Василий Пушкин: Глаза Сфинкса

В общем-то не имеет значения, кто и когда изваял этого странного  колосса вблизи пирамид в Гизе. Страницы книг, повествующие о  фараонах создавших его, только всё портят. Глядя на него  понимаешь, что, должно быть, он существовал всегда.
Время — лучший художник, оно внесло в это извания все  необходимые коррективы — трещины, глубокие борозды на теле; и  отбитый мусульманами нос, и следы пуль наполеоновских солдат  не только не повредили, но внесли законченность в это  произведение. В своей роли он великолепен и так — глядящий в  бесконечную даль из бесконечной дали времен…
Крылатое существо с телом льва и лицом женщины присутствует едва  ли не в самой трагическом мифе об Эдипе, который с античных  времен и до наших дней не оставляет равнодушным. Меня  особенно волнует это присутствие Сфинкса в истории Эдипа, оно  мне кажется её осью…
Сфинкс сидит у дороги и задает всем проходящим загадку, и  всякого, кто её не разгадывает, — разрывает на куски. Именно Эдип  понял, что загадка Сфинкса — о человеке. Эдип приблизился к  какой-то сокровенной тайне и в тоже время стал символом  крайнего отчаянья, которое только может испытать смертный. Он  совершил страшные преступления имея самые лучшие намерения,  он женился на собственной матери и убил собственного отца желая  избежать отцеубийства. Рок не только сыграл с ним злую шутку, он  усугубил пытку давая возможность в полной мере прочувствовать  ужас положения, и Эдипу становится невыносимо собственное  существование:

Богами заклинаю: о, скорей
Меня подальше скройте, иль убейте,
Иль в море бросьте прочь от глаз людских!
(Софокл)

Эта история, возможно, потому до сих пор волнует людей, что она  возмутительна по своей сути, она разрушает привычную мораль.  Есть ещё одна такая же возмутительная история — о праведном  Иове, которые имел только благочестивыми намерения, и кто был  также раздавлен обрушившимися на него несчастьями. И стоны  Иова так похожи на слова Эдипа: «Погибни день, в который я  родился, и ночь, в которую сказано: «зачался человек». Для чего  не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из  чрева? На что дан страдальцу свет, и жизнь огорчённым душею,  которые ждут смерти, и нет её, которые вырыли бы её охотнее,  нежели клад?»