Уральский казак верхом, Карл Верне, 1810-е гг.
Казаки-французы, военнопленные армии Наполеона, приписываемые к казачьим войсковым формированиям, не прижились на территории Уральского казачьего войска, точнее говоря, они не направлялись сюда по высочайшим распоряжениям и предписаниям так, как в другие области РИ, где проживали казаки. Большое количество военнопленных армии Наполеона оказалось на территории Оренбургского казачьего войска. Но оренбургские казаки вообще очень тесно соприкасались с уральцами, также как жители территории ОКВ соприкасались с жителями УКВ и ей приграничной территории. В частности, российский дворянин В.И. Племянников имел в начале XIX века на территории Уральской области, в 15-ти верстах от Уральска на другой стороне Урала, имение Степное, куда он отвозил одного военнопленного вестфальца, гостившего у него в поместье.
А.И. Попов в своей работе «Обзор мемуаров, дневников и писем военнопленных Великой армии, побывавших в России в 1812-1814 гг.» приводит следующую информацию об этом военнопленном:
«Рюппель Симон Эдуард (1792-1863), унтер-лейтенант вестфальского 2-го гусарского полка. Пленен 19 августа 1812 г. возле Валутиной горы. В Дорогобуже встретил колонну французских пленных под конвоем ратников, которыми командовал отставной подполковник. Здесь были пленные из 12, 21 и 127-го полков дивизии Ш.Э. Гюдена. Образовалась колонна из 20 офицеров и 1200 солдат, затем она увеличилась до 2 тыс. чел., главным образом поляков. Пленные ежедневно преодолевали по 24-30 верст и через Вязьму и Бородинское поле, где русские строили укрепления, пришли в Москву. Здесь встретили вюртембергского полковника «Вальдбург-Цайль-Вурцаха» с адъютантом Бассом, взятых в плен при Инково. К колонне присоединились 8 португальских офицеров, значительное число хорватов из дивизии П.Ю.В. Мерзеля (3-й полк), так что она увеличилась до 3 тыс. чел. Во Владимире жители обзывали пленных «шельма, французская собака», здесь встретили капитана 21-го полка Дюплесси и инженер-географ-лейтенанта Бутино, взятого в плен 12 августа. Затем колонна двинулась в Симбирск, и в пути ее обогнал генерал Бонами, направлявшийся в Саратов. В Муроме офицеры получили деньги из расчета по 25 коп. в день. Здесь начальство над колонной принял майор Павел Петрович Булыгин, бывший морской офицер. Через Арзамас пленники прибыли в Симбирск. Пленных осталось 400 чел., и они должны были идти через Самару в Оренбург, где генерал-губернатором был князь Г.С. Волконский. Затем пленных отвели в Бузулук. Сам Рюппель некоторое время жил в Уральске в семье Племянниковых. Его брат, премьер-лейтенант гвардейских шволежеров, был взят в плен при Гжатске и отправлен в Саратов. Рюппель направился туда через Самару и Вольск, где было много пленных. В Саратове жило около 400 пленных офицеров, в том числе генералы Сен-Женьес и Боннами, полковник Ж.С. Мишо де Сен-Марс, лейтенант К. Ведель. Капитан О. Сегюр жил в доме губернатора А.Д. Панчулидзева, подполковник князь Х. Хоэнлоэ-Кирхберг – у барона Крюденера. По словам Рюппеля, согласно приказу царя каждому офицеру выдали по 100 руб., чтобы вернуться на родину. Возвращаясь из России, пленники шли через Сердобск, Кирсанов, Пензу, Тамбов, Бобруйск, Слоним, Кобрин и Белосток».
Уральский казак, гравер Адам, 1830 г.
С.Н. Хомченко в своей статье «Оренбургская губерния в мемуарах пленных военнослужащих Великой армии Наполеона» приводит некоторые подробности, связанные с пребыванием С.Э. Рюппеля в Бузулуке. В частности, он упоминает, что в Бузулуке Рюппель с некоторыми товарищами был приглашен в загородное поместье Покровское, принадлежавшее дворянину Племянникову, который уже на следующий день сообщил французскому пленному о намерении дать ему приют в своем доме, сто было воспринято с благодарностью. Спустя некоторое время проживания в поместье дворянина Рюппель вместе со своим покровителем Племянниковым совершил поездку в его имение Степное, близ Уральска. В этом имении они занимались охотой и рыболовством, а также съездили в стоящий неподалеку киргизский табор, где обменяли водку на кумыс и наблюдали скачки киргизов на лошадях и стрельбу из лука на скаку по воткнутой в землю пике.
Рюппель оставил в своих мемуарах, опубликованных в 1912 г. в Берлине, упоминание о пребывании в Бузулуке, о поездке в имение Степное и даже об Уральске, который они проезжали. Вот этот кусочек его воспоминаний в переводе на русский:
«У моего покровителя Василия Ивановича во многих сотнях верст отсюда, в районе Уральска, на той стороне [реки] Урала, было поместье. Каждую весну он туда ездил, и так как сейчас он тоже туда собирался, я попросил взять меня с собой, что было ему очень приятно. Одним прекрасным утром мы выехали из Покровского в большой удобной кибитке, запряженной тремя лошадьми, с кучером и слугой. Так как все сумки и свободное пространство в кибитке были забиты продуктами, я сразу решил, что мы долго будем проезжать по глухим местам или бедным районам, что и подтвердилось. Немногие башкирские и казацкие деревни были совсем оставлены их обитателями, в это время они занимались в степи скотоводством и охотой.
Хотя мы ехали очень быстро, только через пять дней мы добрались до городка Уральска, после которого все время ночевали в кибитке, которую для этой цели останавливали и закрывали. Уральск вызвал у меня большой интерес тем, что в 1773 году ужасный Пугачев (Pugatscheff) впервые поднял здесь знамя восстания. Всего лишь простой казак, но одаренный значительными талантами, с помощью мужества и решимости он смог стать очень значительной персоной, а из маленькой кучки мятежников создать многотысячную армию, захватить Оренбургскую, Астраханскую, Саратовскую и Симбирскую губернии, и разрушить огнем и мечом места, где ему не подчинялись. Посланные против него генералы Суворов и Михельсон выдержали несколько кровавых битв с этой беспорядочной, но фанатичной толпой, которая в конце концов была рассеяна. Их вождь, который был заманен несколькими казаками в Уральск под тем предлогом, чтобы еще раз там поговорить с товарищами, а потом вместе бежать в Ногайские степи, был там ими схвачен и связанным передан русскому военачальнику. Суворов приказал посадить Пугачева вместе с 12-летним сыном в железную клетку и так через Саратов, Симбирск и Казань отправить в Москву, где за мятеж его ждала казнь. Городок, который тогда, так же как и река, назывался Яик, с того времени носит имя Уральск, чтобы истребить всякое воспоминание о казачьем бунте.
Уральск окружен стенами, в нем маленький гарнизон казаков, правда даже и не заслуживающий упоминания. Через Урал мы переправились на пароме и еще через 15 верст прибыли в Степное, одно из самых больших сел в Киргизских степях. Местность сразу после переправы через реку приняла совершенно другой вид: красивые ароматные степные травы часто уступали место огромным пространствам песка, которые иногда тянулись часами. Мелкий желтый песок засыпал любой след колеса или лошадиного копыта, так что я удивлялся, как мы не потеряли дороги.
В Степном у господина Племянникова жило около 300 крестьян, которые занимались коневодством, овцеводством и пчеловодством, а также ткачеством. По-видимому, жили они в благополучии, и я думаю, что их оброк вносил довольно большой вклад в довольство их хозяина, так как тамошний начальник много дней подряд приносил Василию Ивановичу значительные суммы, частью в банкнотах, частью монетой. Дом там был устроен очень просто. Деревянные стены комнат были гладко обтесаны, а швы, соединяющие бревна, были заткнуты мхом. Жара была очень сильной, и мы были не в состоянии хоть миг спокойно проспать на наших ложах без газовой занавески, так раздражали нас укусы огромного количества длинноногих комаров и их зудение. Днем мы меньше от них страдали, но все равно каждый укус оставлял волдырь.
Обстановка мне показалась несколько однообразной, хотя я развлекался охотой и рыболовством. Добрый Василий Иванович увидел, что я скучаю, и поэтому вызвал дворянина, живущего в глуши за много верст, чтобы тот составил мне компанию. Я никогда не забуду того особенного впечатления, которое он тогда на меня произвел. Сидор Алексеич Граченко (Sider Alexeitsch Gratschenko), 36 лет, около шести футов ростом, был лейтенантом в Ширванском гренадерском полку, после турецкого похода 1810 года вышел в отставку и в большой бедности жил в своем маленьком имении, где три крестьянские семьи составляли все его богатство. Коротко остриженные волосы, смуглое лицо, очень маленькие глазки, плоский нос и большие оттопыренные уши, а также кафтан в белую и синюю полоску, который плотно облегал сухощавое туловище – все это делало его похожим на коренного калмыка. Он был так польщен этим предложением, что все время целовал руку Василию Ивановичу и с напряженным вниманием слушал все, что ему сообщали. Со мной он был так исключительно дружелюбен, что я его по-настоящему полюбил и он стал мне необходим. Шли ли мы гулять и я выказывал какое-нибудь желание, как Сидор Алексеич сразу бросался его выполнять: так, с середины глубокого озера он достал мне красивый водяной цветок, а в другой раз с вершины огромной ольхи – целое гнездо воронят. Когда мы играли в дурака (Durak), он всегда ухитрялся так подстроить, что я побеждал и свернутым носовым платком отсчитывал ему по большим рукам изрядное количество ударов. А когда мы охотились в высоких степных травах на редких бабочек, я не мог удержаться от смеха, видя как этот крупный человек носится со мной. Мы наверное были похожи на няню с ребенком.
От моего долговязого друга я узнал, что где-то в тринадцати верстах от нас находится киргизский табор со скотом. Это так разожгло мое любопытство, что я попросил господина Племянникова разрешить нам с Сидором отправиться туда. Господин Племянников с удовольствием удовлетворил мою просьбу, но объявил, что не отпустит нас одних, а сам примет участие в поездке. Уже на следующее утро кибитка с запасом продуктов, особенно чая и водки, стояла у дверей. Мы заняли свои места и пока путь шел по степи, в которой нельзя было различить и следа дороги, Сидор служил нам проводником. И он направлял нас так умело, что еще до обеда мы прибыли в окрестности большого соленого озера, на дальнем конце которого мы различили дюжину стоящих полукругом юрт и рядом с ними – стада скота. Подъехав поближе, мы остановились, вылезли из кибитки сами и помогли Василию Ивановичу. Каждый взял с собой бутылку водки, и так мы отправились к кочующему племени киргизов. Вокруг большого костра широким полукругом, скрестив ноги, сидело около 60 мужчин и женщин. Над костром висел огромный котел. Вся компания не обратила ни малейшего внимания на наше появление: две большие железные ложки на длинных ручках двигались по кругу слева направо, и каждый раз наполнялись из котла, над которым поднимался пар. Это было не что иное, как растопленное лошадиное сало. В это время несколько пожилых киргизов встали со своих мест и подошли к господину Племянникову. Пока они сидели, то казались мне высокими, теперь же, когда к их очень длинным туловищам прибавились короткие ноги, они стали коротышками. Из-под находящейся на макушке ермолки (Kalotte) у них свисала очень длинная коса, которая у женщин доставала до бедер. Наш подарок, водка, похоже, их очень обрадовал. Мы получили в ответ извлеченный из занавешенной войлоком хижины кожаный бурдюк с кобыльим молоком, которое является их основным напитком и называется кумыс (Kumys). Он пенится как шампанское, и имеет, особенно при добавлении сахара, приятный освежающий вкус. Рыба, конина, кукуруза и крупы составляют основу питания этих степных жителей. Недавно в России у киргизов и других кочевых народов, таких как калмыки, башкиры и т.д., ввели совершенно военную организацию, и прилежные инструкторы неотступно работают над тем, чтобы объединить этих диких всадников в регулярные эскадроны. В этом качестве они еще могут сослужить большую службу, так как из-за своей выносливости и неприхотливости они прекрасно подходят на роль легких соединений.
В благодарность за водку несколько киргизов оседлали своих маленьких лошадей употребляемыми у них казачьими седлами, несколько раз проскакали наперегонки, а потом воткнули в песок пику, в которую с такой точностью пускали с лошадей свои стрелы, что редко они пролетали мимо. Особенно ярко смотрелось, когда во время быстрой погони всадник разворачивался назад и выпускал стрелу в догоняющего соперника. Луки их были величиной почти в человеческий рост, а стрелы – около трех локтей. Был уже почти вечер, когда мы попрощались и, так как господин Племянников боялся, что мы потеряем дорогу, один из киргизов, который был отдельно награжден хорошим табаком, а потом еще и водкой, проскакал с нами значительный отрезок пути.
В Степном мы провели еще два дня, а потом настало время возвращаться домой, чего я ожидал со страстью, хотя прощание с добрым Сидором Алексеичем вызвало у меня в сердце настоящую боль. Наверное, ему прощание также далось нелегко, ведь под грубым кафтаном билось тонко чувствующее сердце. Мы прощались навсегда: он собирался снова поступить на службу, так как одиночество стало его страшить. Наверное, позже, как и многие другие, он нашел свою могилу на Кавказе».
Любопытно допущенное автором мемуаров довольно странное упоминание об Уральске. В частности, Рюппель упоминает какие-то стены, которыми был окружен город в то время. Уральских казаков правда он практически не упоминает. Видимо, во время их поездки в самом Уральске остановки либо не было совсем, либо она была такой короткой, что автор мемуаров не смог достаточно ознакомиться с городом, и с Племянниковым сразу же направился в имение Степное на другой (т.е. на Бухарской) стороне Урала. Зато автор предельно акцентирует свое внимание на исторической фигуре бунтаря Пугачева, которая и вызвала его большой интерес к Уральску.
С.Э. Рюппель не стал тем военнопленным, который оказался приписанным к казачьему войску. По информации С.Н. Хомченко, в 1813 г., когда началось освобождение из российского плена военнослужащих тех стран, которые стали союзниками России, Рюппель был первым из покинувших Оренбургскую губернию. В июле 1813 г. он выехал из Бузулука в сопровождении казака.
В.И. Даль. Портрет работы неизвестного художника. 1830-е годы
О казаках-французах, приписанных к Уральскому казачьему войску, есть, по крайней мере, одно хрестоматийное упоминание у В.И. Даля. В 1833 году он гостил у наказного атамана Уральского казачьего войска В.О. Покатилова. И в своем письме из Уральска писал:
«Атаман чествовал всех наличных войсковых чиновников обеденным столом; потом, как Войско собралось с багренного рыболовства, а вы знаете, что Войско ходит и на осетров, и на белуг, что на Французов — лавою, как возвратилось, говорю, с благополучного лова, так помолилось Богу, и, после общего молебствия, совершенного в Соборе, явилось на зов атаманский, погулять и попраздновать, да распить перед домом атаманским сороковую бочку вина не купленного. — Пил чару зелена вина малый и великий, да поминал хозяина, пили казаки— пил и отставной казак Шарль Бертю… Казак Шарль Бертю!… Так, господа, отставной, приписной Уральский казак Шарль Бертю; коли мне не верите, спросите у людей: люди видели — как он и усы отирал. Он зашел во время оно, в матушку Россию, не знаю, званый ли, не званый ли, а на пиру атаманском был он званый. Его взяли казаки в 1812 году, завезли сюда; он обжился, женился, да в казаки приписался — вот вам и Французский казак Шарль Бертю!»
Но никаких документальных данных о наличии таковых казаков-французов на территории УКВ мне не попадалось на глаза до тех пор, пока я не коснулся статьи А.И. Кортунова «Оренбургские французы: судьба военнопленных Великой армии Наполеона принявших русское подданство и оставшихся на поселении в Оренбургской губернии (1814–1836 годы)». На базе сведений, хранящихся в Центральном историческом архиве Республики Башкортостан, А.И. Кортунов собрал информацию о бывших военнопленных наполеоновской армии проживающих в Оренбургской губернии и Уральском казачьем войске на 1836 год. Список французов записанных в Уральское казачье войско с 1813 по 1827 год от 17 июля 1836 года, приводимый им в статье, дает информацию по двум бывшим французским подданным, которые в обозначенный период находились на службе в Уральском казачьем войске: 1. Матвей Петров — купец французской нации. Дети его: Александр, Юз, Иналталион. Причислены в Уральское войско по предписанию Оренбургского военного губернатора Господина Генерала от Кавалерии и Кавалера Князя Волконского от 31 Января 1815 года № 374, первый в отставные казаки, а последний в малолетки; 2. Карл Людвиг Бертус из военнопленных французов. Причислен в Уральское войско по предписанию Оренбургского Военного Губернатора Господина Генерала от Инфантерии и кавалера Эссена от 28 Апреля 1820 года № 763, в служащие казаки… Принимали ли они когда и где присягу на верное подданство или на временное, за себя ли одного или вместе с детьми, как в первом случае, не известно. Но довольно интересно, что второй французский военнопленный из представленных в списке вполне мог бы быть тем самым Шарлем Бертю, упомянутым Далем в письме.
Интересно, что другой казак-француз был отцом наказного атамана Уральского казачьего войска Виктора Дезидериевича Дандевиля, который правил в Уральске с 1862 по 1864 год. Его отец – Дезире Фёдорович Дандевиль был одним из французских военнопленных, зачисленных в 1815 г. по указу Александра I в Оренбургское казачье войско.
Список литературы:
Даль В.И. Новый Атаман: Письмо из Уральска // Сев. Пчела. — СПб., 1834. — 7 мая (№ 101). — С. 403-404. Подп.: В. Луганский.
Кортунов А.И. «Оренбургские французы»: судьба военнопленных Великой армии Наполеона принявших русское подданство и оставшихся на поселении в Оренбургской губернии (1814–1836 годы) // Былые годы. Российский исторический журнал. 2015. Vol. 38. Is. 4, С. 876-887.
Попов А.И. Обзор мемуаров, дневников и писем военнопленных Великой армии, побывавших в России в 1812-1814 гг. // Военнопленные армии Наполеона в России: 1806–1814. Мемуары. Исследования. Отв. Сост. Б.П. Миловидов. СПб., 2012, С. 564-565.
Хомченко С.Н. Оренбургская губерния в мемуарах пленных военнослужащих Великой армии Наполеона / С.Н. Хомченко // Уральский исторический вестник. 2012. №1(34). С. 54–63.
Rüppel E. Kriegsgefangen im Herzen Russlands. Berlin. 1912. S. 142-170, перевод С.Н. Хомченко. См. также: Военнопленный в сердце России (из воспоминаний вестфальского офицера С. Рюппеля) // Отечественные войны 1812-1814 и 1914-1917 гг.: Память и уроки: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2014. С. 346-373.
* ПРИКАРПАТСЬКИЙ ІНСТИТУТ ЕТНОСОЦІАЛЬНИХ ДОСЛІДЖЕНЬ ТА СТРАТЕГІЧНОГО АНАЛІЗУ НАРАТИВНИХ СИСТЕМ
