – Ислам – также является масдаром[1] от глагола «аслама», который переводится как «покоряться», «подчиняться», «вручать», «передавать», «предавать», «выдавать», «бросать на произвол судьбы», «приводить», «вести».
Таким образом, глаголы «дана» и «аслама» объединяет общность некоторых значений, как то «покоряться» и «подчиняться»; кроме того, иные смысловые аспекты глагола «аслама» также имеют отношение к таким понятиям, как политика, власть, подчинение, лидерство. В частности, термином «имам», важным как для суннитского, так и для шиитского ислама, помимо предстоятеля на молитве, обозначают религиозного вождя.Ислам, тем самым, имплицитно включает в себя правовые и политические аспекты, ибо объемлет все стороны человеческого бытия, а не только те его стороны, которые в европейском понимании принято относить к «духовной сфере». Политика, таким образом, является самой сердцевиной Ислама, а не просто одной из сфер, которую Шариат тоже регламентирует. Предметом политики является вопрос о власти, а он является одним из краеугольных камней Ислама, согласно которому, вся власть над мирозданием принадлежит Аллаху, а человек является его наместником (халифом) на земле. Соответственно, Всевышний Аллах установил обязательный для всего человечества Закон – Шариат, а поскольку для претворения любого закона в жизнь необходимо наличие исполнительной власти, Аллах наделил определенных людей правом на осуществление этой миссии.
Ученые и рядовые представители разных направлений в Исламе с самого начала его существования спорят о том, кому именно должна принадлежать эта власть. Однако, в любом случае, христианский принцип, озвученный в Посланиях апостола Павла, согласно которому «любая власть от Бога», Исламом отвергается. Ислам не приемлет подобной позиции, ибо правитель, открыто попирающий установления Бога – как в сфере закона, так и в морально-этической области (например, в шиитском Исламе восстание против неправедного тирана является богоугодным делом), расценивается в Исламе как бунтовщик против Него, и власть подобного человека, таким образом, незаконна.
Такая позиция в отношении несправедливой власти перевернула представление ряда будущих русских мусульман о религии. Ведь многие из них интуитивно ощущали, что Бог есть, однако отвергали существующие клерикальные формы христианства – ведь, за исключением старообрядчества, христианство не дает человеку адекватной платформы для проявления нонконформизма. В рамках христианства ограничена возможность сопротивляться несправедливости всеми доступными средствами, в том числе – и ответным насилием, которое иногда бывает единственным способом защитить права и достоинство человека и целого народа. И дело отнюдь не в высокой нравственной планке, задаваемой официозным христианством, а совсем наоборот. Вид попов в богатых золоченых рясах, славословящих режим Ельцина и поющих осанну любой власти, вызывал во многих русских людях спонтанное отторжение по отношению к РПЦ.
Да, несомненно, в оппозиции было немало православных священников, много старообрядцев, не принимавших ни официальную церковь, ни сатанинскую власть. Но их позиция выглядела слишком нефундаментальной, скорее основанной на нравственном чувстве, нежели на их собственных сакральных текстах, принимая во внимание строки апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите, ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые». (Рим 13:1-6)
Однако в Исламе противящийся неправедной власти – это праведник. Самым ярким примером такого праведника является особенно почитаемый в шиитском Исламе любимый внук Пророка (с) Имам Хусейн (а), поднявший восстание против порочного халифа Язида и павший мученической смертью на этом пути. Будущий русский мусульманин видел, что и на современном Востоке восстания против несправедливых правителей часто проходят в том числе и под исламскими знаменами, а лидерами этих выступлений и революций порой являются сами религиозные деятели – как это было в Иране в 1979 году. Это было необычно и вызывающе привлекательно для людей, которые привыкли к тому, что религия и духовенства учат покорности, непротивлению властям, социальному и политическому конформизму. Одно это яркое отличие Ислама от христианства само по себе вызывало неподдельный интерес у части русской радикальной молодежи – как правой, так и левой. Оно делало Ислам таким же завораживающе манящим, как и другие антилиберальные идеи, снискавшие славу запрещенных и экстремистских – а ведь известно, что с точки зрения русского менталитета такие эпитеты являются рекламой, а не антирекламой той или иной идеологии. Русским людям внушалось, что Хизбалла и ХАМАС – террористические организации, а они видели героических бойцов, сопротивляющихся сионистской оккупации. И при этом вспоминали, что еврейское антирусское лобби сильно и в родной стране, что еврейские олигархи и политики разворовывают народную собственность, вытесняя русских на обочину жизни. Русские патриоты видели, как мусульмане сражаются против американских агрессоров – и восхищались их храбростью, ибо образ бесстрашных исламских бойцов и мучеников весьма соответствовал сформированным еще советским кино представлениям о героизме, близким и понятным русскому человеку.
Словом, Ислам был актуален, востребован, привлекателен для русской политизированной молодежи, обитавшей в лево-патриотической или в праворадикальной нише русской оппозиции. К тому же, в 90-е и в начале «нулевых» еще не был столь ощутим фактор этнической диаспоры и миграции, который сегодня, напротив, часто отталкивает русских людей от Ислама.
Преимуществом Ислама перед левыми и правыми идеями, которые в патриотической среде 90-х неизбежно приобретали вид эклектичного постмодернистского «винегрета» с акцентом на эстетику и с налетом неизбежной театральности, была его целостность.
Эта целостность, равно как и, опять же, органичная внутренняя связь с политикой, продиктована самим исламским пониманием Единобожия – Таухида. Согласно Исламу, Всевышний Аллах одновременно и Трансцендентен, и Имманентен реальности, а власть Его объемлет все аспекты мироздания. Поэтому Ислам и политика является единым целым, так, что невозможно отделить одно от другого – недаром Имам Хомейни сказал некогда, что «исламская религия носит политический характер, все в ней связано с политикой, даже богослужение». Поскольку власть Аллаха тотальна, и Он одновременно и не подобен всему сотворенному, и имманентен ему, власть Его и Его религии не может ограничиваться сферой славословий и ритуальных услуг. Аллах – это не «Бог духовности» или «Бог молитв», подобно языческим идолам – богам войны, богам любви, богам семьи и т.д. Аллах – Господь всех миров, всего сотворенного. И потому утверждения о том, что «политисламисты» – в том числе и русские – «используют религию в своих политических целях», «смешивают духовное и мирское» – говорят о некомпетентности подобных «обвинителей».
Ислам как всеобъемлющая религиозно-политическая система, Ислам как религия нонконформистов и людей, не желающих смиряться с собственным униженным положением, Ислам как религия справедливости, Ислам как символ протеста – таким Ислам представал с мусульманских полос патриотических изданий. И такая выигрышная презентация Ислама вскоре начала приносить свои плоды.
Часть 3. Исламский Комитет и НОРМ
Первоначально русские, принявшие Ислам или собиравшиеся сделать это, были своего рода одинокими героями, чье положение можно было описать словами Цоя: «Снова за окнами белый день, день вызывает меня на бой, я чувствую, закрывая глаза, – весь мир идет на меня войной». Порой их не понимали не только обыватели (это само собой), но и их вчерашние соратники и единомышленники, с подозрением воспринимавшие выбор в пользу Ислама (хотя, справедливости ради, с друзьями из протестной среды русским мусульманам в большинстве случаев удавалось сохранить отношения). Было бы ошибкой полагать, будто только общество отвергло русских мусульман, – их «второе поколение», чей приход в Ислам пришелся на конец 90-х – начало «нулевых» – вполне успешно платило обществу полной взаимностью. Если для мусульман иных национальностей, остро переживавших некий «кризис вторичности», основная задача состояла в том, чтобы любыми путями в это «большое общество» интегрироваться (пусть даже на вторых и третьих ролях), то русские мусульмане, изначально обладавшие в этом обществе тем самым вожделенным статусом «полноценных граждан», сознательно и без сожаления с ним порвали. Они могли спокойно делать карьеру и получить от социума все, однако типичный русский мусульманин начала-середины «нулевых» глубоко презирал окружающее его общество и воспринимал свою отверженность как следствие собственного превосходства над большинством, а не ущербности.
В силу своего подспудного русского нигилизма новообратившиеся мусульмане не могли всерьез расстраиваться из-за косых взглядов прохожих или оханья бабушек на скамейках. Им ли, бывшим националистам, нацболам, левакам, было страдать из-за непонимания и злобствования серой, унылой толпы, когда все эти люди были воспитаны на полных задорного сарказма публикаций вроде ярких антиобывательских памфлетов в газете «Лимонка»? Если «этнические мусульманки» не желали, чтобы их платок вызывает отторжение у окружающих и огорчались, когда их принимали за террористок, то русских мусульманок «второй волны» панический обывательский страх перед их хиджабами скорее искренне забавлял. Некоторые из них даже развлекали друг друга смешными историями о нелепых вопросах и истерических реакциях пассажиров в транспорте, а иногда даже намеренно вводили в свой наряд элементы военизированной эстетики.
Кто-то может усмотреть в подобном поведении проявления эпатажа, китча, бравады и из этого сделать вывод о «несерьезности» таких «ряженых», с их точки зрения, русских мусульманок. Однако – как это ни парадоксально – оно как раз свидетельствует об их искренности и, более того, органичности. Русская мусульманка «второго поколения» и в Исламе, и в хиджабе оставалась типично русской девушкой из радикальной среды – мироотрицательницей, бунтующей женщиной, внутренне независимой от общества и дистанцирующейся от него, героиней Федора Михайловича Достоевского. Свидетельством предельной серьезности этих девушек в их исламском выборе является то, что, повзрослев, они вовсе не вышли из Ислама – напротив, он стал неотъемлемой основой их жизни, их судьбы. Эти русские девушки, несмотря на кажущуюся демонстративность их поведения, все так же серьезно относятся к исполнению исламских предписаний. На смену эпатажу приходит солидность и отстраненность, однако, становясь старше и мудрее, русские мусульманки все так же не стремятся понравиться обществу, и к непониманию большинства относятся теперь не с вызовом, а просто – с глубоким равнодушием.
Русский Ислам, точно так же как несколькими веками ранее – русское старообрядчество – стал, по сути, симптомом давней болезни русского общества и того глубокого надлома, который породил в России феномен закрепощения самого русского народа. Линия демаркации, прошедшая между теми русскими, кто несет на себе отпечаток былого рабства, и теми русскими, кто такой участи для себя не принял и бунтовал против нее, сохраняется и по сей день. Уж слишком велика разница между понурым большинством, с воловьей покорностью воспринимающим любые эксперименты над собой со стороны власть имущих, убаюкиваемым назидательными речами официальной церкви, внимающим перманентно оруще-поющему и лгущему телевидению, «голосующим сердцем» за любую партию власти, греющему бока в хургадах и там же напивающемуся до скотского состояния, и пресловутыми «русскими мальчиками» Достоевского, изобретателями, пытливыми учеными, бесстрашными первооткрывателями, героическим безумцами, мечтающими быть исполнителями великой миссии, беззаветными служителями великой Идеи.
Таким образом, русский народ далеко не однороден и расколот на, как минимум, две не особо комплиментарные друг другу части с разным психотипом, ментальностью, этической системой, мировоззрением. Русские мусульмане, безусловно, вполне органично вписались во вторую группу, и отверженными чужаками, по сути, в ней вовсе и не стали. И в этом смысле они как были, так и остались органичной частью своего народа. Что касается первой группы, то там они своими никогда и не были.
Однако перед ними встал резонный вопрос об интеграции в умму, который был довольно острым в силу на тот момент недостаточно развитой исламской ментальности российских «этнических» мусульман, которые, как мы уже упоминали, воспринимали Ислам просто как часть национальной культуры, или, более того, ставили национальное превыше религиозного.
Дверью в умму для многих русских мусульман стал Исламский комитет Гейдара Джахидовича Джемаля. На то существует множество объективных причин. Помимо явно нонконформистской направленности его текстов, немаловажную роль сыграл и тот факт, что Джемаль – хотя он и азербайджанец – вместе с тем, прежде всего – рафинированный московский интеллектуал. Он воспитывался в одном из переулков близ Остоженки в семье советской элиты, в окружении высокопоставленных бабушки и дедушки, имел неограниченный доступ к раритетным философским трудам на разных языках мира, общался с точно такими же мыслителями и интеллектуалами высшей пробы. В связи с этим он обращался к аудитории на языке, понятном скорее начитанному русскому молодому человеку из радикальной среды или татарину из образованной семьи, выросшему в столице либо в крупном мегаполисе, нежели собственно представителям диаспор (ибо татары на большей части территории РФ – автохтонное население, и с диаспорным фактором их было бы ассоциировать более, чем ошибочно), — хотя именно они рассматриваются в качестве действующего субъекта в сформулированном им историческом проекте. Что касается русских, то для людей, бывших близкими к Джемалю, едва ли могло остаться незаметным его предвзятое и порой даже неприязненное отношение к русскому – в том числе и мусульманскому – фактору. По иронии, интерес работы Джемаля вызывали, в первую очередь, в русской, а также, как ни странно, в не комплиментарной ей еврейской среде (в данном ряду стоит упомянуть не только левых троцкистов, но и даже вполне либерально настроенных евреев).
С технической точки зрения выход на Джемаля через лево-патриотическую и правую традиционалистскую среду был несложен, ибо он регулярно контактировал с журналистами газеты «Завтра» (чья редакция, в свою очередь, также открыта для посетителей), в которой публиковал свои материалы, появлялся на презентациях альманаха «Волшебная гора» и в магазине интеллектуальной (преимущественно левой) литературы «Фаланстер».
В 2003 году на базе Исламского комитета была создана научная группа, преобразованная чуть позже в Центр исследований конфликта, раскола, оппозиции и протеста (ЦИКРОП). Идея научной группы возникла спонтанно. После знакомства автора сих строк с Гейдаром Джемалем в 2002 году он предложил ему написать статью о втором по значимости идеологе Исламской революции в Иране Али Шариати – о его жизни, философской и политической концепции, антропологии, философии религии и философии истории. Материалом Джемаль остался весьма доволен, и решил вывести исследования в области исламской политической мысли. Его посетила идея собрать молодых интеллектуалов, способных осуществлять такие исследования, на базе семинаров ЦИКРОП. Постепенно набралась группа, заметными членами которой, помимо автора данной статьи, стал студент МГИМО Антон Шмаков, давнишний друг Джемаля и бывший клавишник группы «Вежливый отказ», русский шиит Максим Трефан, а также Вадим Сидоров – в будущем амир Национальной организации русских мусульман Харун ар-Руси, а тогда – ученик Джемаля и на тот момент еще не мусульманин (Сидоров принял Ислам в 2003 году). Помимо них, на эти встречи приходили и некоторые другие люди, такие, как глава издательства «Умма» Асламбек Эжаев, сын Гейдара Джемаля, известный журналист Орхан Джемаль, левый публицист Алексей Сахнин, журналистка «Независимой» Кира Латухина. Семинары проходили в старой квартире Джемаля в Мансуровском переулке, переоборудованной в офис Исламского комитета, в непринужденной обстановке, за беседами и чаем: Джемаль излагал свои взгляды, члены группы обсуждали озвучиваемые им концепты. Кроме того, к каждому семинару один из их участников готовил статью и доклад о каком-либо исламском политическом мыслителе двадцатого столетия – среди них были Али Шариати, аятолла Хомейни, идеолог «Братьев-мусульман» Сейид Кутб, современный британский политический теоретик индо-пакистанского происхождения Калим Сиддыки. На одном из семинаров Вадим Сидоров выступил с яркой речью о «Нации Ислама» и «черных мусульманах» в США, и чувствовалось, что эта тема была ему эмоционально близка, а опыт перехода данной весьма небесспорной организации на позиции ортодоксального Ислама – представлялся интересным.
По итогам этих семинаров в 2005 году издательством «Умма» был выпущен сборник «Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке». Но главным достижением было другое: если вначале всего два участника были новообратившимися мусульманами, то к концу семинаров практически все наиболее заметные члены научной группы приняли Ислам. ЦИКРОП задумывался Джемалем как лаборатория лево-мусульманского альянса, грядущего исламского интернационала, авангардной силой которого будет выступать диаспора. Однако в реальности он стал скорее кузницей интеллектуальной элиты русского Ислама.
Однако очень скоро джемализм как доктрина перестал полностью удовлетворять этих новообратившихся интеллектуалов, некоторым из которых впоследствии суждено будет стать знаковыми фигурами в русском Исламе. Во-первых, при том, что джемализм содержал в себе системное, глубокое понимание смысла Ислама, он основывался не на фундаментальной исламской Традиции в той или иной ее интерпретации, а на внутренних озарениях, прозрениях и концептуальных умопостроениях самого Джемаля – пусть и действительно гениальных порой.
Русские же мусульмане жаждали целостности и фундаментальности в силу изначального стремления русского человека не быть поверхностным и во всем дойти до предельных оснований. Можно сказать, что именно это стало одной из ярчайших отличительных черт русского Ислама.
Вскоре, углубляясь в изучение исламских наук, истории жизни Пророка (с), методологии мусульманского права, новообратившиеся интеллектуалы обнаруживали все больше несостыковок с дискурсом Джемаля. Они, конечно, в основном были частными, но, во-первых, их было слишком много. И, во-вторых, в Исламе нет «незначительных» предписаний, которыми можно было бы легко пренебречь. Ислам – целостная система, в которой каждый элемент – «первичный» или «вторичный» – важен, и потому его изъятие не может не нанести ущерба Исламу как комплексному феномену. И русские мусульмане все больше осознавали этот факт по мере углубленного изучения Традиции.
Тем не менее, Гейдар Джемаль оказал мощнейшее влияние на членов научной группы – настолько сильное, что отпечаток джемализма в какой-то мере останется на мироощущении его учеников на всю их жизнь, задавая параметры скорее не рационально сформулированному дискурсу, а самому стилю мировосприятия.
К двум своим ученикам из научной группы Джемаль относился особенно серьезно – речь идет о Харуне ар-Руси (Вадиме Сидорове) и об авторе этих строк, то есть об Анастасии (Фатиме) Ежовой. Ученичество это было облечено скорее в традиционные, чем в современные академические формы – а потому и оставило такой глубокий след в судьбе тех, кто прошел через «школу» Джемаля. Он предпочитал встречаться со своими учениками часто (почти каждый день – собственно, и они сами стремились к этому), в непринужденной обстановке какой-либо из московских кофеен, где вел с ними неспешные многочасовые беседы об Исламе, о Боге, человеке, социуме, политике.
Поэтому, когда в 2004 году была создана Национальная организация русских мусульман, ее члены еще некоторое время пребывали под влиянием идей Джемаля. Что касается самого «мэтра», как называли его некоторые его ученики, то он не преминул почтить своим присутствием первую пресс-конференцию НОРМ. Многие усмотрели в этом всего лишь PR-ход Джемаля, желавшего «держать руку на пульсе» дел новоиспеченной мусульманской организации, пытаясь извлечь из этого пользу для нужд Исламского комитета. Однако не стоит трактовать присутствие Джемаля на некоторых мероприятиях НОРМ столь поверхностно. Как бы то ни было, а НОРМ «вышел из шинели Исламского комитета», напоминая законнорожденного, но не запланированного и в общем-то нежеланного ребенка, которого не особо-то и ждали, но раз уж он появился на свет, нужно – так и быть – каким-то образом участвовать в его судьбе.
Правда, ребенок рос и эмансипировался от родителя не по дням, а по часам.
Разумеется, от момента создания к настоящему времени внешне НОРМ изменился почти до неузнаваемости.
При этом, конечно, траектория его развития имела свою четкую внутреннюю логику и, в некотором смысле, была предзадана изначально.
Люди, присутствовавшие на первой пресс-конференции в качестве лидеров НОРМ де-юре, де-факто, с самого начала имели мало отношения к реальному руководству данной организацией.
Это были, по большей части, либо декоративные фигуры, этакие «свадебные генералы», либо заведомо слабые, но с информационной точки зрения более раскрученные персоны, которых можно было использовать в качестве «подсадной утки» для журналистов, а потом выкинуть за борт за ненадобностью. В третьем варианте это были прилежные, дисциплинированные исполнители, преданные реальному, а не номинальному главе организации.
По сути же НОРМ всегда целиком и полностью был проектом Харуна ар-Руси (Вадима Сидорова), и эволюция данной организации отражает идейную эволюцию самого Харуна на разных этапах его пути внутри Ислама.
Сидорова часто принято изображать карьеристом, который в поисках личной славы готов бесконечно мимикрировать и становиться приверженцем разных теологических школ, лишь бы удержаться «на плаву».
Пожалуй, что такой взгляд на данного деятеля в корне неправилен, и, при всей антипатии к ряду идеологических позиций и пропагандистских маневров Сидорова, нельзя не признать, что он всегда был человеком достаточно принципиальным и, пожалуй, искренним. Его путь от национализма через джемализм к салафизму и, в конечном итоге, к суфизму представляется внутренне последовательным и цельным. По сути, Сидоров развивался в рамках правого дискурса – не будем называть это «белым ликом патриотизма», поскольку это будет серьезным упрощением и вульгаризацией его взглядов. Разочаровавшись в современном политическом национализме и поняв, что русских как «большого народа» практически не сохранилось, а, следовательно, следует создавать обновленную русскую нацию на новых началах (к слову, идея витала тогда в оппозиционных кругах по мере осознания этой истины), Сидоров ушел в дальнейшие идеологические и религиозные поиски в рамках все того же правого фашистского, антилиберального дискурса.
Эти поиски привели его к Джемалю и в Ислам. Однако и в джемализме Сидорова привлекали его правые аспекты. Что касается интернационалистских установок Исламского комитета, диаспорного дискурса Джемаля и его альянса с левыми, то все эти нюансы Сидорову всегда претили. Ознакомившись с трудом Анри Корбена «История исламской философии», Сидоров отверг для себя возможность стать шиитом именно потому, что классическая шиитская доктрина не согласовывалась с метафизикой самого Джемаля, учеником которого Сидоров на тот момент являлся. Сидоров выбрал для себя салафитский путь, и даже после официального размежевания с Джемалем в начале 2005 года на основе политических разногласий (неприятия союза с левыми, в частности, с троцкистами) суннитская секция НОРМ еще в течение длительного времени стояла на салафитских позициях. Но и в салафизме Сидорова не устроили все та же нефундаментальность и вульгарный интернационализм. Ведь, обращаясь изначально к салафизму, Харун ар-Руси искал в нем «чистый Ислам» сподвижников Пророка (с), однако в дальнейшем обнаружил, что салафизм является «модернистским новоделом», что он не располагает адекватной методологией экзегетики и правоведения, основанной на традиционных исламских науках, что его способы интерпретации учения не восходят к сподвижникам и таби’инам, а являются «отсебятиной» людей, не компетентных в области прочтения священных текстов. Что касается вульгарного интернационализма, то в нем Сидорову виделись все те же отголоски ненавистного ему левачества. Это, в конечном итоге, привело его и его сторонников к ортодоксальному суннизму. А более конкретно – к вступлению в суфийский тарикат и движение «Мурабитун», включающее в себя сугубо новообратившихся европейцев и возглавляемое шотландским аристократом Яном Даллесом (Абдулкадиром ас-Суфи), с соответствующими установками на сословность, монархизм, антидемократизм, антимодернизм.
Таким образом, взгляды Сидорова, по сути, и не менялись – они лишь развивались так, чтобы представления о Боге и Его религии в итоге согласовались с давними, еще до Ислама имевшимися у него политическими установками. Другой вопрос, хорошо ли это, учитывая, что Ислам – это не религия «духовности», которую можно совместить с какими-то политическими взглядами, а целостная система, включающая в себе в том числе и регламентацию политических нюансов. Но здесь весь вопрос – в методологии и мазхабе, и в данном случае политические предпочтения Сидорова в суннитскую ортодоксальную канву более, чем органично вписались. Иное дело, является ли это все аутентичным Исламом. Но это уже предмет совсем другого исследования…
Единственный принципиальный вопрос, по которому Сидоров резко изменил свою позицию с течением времени, — это вопрос единства между суннитами и шиитами. Изначально Национальная организация русских мусульман объединяла в себе шиитскую и суннитскую секции, и сам Сидоров стоял на позициях уважения к выбору русских шиитов.
В дальнейшем же русские шииты, на тот момент более подкованные в вопросах призыва людей к своему направлению, несколько дистанцировались от суннитской секции НОРМ.
Сидоров объяснял это подспудной враждебностью «коварных рафидитов», уже тогда желавших вовлечь его сторонников в «сети своей пропаганды».
Увы, не совсем это было причиной такого обособления шиитского сектора, однако мы вернемся к этой теме в особой главе о русских шиитах.
Постепенно практически все эти люди покинули НОРМ – кто в силу отсутствия интереса к деятельности организации, кто из-за неприятия линии Сидорова. Впрочем, в 2006 или 2007 году сторонники последнего исполнили пропагандистский трюк, «выгнав» всех шиитов из НОРМ. Хотя выгонять, по сути, было уже некого – все и так ушли.
Однако еще долго, полностью обособившись от шиитской секции, НОРМ Сидорова был все же лоялен к шиитам как к братьям в Исламе.
Такое положение дел сохранялось до лета 2006 года, когда группа Сидорова «ударилась» в оголтелую антишиитскую пропаганду, создав в ЖЖ соответствующее сообщество, выкладывая и реальные, и подложные шиитские хадисы и фетвы, постановления мурабитуновских и салафитских авторитетов против Хизбаллы, антииранские публикации, часто «желтые» и клеветнические. В дальнейшем уровень антишиитской пропаганды был несколько повышен: группа Сидорова пыталась убедить аудиторию в том, что хомейнистский и вообще усулитский шиизм представляет собой «модернистский новодел», а аутентичный шиизм – это ахбаритское направление. Такая пропагандистская уловка подействовала на некоторых русскоязычных шиитов только лишь в силу ограниченного доступа к изучению шиитской литературы. В дальнейшем появление издательства «Исток» во многом исправило ситуацию, ибо им было выпущено в свет немало книг, раскрывающих те нюансы шиизма, на незнании которых ранее можно было спекулировать. В частности, в книге Мухаммада Бакира ас-Садра «История илм аль-усул» освещается борьба между ахбаритской и усулитской школой, а также приводятся аргументы в защиту последней.
Шиитско-нормовская информационная война в блогах продолжалась около года-полутора лет, пока не стало ясно, что она нанесла ощутимый ущерб обеим сторонам, подпортив имидж основным публицистам, которые снискали себе славу скандалистов и зачинателей смуты (фитны) в рядах мусульман. Подобная репутация не могла не стать препоной для вывода собственного дискурса на более высокий уровень, включая его репрезентацию в информационном поле. Повзрослев и остыв, оба лагеря сосредоточились не на борьбе друг с другом, а на более эффективном призыве к своему направлению, на выработке актуальной для существующих условий платформы, на изучении исламских наук и ознакомлении аудитории с собственным вероучением и позицией по насущным вопросам.
Часть 4. Русские шииты
В отличие от суннитского лика русского Ислама, русский шиизм – феномен двойственный, ибо в его рамках существуют две тенденции, одна из которых только набирает силу, но имеет серьезный потенциал, а другая представляет собой фальстарт русского шиизма, тупиковую ветвь развития, ведущую в никуда.
Хотя первая из этих тенденций крайне актуальна сегодня, как ни странно, шиитская секция НОРМ была представлена в основном теми, кто уже тогда безнадежно не вписывался в историческую логику развития как русского, так и собственно шиитского Ислама. Возможно, в таком фальстарте заключался глубокий смысл, ибо нежизнеспособная версия шиизма имеет шанс быть заблаговременно отбракованной в ходе идеологической и организационной борьбы внутри русской и российской мусульманской среды.
Мировая история проходит через своеобразные «точки невозвращения», ибо на разных ее этапах те или иные научные открытия, войны, возникновение новых государств и идеологических систем, да и просто культурных феноменов объективно меняют судьбу человечества таким образом, что она уже не может быть иной. Такими «точками невозвращения» можно назвать, к примеру, возникновение христианства и религии последнего Откровения – Ислама, появление марксизма и большевизма, ряд изобретений – таких, как телевидение, авиация, Интернет, создание США, развал СССР и т.д.… Смысл выражения «точка невозвращения» заключается в том, что человечество уже не может жить так, как если бы этих феноменов либо событий не было – их так или иначе, но придется иметь с ними дело, осмысливать их, принимать в расчет их наличие.
Для современного шиизма такой «точкой невозвращения» стало появление хомейнизма. Можно превозносить Хомейни или ненавидеть его, можно считать его великим обновителем Ислама, а можно – упрекать в неаутентичности и «усулитском модернизме». Однако с точки зрения объективного исторического развития ясно одно – дальнейшее развитие шиизма возможно лишь на базе хомейнизма и с учетом того, что он сказал умме и миру.
Причины этого носят не только прагматический политический – хотя именно хомейнизм вывел шиитскую общину из маргинального состояния. Именно благодаря Хомейни шиизм из религии забитых масс либо же, напротив, рафинированных философов и мистиков, превратился в важный фактор в мировом историческом процессе, а на базе его был сформулирован глобальный проект.
В Исламе политика неразрывно связана с теологией, обусловлена ею.
Хомейни был не только гениальным политиком, но и выдающимся богословом, революционером от теологии. Подлинная революция – это возвращение к основам. И в этом смысле аутентичным шиизмом является вовсе не ахбаризм, а хомейнизм.
В частности, Хомейни устранил наличествовавшее внутри шиитской теологии в том виде, в каком она сложилась на тот момент, глубокое противоречие. С одной стороны, Имамы шиизма (мир им) сохраняли Шариат Пророка (с) от искажений и служили для мусульман примером того, какую судьбу следует прожить мусульманину. Еще при жизни Имамов (а) их хадисы записывались, и они также передавали хадисы Пророка (с), не добавив ничего от себя в тот закон – Шариат, который он принес. Эти законы регламентировали в том числе и политическую сторону жизни, вопросы управления, судопроизводства и т.д.
С другой стороны, к моменту появления Хомейни на авансцене шиизма большинство богословов объявляли эти законы не подлежащими претворению в жизнь до прихода сокрытого Имама (мир ему), что противоречило аяту Священного Корана: «О те, которые уверовали! Принимайте Ислам целиком и не следуйте по стопам сатаны. Воистину, он для вас явный враг» (2:208). Причем – и это особо стоит подчеркнуть для тех, кто не преминет заявить о «внутренней несостоятельности шиизма» – это всецелое принятие Ислама включает в себя и признание Имамата семейства Пророка (Ахл аль-бейт, мир им), на что указывают многочисленные достоверные хадисы в суннитских и шиитских сборниках.
Воздержание от участия в политической жизни и от претворения предписаний Ислама в реальную практику (в том числе и судебную), отказ от исполнения таких столпов веры, как повеление одобряемого (амр би-ль-ма‘руф) и запрет зла (ан-нахи ‘ан аль-мункар), от противостояния угнетателям в борьбе за справедливость нивелировали многое из того, за что Имамы (мир им) отдавали свои жизни, желая, чтобы эти принципы не утрачивали своей актуальности.
С точки зрения хомейнизма, смысл сокрытия и возвращения Имама Махди (мир ему) гораздо глубже пришествия доброго царя, который накажет злых бояр. Хомейни подчеркивал, что Имамы (мир им) не стремились к личной власти, ибо для них она была лишь средством для претворения в жизнь законов Аллаха, противостояния тиранам и борьбы за справедливость. Если же их шииты отказываются от выполнения всего перечисленного, они фактически и отрицают Имамат под предлогом того, что лишь власть Имама (мир ему) легитимна. Поэтому Хомейни постановил, что Шариат должен исполняться, а в хадисах указывается, кто должен делать это в период Сокрытия, и это праведные, справедливые и компетентные шиитские богословы и законоведы.
Революционная доктрина Хомейни, превратившаяся в новаторскую модель государственного устройства и в глобальный проект, произвела эффект разорвавшейся идеологической бомбы и изменила облик, как минимум, целого региона.
После крушения советского проекта хомейнизм привлек к себе симпатии множества русских патриотов, которые зачитывались книгами Д.А. Жукова, написавшего очерк политической биографии Хомейни и опубликовавшего его речи, «Религиозно-политическое завещание» и письмо Горбачеву. Хомейнизм представлялся маняще привлекательным, как и всякое демонизируемое либеральными силами учение, для читателей газет «День» и «Завтра», для тех, кто в 90-е смотрел на ТВ передачи Джемаля. Вместе с тем, он, как и любое исламское учение, говорил не только о посюсторонних аспектах политики, но и раскрывал внутренний смысл человеческого бытия в его отношении к Богу. И эти аспекты шиизма также освещались, к примеру, в традиционалистском альманахе «Волшебная гора».
Русские хомейнисты – духовные дети 1993 года, даже если на момент тех событий им было слишком мало лет, чтобы участвовать в них. Драма расстрела парламента, поминовение павших героев восстания превратилась в своеобразную сакральную мистерию русской оппозиции, архитепически и экзистенциально весьма близкую мистерии шиитской Ашуры – поминовению Имама Хусейна (мир ему) и его павших воинов, восставших против тирана Язида. Внутреннее сродство между двумя этими феноменами дали русским патриотам возможность прочувствовать Ашуру сердцем, и именно с этого глубоко интимного религиозного опыта для многих русских шиитов начался их путь в Ислам и в хомейнизм.
Их достаточно много, таких новообратившихся шиитов. Их сердца горят, они не равнодушны ни к участи своей страны, ни к судьбе мира и, в частности, цитадели хомейнистского проекта – Исламской республики Иран. И эти люди еще обязательно скажут свое.
Однако так получилось, что в НОРМ хомейнисты были представлены по минимуму. Большинство шиитов в НОРМ были типичными искателями «чистой духовности», архаичными ископаемыми, представителями «первой волны» русских мусульман, адептами дохомейнистских версий шиизма, исторически проигравших своему внутреннему конкуренту. Эти новообратившиеся воспринимали Ислам и шиизм просто как «одну из религий» в чисто европейском понимании этого слова, в то время как – что мы уже доказали – Ислам во всех его разновидностях религией «чистой духовности» вовсе не является. Кроме того, ориентация таких граждан на либеральную гуманистическую идеологию и модель организации общества заставляла их лелеять надежды на то, чтобы вписать шиизм в его аполитичной и «чисто духовной» версии в современную европейскую цивилизацию и в рамки демократических институтов. А это, скажем так, проблематично, даже если руководствоваться не политическими и правовыми, а только лишь морально-этическими шиитскими принципами.
В силу своего неадекватного понимания сути Ислама такие люди, цеплявшиеся за отжившие и начинающие подгнивать версии шиизма, бездарно проиграли все позиции в НОРМ, в среде русских мусульман, в общеисламском информационном поле и даже в иранских структурах, которые они потом – наряду с самой Исламской республикой – принялись поливать всевозможной клеветнической грязью на своих маргинальных сетевых ресурсах, – хотя иранцы просто хорошо делали свою работу, а подобные русские шииты не смогли зарекомендовать себя как полезных и эффективных партнеров.
В то же время, если в середине «нулевых» были популярны разговоры о «загнивании» иранской государственной системы, о «вырождении» ее элиты по образу и подобию аналогичной деградации КПСС, о «забвении» идеалов Исламской революции, то сегодня ясно, что такие категоричные выводы неуместны и что Исламскую республику Иран как оплот хомейнизма еще, мягко говоря, равно списывать со счетов.
Но дело этим не ограничилось, и нехомейнистский сегмент русского шиизма пережил целую эпидемию случаев отступничества от Ислама, беспрецедентную и немыслимую для любой иной мусульманской среды в России. Как бы цинично это ни звучало, но произошла своеобразная естественная выбраковка либерально и аполитично настроенных кадров, ужаснувшихся вдруг открывшейся им сущности Ислама и осознавших, что это не «просто религия», аналогичная христианству, буддизму и другим конфессиям.
Впрочем, шиитская секция НОРМ тесно сообщалась и с вненормовским русским шиитским пространством, которое можно было бы условно назвать «кальянно-автостопным клубом». В принципе, русские автостопщики, принявшие Ислам, — также интересная среда, заслуживающая особого исследования. Это специфичная субкультура, из которых вышло немало русских шиитов – личностей по-своему ярких и искренних. Автостопщиков нельзя назвать просто тусовщиками, ибо у их вольных путешествий по Азии и Африки есть своя философская подоплека – своеобразный романтизм, бегство от техногенной цивилизации в те уголки планеты, которых еще не коснулся модерн и унификация по американскому глобалистскому образцу, живое общение с реальностью стран и народов без посредничества СМИ и «голубого экрана». Такое отношение к миру может характеризовать автостопщиков как людей с самостоятельным, не замусоренным штампами мышлением. Однако, по большей части, они аполитичны, а потому цели и задачи НОРМ их интересовали мало. Русские шииты этого типа группировались в основном вокруг Антона Веснина – молодого парня-полиглота, который благодаря вольным путешествиям по странам Ближнего Востока принял шиитский Ислам, отучился полтора года в медресе иранского города Кум, а затем открыл в Москве исламские курсы.
Что касается русских хомейнистов, то они с тех пор никуда не исчезли. И, хотя это пространство пока еще не структурировано, в силу исторических перспектив России им суждено – при должном уровне самоорганизации – стать еще одним ярким феноменом в лоне русского Ислама, его «красным ликом», в то время как русский Мурабитун уже сделался его «белым ликом». Впрочем, альянса между ними в стиле аналогичной оппозиционной эклектики, естественно, не предвидится. Русский хомейнизм и неохомейнизм – потенциально самая жизнеспособная тенденция, которая, вместе с тем, способна встретить такой же отклик в лево-патриотической среде, как Мурабитун – в кругу националистов.
Часть 5. Русские мусульмане и МОР
Как русские хомейнисты, так и русские суфии из движения «Мурабитун» более комплиментарны среде своих же русских, нежели мусульманской общественности России, состоящей из татар и тех кавказцев, которые связывают свою судьбу не с отделением от РФ, а с попыткой интеграцией в нее.
И причина этого вовсе не в какой-то мнимой предвзятости той среды, которую принято называть мусульманской общественностью России, по отношению к русским, принявшим Ислам. Напротив, те структуры, которые транслируют ее позицию в информационном пространстве – Ислам. Ру (а теперь –www.ansar.ru), Islam.News – полностью абстрагировались от предрассудков в отношении новообратившихся в среде своих более далеких от Ислама братьев по крови, радушно принимая к себе русских мусульман, которые успешно работали в нише институтов, курируемых МОР.
Разумеется, далеко не все эти русские мусульмане имели отношение к НОРМ, который в принципе не является выразителем мнения и воли любого русского, принявшего Ислам. Более того – большинство новообратившихся славян России в НОРМ не состоят и с организацией этой себя не ассоциируют. НОРМ – это скорее экспериментальный проект структуризации русского исламского пространства на базе Мурабитун и маликитского мазхаба с учетом исторических перспектив России и русского народа, нежели ассоциация, автоматически абсорбирующая в себя каждого русского, принявшего Ислам. На примере русских хомейнистов мы видим, что даже часть пассионарных русских мусульман программных установок НОРМ в ее нынешнем виде категорически не приемлет. Что касается тех новообратившихся, которые к деятельности НОРМ никогда отношения не имели, то в их среде господствуют скорее космополитические установки на вливание в российскую исламскую умму без существенного внимания к тому, чтобы сохранить в ней собственную национальную идентичность. Хотя такая позиция является заведомо слабой, ибо мусульмане иной этнической принадлежности о своей национальной идентичности, как правило, не забывают. Русские мусульмане в таком случае рискуют оказаться «подвешенной в воздухе» группой без четко очерченной миссии внутри самой уммы. А, между тем, Всевышний Аллах не случайно сделал людей народами и племенами, повелев увещевать, в первую очередь, свою ближайшую родню, — а наиболее эффективный призыв мусульманин может вести именно тем людям, которые говорят с ними на одном языке и обладают той же ментальностью.
Именно этим можно объяснить тот факт, что среда МОР породила ряд ярких татарских и кавказских публицистов, а вот русские мусульмане, просто растворившиеся в этой среде, превратились в своеобразную «массовку», в исполнительных середнячков на важных, но вторых ролях, самостоятельным фактором не являющихся. И клуб «Голубушка», и фонд «Солидарность», в котором много русских, является тому примером. В то же время, это довольно опасная позиция, и дело вовсе не в амбициях, а в сохраняющихся джахилийских националистических установках многих диаспор (могущие лоббировать свои интересы через не джахилийские и не шовинистические, но лояльные по отношению к ним моровские структуры), которые способны воспользоваться этой русской «массовкой» для осуществления своих далеко не исламских целей. Что касается заметных деятелей русского Ислама, то в МОР – при всем искренне хорошем отношении к ним со стороны татарских и кавказских братьев – они так и не прижились и не задержались.
Причиной этого является приверженность МОР идеям васатыйи (исламского центризма) и «Ихван аль-муслимин», чья платформа, по сути, является предельно эклектичной. Те же новообратившиеся, чья ментальность осталась русской, как мы уже отмечали, тяготеют к цельным дискурсам. Придя из протестной, радикальной среды, они уже вдоволь наелись «красно-белых патриотизмов», «свастик с красными флагами» и «Аврор с Рейхстагами» – в том числе, и поняв, что подобные попытки сочетать не сочетаемое никуда не ведут. Потому ихванистская «сборная солянка» из суфизма, салафизма и элементов шиитского мировосприятия всерьез привлечь их не могла. Что касается васатыйи, то призыв Пророка (с) к умеренности совершенно по-разному понимается в «этнической» по преимуществу среде МОР и в пространстве русского Ислама. Если русские мусульмане эту умеренность трактуют как отказ как от излишне либеральных, так и от слишком жестких трактовок предписаний исламского права, то для МОР васатыйя означает политическую умеренность и политический центризм. Последнее латентно не любезно русскому сердцу, тяготеющему к более радикальным формам политической идеологии, будь то четкий левый или четкий правый дискурс, социализм или консерватизм. Что до умеренности как осторожного мещанства, то такой стиль восприятия жизни вообще всегда был органически противен русскому человеку.
Оценивая сегодняшнее положение российской уммы, мы можем констатировать, что центристская и «благоразумная» политика МОР не только не привела исламское сообщество РФ к желаемым результатам, но и, напротив, подвела его к очень опасной черте. Мусульманская общественность России оказалась катастрофически не готовой к тем вызовам, которые сегодня стоят перед российской уммой, к той исторической ситуации, в которой оказалась вся страна. Речь идет, в первую очередь, о вполне реальной (хоть и категорически нежелательной) перспективе развала страны и о межэтнических столкновениях. Своей бездумной солидаризацией с диаспорами – при том, что, как мы указали еще в первой главе, «мусульманская» национальность еще не означает исламского вероисповедания де-факто – МОРовские структуры оттолкнули от Ислама множество русских людей. Они резко настроили против Ислама русских националистов, которые еще лет пять назад относились к Исламу в основном лояльно, а теперь в большинстве своем выступают за альянс с Западом, «Израилем» и против усиления исламского фактора в пространстве Северной Евразии. В условиях, когда русское националистическое движение набирает силу, такое положение дел является плачевным. Русских патриотов, нацеленных на сохранение России и традиций советской внешней политики, МОР также рискует оттолкнуть своей оголтелой поддержкой режима только лишь за его внешнеполитические ходы (а по сути – из страха перед карательными мерами), ибо непопулярные шаги правительства в русской патриотической среде вызывает не меньше неприятия и критики, чем в среде националистической. Однако, в отличие от националистов, русские патриоты для мусульман еще не потеряны.
В этих условиях русские мусульмане могут сыграть очень важную позитивную роль как в судьбе российской уммы, так и в истории самой страны – они способны стать мостом между исламским сообществом и русским большинством, предотвратив, тем самым, сползание всего пространства Северной Евразии в кровавый неуправляемый хаос. При этом стоит прогнозировать, что русские мусульмане с развитым национальным самосознанием будет развивать партнерские контакты, главным образом, не с МОР, а с единоверцами из-за рубежа и со своими же братьями по крови – русскими. Если для Мурабитун «второй родиной» является Турцией, то маяк и ориентир для русских хомейнистов – Иран. Если призыв Мурабитуна в большей степени обращен к националистам, то среда, потенциально комплиментарная русским проирански настроенным хомейнистам – это русские патриоты.
Разумеется, при этом русские мусульмане все равно будут поддерживать контакт с МОР, поскольку эта среда включает в себя их братьев и сестер, однако – в качестве самостоятельного, несколько обособленного субъекта. При этом можно предположить, что основным партнером русских мусульман в этом диалоге станут татары, которые на большей части территории Северной Евразии являются автохтонным населением, ментально более близким к русским, чем кавказцы.
Возникает резонный вопрос о русских салафитах – ведь, принимая во внимание прецедент с Бурятским, можно сказать, что это тоже феномен заметный и более, чем имеющий место быть. Однако мы не осветили этот вопрос в нашей статье просто в силу того, что русские салафиты вообще мало вписываются в пространство как русского, так и в целом – российского Ислама. Русские салафиты сегодня, увы, целиком и полностью вписаны в вектор антироссийского и антирусского политического дискурса – хотя, возможно, среди них также немало честных людей, жаждущих справедливости и не понимающих, кто и в каких целях их использует.
Впрочем, все, что касается прогнозов относительно дальнейших путей развития русского Ислама и российской уммы, то все они носят лишь относительный характер, принимая во внимание туманность перспектив самой России…
Комментариев нет:
Отправить комментарий