Дмитрий Ольшанский: Ложное представление русских об "империи"

Постоянно приходится слышать сказки про так называемую "империю".

Про то, что есть, мол, на свете национальные государства - плохие, злые, неинтересные, а есть - или, во всяком случае, были - империи. Добрые, щедрые, большие, интернациональные, где тунгус и калмык (или индус и зулус) вместе создают светлое будущее.

Империя - как сказочный слон из детской книжки, и России надо быть таким слоном, да она им и является.

К сожалению, это нелепая фантазия.

Начать с того, что классические западные империи - это прежде всего национальные государства с очень четким, и даже очень жестким и недружелюбным этническим ядром. Эти империи - "нации плюс", а вовсе не какие-то мифические плавильные котлы, где все со всеми весело переваривались в одну склизкую жижу.

Так, Британская империя эпохи своего расцвета - это национальное государство англосаксов, окончательно сложенное в семнадцатом веке (при Елизавете - культурно, при Кромвеле - религиозно, после революции 1688 года - политически), которое произвело мировую экспансию. 

Но стандарт этого государства задавали - и управляли им столетиями - джентльмены известного происхождения и воспитания (фамильное поместье, Итон и Харроу, Оксбридж) и вероисповедания (Хай Черч), а все остальные - не то что далекие туземцы, а даже и белые христиане-ирландцы в их империи были - ну, как та осетрина из Булгакова, то, да не совсем то. Никуда их не пускали, иными словами. 

То же самое касается и Америки, и даже в еще большей степени. Америка тем более была империей этнического - или, если угодно, этнорелигиозного - господства васпов, и там даже Дизраэли никакого быть не могло. Первый президент, который не был бы англосаксом-протестантом или немцем-голландцем, возник у них, как известно, в 1960 году, да и то с большим скрипом, да и того быстро убили. Потом еще один раз - в 2008 году, теперь еще один католик - и, собственно, все. За все 250 лет.

Словом, настоящая империя - это и есть национальное государство, просто очень сильное и умеющее играть в гегемонию над другими. 

Но не Россия.

Дмитрий Ольшанский: Нынешняя мертворожденная "российская" идентичность поколенчески обречена

Большая беда состоит в том, что в двадцать первом веке создать русское национальное государство уже и не получится. 

Слишком поздно.

Национальные государства сто-двести лет назад учреждал союз интеллигентов, капиталистов и офицеров.

Капиталисты вкладывали деньги в заводы и фабрики, а заодно и в ту социальную среду, что возникала вокруг них - школы-больницы-храмы-редакции, - тогда как интеллигенты сочиняли историко-культурный миф для своего обновленного отечества, а офицеры дрессировали бывших крестьян в казарме и придавали делу боевой вес.

Россия, к нашему горю, проехала мимо этой станции.

До революции ее национальные эксперименты в разных жанрах - от славянофильских бород до столыпинского переселенчества - так и не смогли изменить сословное и общинное государство. Капиталисты не перехватили власть у аристократии, интеллигенты оказались слишком левыми, а военные около 1917 года обнаружили удивительную беспомощность. Ну а дальше пришли большевики, занялись террористической утопией и прости-прощай, русский дом.

Теперь же и вовсе непонятно, как вернуться из хаотического и экзотического Постмодерна обратно в упорядоченный и марширующий Модерн, где расцветали нации. Никак. 

Дмитрий Ольшанский: Русские и евреи: в чем разница

Великая, вечная тема нашего двадцатого века, она всегда со мной, поскольку она - это мой внутренний конфликт с самим собой.

Одни мои предки пахали землю в Тверской губернии, а другие в это самое время таки немножечко шили в черте, - мне ли не знать тех и других?

Различий, конечно, вагон: евреи умеют легко и весело пить, а русские уж если пьют, то тяжело, евреи - мастера ограниченного, рамочного конфликта, как политического, так и семейного, тогда как русские терпят-терпят, а потом за топор, русские лихо относятся к физиологии и быту, тогда как евреи в этих делах невротичны и занудны, евреи идеальные коллективисты - и создали добровольные колхозы, а русские - анархисты-одиночки, русские по-крестьянски недоверчивы к устной речи, подозревая в ней обман, а евреи любители поговорить, ну и еще миллион свойств друг другу поперек.

Но вот что существенно здесь и сейчас.

У евреев фантастически развито национальное чувство, оно же этническое и религиозное в их случае, тогда как у русских оно не развито вовсе.

Как это определяется? Очень просто. Мы знаем людей, которых у нас специальным образом называют - "русские патриоты", "русские националисты", "православные" etc., - и, стало быть, выделяют из числа прочих в том смысле, что им не наплевать на собственную страну, народ и веру. Всем наплевать, а им - нет. 

С еврейской точки зрения это смешно. Тамошнее национальное чувство сильно именно тем, что оно вовсе не рефлексивно, оно не требует никакого особого выделения, и уж тем более никаких идиотических формулировок для "выяснения" вроде - "а кто такие русские?" - "а какая у вас программа?" - "а вдруг вы Гитлер?" и т.п., - а переживается как воздух и вода, то есть и не переживается вообще, а является основой бытия. Правильный еврейский человек просто не осознает себя никаким "еврейским национал-патриотом", ему это незачем, зато он мгновенно, на уровне инстинкта реагирует на любой, даже самый умеренный и самый корректный разговор о своем-национальном со стороны "внешних" - как на антисемитизм, приравнивая всеобщую абсолютную лояльность своим национальным делам -  к психическому здоровью человека. Он ничего не будет в этом вопросе "проблематизировать" и "обсуждать".

И он прав.

А вот русский - тот будет.

Русский всегда готов обсудить: а правильно ли было растворять в кислоте царскую семью - или все-таки нехорошо, и стоит ли упоминать в конституции России русский народ - или не стоит, поскольку народности островов Тихого океана обидятся, и любил ли сирот Феликс Эдмундович Дзержинский, и чей Крым, и чьи Курилы, и нужно ли сдавать собственное политическое руководство в Гаагский трибунал, а затем платить репарации всем, кого оскорбила Россия своим существованием, и не является ли русский народ пропагандистским мифом, ведь Пушкин, как известно, афроамериканец, а Лермонтов шотландец, etc.

Русские охотно спорят на все эти темы, придумывают аргументы, переживают.

А лучше бы поучиться у евреев - чтобы раз и навсегда ощутить себя не как проблему, а как прекрасную данность, а уважение к себе - как простой и естественный рефлекс.

Дмитрий Ольшанский: Дефицит памяти, или Россия - это высокая гора брошенного и бесхозного прошлого

Принято думать, что нынешняя Россия живёт в прошлом. 

Принято с некоторой издёвкой говорить, что мы, мол, не любим и не видим будущего, что в то время, как трижды величайший какой-нибудь Илон Маск, слава ему, уже буквально запускает ракеты на Марс и только что не встречается с зелёными человечками, – мы всё копаемся в пыльной старине, ну не позор ли.

А я скажу: у нас мало прошлого.

А я скажу: Россия живёт словно бы на высокой горе своего прошлого, которое, однако, никак не используется в её символическом, топографическом, образовательном и даже, извините, пропагандистском обиходе, а если используется, то в катастрофически малых дозах.

Можно даже сказать, что чуть не единственное прошлое, которое официально дозволено нам к постоянному употреблению – это события 1941–1945 года, ну и ещё некоторые кусочки советской истории по соседству. Нет, я вовсе не хочу сказать, что та война, которая в России одна не нуждается в уточнении – какая именно, «война», да и всё, – не заслуживает общенационального почитания. Напротив, прекрасно, что в связи с ней удалось теперь сделать многое, что невозможно было в двадцатом веке: организовать грандиозную – и в то же время открытую для народа архивную базу, опубликовать все те свидетельства, что ранее не проходили цензуру, найти и перезахоронить тысячи лежавших по лесам, на самом высоком государственном этаже отметить не только победы, но и Ржев, наконец.

И всё-таки хочется ещё что-нибудь к ней – нашей главной войне – прибавить.

Дмитрий Ольшанский: Царство Джугашвили в своей повседневности было прежде всего царством свирепого социального дарвинизма, немыслимой для нас ежедневной борьбы за выживание

Смерть Джугашвили, главного гангстера в нашей несчастной истории, - была, несомненно, освобождением для русского народа. Для того исторически подлинного, подсоветского русского народа, которому новая эпоха открыла двери к освобождению из лагерей, смягчению нравов и созданию хотя бы минимально комфортной социальной среды, которая при Джугашвили отсутствовала.     

Напротив, современные невежественные ностальгисты на полном серьезе уверены в том, что Джугашвили строил для них "социализм" - в пику нынешней "олигархии", тогда как в реальности в те годы им пришлось бы оказаться в холодном бараке с плесенью на стенах и туалетом во дворе, ходить часами на работу пешком в любую погоду с большим судебным риском опоздать, тратиться на платное образование для детей и отдельный тогдашний грабеж принудительных госзаймов, и с огромным трудом - если очень повезет - выбивать себе дополнительную комнату, чтобы жить не по восемь человек на двадцать метров, а хотя бы вчетвером, драться за пайки, драться за прикрепление к столовой, годами ждать разрешения уволиться с предприятия или вернуться в столицу из эвакуации, ну и, конечно, получить 25 лет Колымы за неосторожный разговор, - и это в то время, когда ровно те же самые "олигархи", которые в их воображении были "справедливо наказаны" Джугашвили, имели бы отдельную квартиру, дачу, машину с шофером, все нужные блатные прикрепления и, самое главное, еду, приличную еду каждый день.

Простецы-ностальгисты даже не подозревают, что в той России разница между богатыми и бедными, начальниками и рядовыми была не только не меньше, но и бесконечно больше, чем в двадцать первом веке: потому что тогда решалась вовсе не пустейшая проблема - "у кого из нас будут яхта и шубохранилище, а кто ездит на форде в кредит" (наплевать, обойдемся), а насущное, страшное: "ты умрешь с голоду, а я буду жить, потому что у меня есть правильная бумажка".

Царство Джугашвили в своей повседневности было прежде всего царством свирепого социального дарвинизма, немыслимой для нас ежедневной борьбы за выживание, когда каждый жилой угол, каждая тарелка, каждая сколько-нибудь ценная вещь вроде кольца, часов или даже чулков и, главное, каждое разрешение, бронь, справка, все, что могло позволить человеку устроиться и продержаться в аду, - было предметом войны.

Среди нынешнего благополучия невозможно объяснить наивным людям, что это был за мир, что это был социализм крокодилов и самок богомола...

Дмитрий Ольшанский: Настоящий Американец и Настоящий Англичанин и судьба России

Интересная пара - Дональд Трамп и Борис Джонсон. Пара, ненавистная культурной части западного мира, - и очень приятная русскому глазу. Что в ней такого?

Дело в том, что к власти в Англии и Америке удивительным образом пришли даже не то что типичные, а комедийные, сгущенные до карикатуры представители исторических национальных типов - Настоящий Американец (наглый, циничный, богатый, удачливый, ноги на стол) и Настоящий Англичанин (эксцентричный, даже скандальный, аристократичный, склонный к черному юмору, презирающий окружающих). Герой Марка Твена и герой Ивлина Во.

Та самая Америка и та самая Англия, которые были так отчаянно любимы позднесоветскими людьми и перестроечными детьми моего поколения, - тот западный мир, который еще не разложился на плесень и липовый мед политкорректности и мультикультурности.

Почему так получилось?

Я думаю, их появление - это коллективная травматическая реакция консервативных обывателей по обе стороны океана на окончательный демонтаж и гибель национального государства и, шире, европейской культуры, какой она была в новое время.

Обыватель чувствует, что волны приятно смуглых сомалийских трансгендеров, перед которыми он должен каяться за свой цисгендерный шовинизм, вот-вот сомкнутся над его головой, - и вот, в качестве последнего отчаянного жеста англо-американский мир породил таких отчасти даже пародийных героев из прошлого.

Наше положение намного печальнее.

Дмитрий Ольшанский: О постмодерных и модерных сепаратистах

А правда состоит в том, что все модные сепаратисты — каталонские, шотландские, косовские, ближневосточные — не имеют никакого отношения к русским сепаратистам от Украины.
Отделение — оно разное бывает, и не так уж важно, кто в каком государстве играет роль центрального правительства, а кто — отделянтов-повстанцев, а имеет значение совсем другое: чего мы хотим и куда мы бежим.

Модные сепаратисты — бегут в сторону «нового порядка», в сторону, извините за надоевшее слово, постмодерна.

В сторону мира, где сложным образом женятся региональные идентичности и глобальное управление из двух обкомов, религиозный фанатизм и университетская политкорректность, миллиардеры и мигранты, интеллектуалы и каннибалы, общинные традиции и анархисты на велосипедах, феминистический матриархат и толпы арабских мачо, принципиальный пацифизм и дикая жестокость, крестьяне и мегаполисы, нью-эйдж и ислам, наконец.

В сторону мира, где все вокруг мозаичное, перепутанное, очень молодое и страшно неопределенное.

И этот мир своих сепаратистов примет и благословит.
Ну а русские отделенцы от Украины…

Помните, как было сказано у детского классика:

«Я бегу на Дон, только не к твоему собачьему Сиверсу, а к генералу Краснову».

Это значит, что русские хотят попасть не в новый порядок, а в старый.

Не в постмодерн, а в модерн.

В мир заводов и фабрик, школ и казарм, портрета Пушкина и портрета Ленина, военных парадов и сталинского ампира домов культуры, где обязательно есть драмкружок, кружок по фото, хоркружок — мне петь охота.

В мир просвещения и порядка, где мигрантов можно загнать на работу к станку, с религиозных фанатиков снять платки, общину выучить грамоте, интеллектуалов выпороть ремнем, а потом заставить их вытереть слезы и показать, как наматывать портянки, феминисткам сказать, чтоб прекратили сережки себе в нос пихать, шалавы, миллиардеров национализировать, каннибалов утилизировать, пацифистов призвать, а глобальному обкому погрозить ядерной бомбой и сказать, чтоб не очень-то задавался, а то мы покажем кузькину мать.

Но этот мир русских не примет и не благословит.

Потому что он не существует.

Он умер…