Принято думать, что нынешняя Россия живёт в прошлом.
Принято с некоторой издёвкой говорить, что мы, мол, не любим и не видим будущего, что в то время, как трижды величайший какой-нибудь Илон Маск, слава ему, уже буквально запускает ракеты на Марс и только что не встречается с зелёными человечками, – мы всё копаемся в пыльной старине, ну не позор ли.
А я скажу: у нас мало прошлого.
А я скажу: Россия живёт словно бы на высокой горе своего прошлого, которое, однако, никак не используется в её символическом, топографическом, образовательном и даже, извините, пропагандистском обиходе, а если используется, то в катастрофически малых дозах.
Можно даже сказать, что чуть не единственное прошлое, которое официально дозволено нам к постоянному употреблению – это события 1941–1945 года, ну и ещё некоторые кусочки советской истории по соседству. Нет, я вовсе не хочу сказать, что та война, которая в России одна не нуждается в уточнении – какая именно, «война», да и всё, – не заслуживает общенационального почитания. Напротив, прекрасно, что в связи с ней удалось теперь сделать многое, что невозможно было в двадцатом веке: организовать грандиозную – и в то же время открытую для народа архивную базу, опубликовать все те свидетельства, что ранее не проходили цензуру, найти и перезахоронить тысячи лежавших по лесам, на самом высоком государственном этаже отметить не только победы, но и Ржев, наконец.
И всё-таки хочется ещё что-нибудь к ней – нашей главной войне – прибавить.