Степан Кий: Происхождение сознания или Почему вымерли динозавры

Вводная. Как возникновение феномена сознания, так и исчезновение динозавров в процессе эволюции, порождают неутихающие дискуссии в научных кругах. Философы спорят о факте появления сознании, а палеонтологи о причинах вымирания динозавров, но общепризнанной точки зрения нет по обоим вопросам, хотя гипотез и теорий хватает. Нетрудно заметить, что проблема сознания имеет философский (нематериальный) характер, а исчезновение динозавров объясняют материальными факторами, т.е. изменением среды обитания, к которой динозавры не смогли адаптироваться. Теперь поступим наоборот: появление феномена сознания объясним материальными предпосылками, а исчезновение динозавров – философскими. В статье эти две проблему будут рассмотрены в неразрывном единстве, как две стороны одной медали — эволюции (развития) живого. Только такой подход позволяет адекватно решить названные в заголовке вопросы.

Методологической основой (теоретической базой) решения проблем является исключительно диалектический материализм (далее «диамат»), ибо нематериалистические философии, заполонившие ВУЗы России с приходом капитализма, дают перевернутые знания с аналогичным перекручиванием мировоззрения у просвещенной публики. Об этом свидетельствуют многочисленные выступления и публикации кафедральных философов в различных СМИ: эклектика и схоластика, как волны цунами, захлестнули их страницы. Что у капиталистов на уме, то у буржуазной профессуры на языке. Знамо дело, кто платит — тот и музыку заказывает. Доктора философии зашаманивают простодушных, кто как может, благо идеология, как таковая, отменена Конституцией. Из диамата, в частности, нам потребуется категория «движение», а также принцип диалектики, согласно которому сутью развития (эволюции) является процесс раздвоения единого (предмета, явления, мысли, материи) на противоположности. Появление живого, которое выделилось из неживого в процессе эволюции материи, является первейшим примером раздвоения объективной реальности на пути развития. Живое в дальнейшем еще раз раздвоилось на материальное и нематериальное, т.е. на живую реальность и дух (сознание/мышление). Появление двуполой формы существования живого, наряду с однополой, является всем понятным примером раздвоения единого на противоположности в процессе эволюции.

Валерий Скурлатов: Муравьиная звезда (об Александре Коваленкове)

Коваленков, надо отдать ему должное, блестяще разбирался в своем ремесле; познания его были велики. Жизнь Коваленкова сложилась удивительным образом: на склоне лет он пришел к выводу, что муравьи прилетели к нам с другой планеты, что они – истинные носители разума и знаний; он и книгу об этом написал. Партийные идеологи были неприятно удивлены аполитичностью взглядов известного литератора: на территории СССР даже птицам небесным должно было быть ясно, что единственным носителем разума и мирового прогресса является советский человек, а никакой не муравей. И обстоятельные разъяснения Коваленкова воспринимались слушателями недоверчиво, а то и с опаской. Дискуссия затягивалась, каждая из двух сторон стояла на своем; компромисс, действительно, тут был невозможен. Закончилось всё этот так, как и должно было закончиться: Коваленков умер, совершенно уверенный в своей правоте.

Как-то в 1970 году ко мне в кабинет (я тогда заведовал отделом рабочей молодежи журнала ЦК ВЛКСМ «Техника-молодежи», будучи в 1965 году изгнанным из КПСС и из Академии наук СССР за свой якобы фашистский опус «Устав нрава») зашел наш главный редактор мой наставник и друг славный Василий Дмитриевич Захарченко и сказал — «Валера, у меня там сидит поэт Александр Коваленков, да ты слышал песни на его стихи «Когда душа поёт и просится сердце в полёт», он на даче провёл интереснейшие опыты с муравьями, я хочу напечатать статью о них, помоги». Так я познакомился и подружился с замечательным человеком — Александром Александровичем Коваленковым (15 марта 1911, Новгород — 1971, Москва).

Татьяна Черниговская: У человека есть не только физическая hardware, но и software, аналог программного обеспечения

Татьяна Черниговская, профессор кафедры общего языкознания, заведующая отделом общего языкознания и лабораторией когнитивных исследований СПбГУ, замдиректора по когнитивному направлению НБИК-центра Курчатовского института

Мозг — самое сложное из всего, что мы знаем. Более того, не очень даже понятно, кто кому принадлежит: мозг нам или мы — ему. Последнее время пошла такая чуть ли не мода — но еще не в России, а на Западе — отделять себя от мозга. Говорить: это все не я, это он вытворяет. То есть как бы разрушилась идентификация себя с мозгом, теперь вроде бы не считается, что это одно и то же: мол, личность как бы отдельно, а мозг отдельно. И в этом, к сожалению, что-то есть. Не случайно последнее время опять начал обсуждаться вопрос о свободе воли: существует она или нет.
Выясняется, что у нас довольно много всего запрограммировано, т.е. у человека есть не только hardware, физическая составляющая, но и software, некий аналог программного обеспечения. И мозг слишком много решает сам, иногда (меня особенно пугает это «иногда») сообщает нам не только о том, что мы делаем, но и дополнительно посылает сигнал, что мы это делаем добровольно. Такая подлость.
А если без шуток, то нельзя не вспомнить Мамардашвили и Пятигорского, которые предлагали отрицательно разобраться с темой субъекта и объекта. То есть вообще вывести это разделение из рассмотрения, ведь границы между субъектом и объектом непонятны, и поэтому, мол, бесполезно разговаривать. Субъект, он одновременно и объект. Это история, восходящая к началам квантовой механики, когда, как известно, оказалось, что наблюдатель является членом научной парадигмы. То есть ученый перестал быть зрителем в зале, который наблюдает, что там объективно происходит на сцене. Он, к сожалению, и сам находится на сцене. В тот момент, когда он со сцены уходит, мы не знаем, что на сцене происходит. То есть это все на тему этого шредингеровского кота, который то ли есть, то ли нет, то ли жив, то ли мертв. Мы просто всегда утешались тем, что это релевантно лишь для микромира, а в нашем большом миру такого не водится. Кажется, такого утешения больше нет.