Противодействие национал-социализма СРЕДИЗЕМНОМОРСКОЙ ИДЕЕ — не просто курьезная причуда деспотического произвола. Оно имеет свои глубокие исторические корни. Оно определенным образом характеризуется как тоталитаризм, так и средиземноморскую идею. В наше время, когда глобальное крушение тоталитарных режимов становиться непреложной очевидностью, средиземноморская идея, их традиционная противница, обнаруживает свою непреходящую актуальность, и возобновление Средиземноморской Академии на всемирном уровне могло бы оказать спасительное влияние на судьбы человеческого рода.
Для Средиземноморья вынужденное сосуществование разных культур — не просто modus vivendi, а мироощущение. Пророческая уникальность этой парадоксальной сферы исключает унификацию. Уже Александр Македонский умел отдать должное верованиям различных народов, населявших его империю. Наполеон Бонапарт с меньшим успехом попытался подражать этому первому великому экуменисту в истории человечества. Александр Македонский оставил след не только на завоеванных территориях, но и в духовной жизни народов, о чем свидетельствует хотя бы образ Искандера Двурогого в мусульманской традиции. Кстати, романско-готическая культура европейского Запада восприняла античную философию именно в арабско-исламской интерпретации. Недаром в «Божественной комедии» Данте с неподдельным пиететом упоминается «Averrois che ‘l gran comento feo».
В сущности именно в творчестве Данте Средиземноморье являет свою привлекательнейшую особенность, которая демонстративно игнорировалась надменным западничеством. Средиземноморский опыт Данте опроверг евроцентрические теории до того, как они сформировались. Данте видел величие Рима в том, что Рим сочетал азиатскую, африканскую и европейскую кровь. Предшественником и проводником Данте и в этом остается Вергилий, чья Четвертая эклога — многосмысленное исповедание средиземноморского миротворчества, со времени Лактанция не исчерпанное комментариями. Латинский эпос Петрарки тоже назывался «Африка». Лучшие умы античности и высокого Средневековья еще достаточно сознавали весомость африканского вклада в свою духовную культуру. Средиземноморская культура Древнего Египта никогда не скрывала своих африканских истоков, и лишь близорукое высокомерие колонизаторов не замечало их. Наряду с египетской берберская культура волнует исследователя своими допотопными глубинами. Неожиданное подтверждение получают сумбурные, но гениальные интуиции Оскара Милоша, истолковывавшего Книгу Бытия и Апокалипсис через иберийско-пиренейские параллели. Иберийские видения Оскара Милоша вели через Пиренеи в Африку и на Кавказ. Русский читатель не может не вспомнить в этой связи Пушкина. Пушкин воспевал Испанию и Кавказ; он называл Африку «моей», имея при этом в виду отнюдь не только свое африканское происхождение.
В этом пункте мы затрагиваем животрепещущую и, следовательно, болезненную проблему. На протяжении тысячелетий идея Рима, Первого, Второго и Третьего, ассоциировалась в культурном сознании с империалистическими притязаниями той или иной державы. Владимир Соловьев развенчивал подобный «Рим» в своем стихотворении «Панмонголизм». Между тем, пора задаться вопросом, почему именно к Риму обращались вселенские чаяния разных народов, и был ли Рим лишь историческим прецедентом мировой державы, сверхдержавы, как сказали бы сейчас.