Рустем Вахитов: Барон Таубе как первый евразиец

Удивительное дело! Оказывается за 15 лет до возникновения евразийства барон М. Таубе, славянофил и черносотенец, в книге "Ложь Запада и творчество Востока" фактически предвосхищает   один из основных тезисов евразийства (и термин Евразия). 

Таубе, Михаил Фердинандович (1855-).

     Ложь Запада и творчество Востока по славянофильскому учению / Бар. М. Таубе. - Харьков : Тип. журн. "Мирный труд", 1906. - 11 с. ; 23 см . - https://www.prlib.ru/item/426662

Он пишет:

"Востоку, вернее Святой Всея Руси, назначена великая мировая работа собрать, сосредоточить и сплотить народцы (малые народы), народы и племена вокруг одного общего очага—Москвы (Конст. Аксаков). Ей суждено сроднить и примирить две противоположные стороны одного и того же материка Азио-Европы, среднего по географическому положению, величайшего по объему, стародавнего по историческому возрасту и передового по развитию. Среднему миру сего материка—Славянству, с Россией внутри и с Москвой в средоточии, предстоит связать самостийный (эгоистический) деятельный и энергичный (сильный волею) запад Азии (Европу) с обезличенным, усыпленным (апатичным) ее востоком и югом (собственно Азией). Сему среднему миру надлежит объединить активный индивидуализм с пассивным буддийским нирванизмом. Этот связывающий и скрепляющий средний мир должен являться ядром объединения и сплочения всего материка Европо-Азии или Евразии".

Рустем Вахитов: Из семантики и этимологии тюркских языков

Во время недавних беспорядков казахи по площадях кричали: «Шал, кет!». Слово «кет» для татарского уха вполне прозрачно, по-татарски «кить» - «уходи»!  А что такое «шал»? Российские СМИ переводят «дед», «старик». Но «дед»  по-татарски– «бабай», «старик» - «карт». Что за «шал»? Сегодня я прочитал  у одного филолога, в татарском языке тоже есть такое слово – «чал». Переводится «седой». В известной татарской песне поется:

Чал чаче курсән дә уфтанма

То есть «даже если покажется седой волос, не грусти» (по утрам, бреясь перед зеркалом, я теперь часто вспоминаю эту песню :-)).

Итак казахи на площадях кричали: «Седой, уходи!».

В последнее время я вообще сделал для себя несколько тюркологических открытий. Так, Назарбаева называют «Елбасы». «Басы» соответствует татарскому и башкирскому «баши, баш» - «голова, глава».   А что такое «ел»?   В татарском есть соответствующее слово «ил» - страна. То есть елбасы – «глава страны». Довольно таки обидно было для Токаева, что при избранном президенте имелся человек, которого официально именовали «глава страны». Ксати, как видим,  обычный перевод «Елбасы» - «отец нации» неправильный, но примерно такой же титул имеет в Азербайджане покойный Г. А. Алиев — ümummilli lider ("общенациональный лидер") «Отец» во всех тюркских языках «ата» (с фонетическими вариациями, например, по-казахски - әкесі). Отсюда «Ататюрк».

   И пару слов о титуле преемника Туркменбаши (ну все уже поняли, что это значило «глава туркмен»). Второго президента Туркмении называют Аркадаг. «Арка» - и по-татарски «спина». А «даг»  соответствует  татарскому и башкирскому «тау».  То есть «Спина-Гора». Туркменское выражение, которое обычно переводят «надежный покровитель» (есть схожее русское выражение «как за каменной стеной»).

Рустем Вахитов: Троцкистско-меньшевитский фильм "Премия" (1974)

В 1974 году в СССР вышел на экраны фильм «Премия». Он получил множество наград (включая Госпремию СССР и призы в Карловых Варах, Барселоне и Чикаго). Недавно пересмотрел его – уже отстраненным взглядом, из постсоветского далека и увидел в новом свете.

Казалось бы – обычный фильм, хотя и отличающийся блистательным актерским коллективом (Евгений Леонов, Нина Ургант, Олег Янковский, Владимир Самойлов). О проблемах плановой экономики. Обычное для того времени «производственное кино». Но это только на первый взгляд. Производственные фильмы все-таки относятся к жанру реализма (в узком смысле слова). Но извините за цинизм, где ж это видано, чтоб на советской стройке сначала бригада отказалась от премии, а затем партком принял решение: план был необоснованно занижен, а потому нужно возвратить премию всей организацией! 37 тысяч рублей! Это совершенно искусственная ситуация! А значит перед нами просто художественный прием, который предназначен для иносказательного раскрытия какой-либо идеи. То есть фильм не реалистический (в смысле буквального отображения жизни), а концептуальный. И понимать его нужно как набор символов, которые требуется расшифровать.

А что может символизировать строительство комбината в пространстве советского дискурса? Очевидно, строительство коммунизма. Собственно, вся советская цивилизация мыслилась как одно огромное строительство и все ее представители – от дворника до министра – как строители лучшего, наиболее совершенного общества. Ирония истории состояла ещё и в том, между прочим, что разрушил эту цивилизацию строитель по специальности (и даже министр строительства в последнем перестроечном правительстве) – Ельцин...

В таком случае интрига фильма приобретает совсем иное значение. Ведь в конце заседания парткома (изображение его, собственно, и составляет картину) выясняется, что комбинат стали строить, не проведя необходимых для этого подготовительных работ. Строго говоря, на этом месте строить комбинат было и нельзя и если он будет достроен, то в нем не будет хватать многих важных узлов.

Да ведь перед нами упреки, которые в 1917 году меньшевики бросали в адрес большевиков! Мол, Россия не имеет материального базиса, необходимого для строительства социализма, такой базис более или менее сформировался лишь в «развитых странах». Поэтому, мол, социалистическая революция в этой отсталой и аграрной стране – не более чем авантюра. Эти упреки были столь многочисленны и назойливы, и главное столь очевидны с позиций классического евромарксизма (Маркс и Энгельс ведь тоже предостерегали русских народников, что ни какому социализму Россия сама по себе «прыгнуть» не может), что Ленин был даже вынужден ответить на них отдельной статьёй. Я имею в виду «О нашей революции (ответ Н. Суханову)». Там вождь большевиков дает остроумный ответ: а почему же нельзя наоборот: сначала взять политическую власть, которая и так в руки просилась, а уж потом построить материальный и культурный базис для социализма?

Пафос послеленинских внутрисоветских революций (индустриализация, коллективизация, культурная революция) и сводился к этому созданию условий для социализма. Эта ленинская идея была базисом сталинской концепции построения социализма в отдельно взятой стране. Основываясь на выполнении этих трех условий, сталинское руководство в 1936 заявило, что в целом социализм в СССР построен, что вызвало бешеную критику со стороны Троцкого (уже находившегося в эмиграции). С точки зрения Троцкого СССР хоть был и рабочим государством, но все же не социалистическим. 

Получается, что фильм «Премия» фактически несет в себе в скрытой иносказательной форме именно троцкистскую концепцию СССР. Думаю, конечно, вполне бессознательно. Поколение шестидесятников, критикуя сталинизм, иногда, само того не понимая, воспроизводило троцкистские тезисы, хотя бы потому что пропаганда, на которой они выросли еще до ХХ съезда не предоставляла им альтернативы. Она манихейски делила всех на сталинцев и троцкистов...

Рустем Вахитов: О понятии "братство" у тюркских народов

Перепись населения снова обострила конфликты между татарской и башкирской национальными интеллигенциями (которые длятся уже больше столетия, двигаясь в диапазоне от шуточек и подначек до самых настоящих взаимных нападок и обид). Мне это всегда напоминало отношения русских и украинцев до 2014 года (который стал точкой невозврата и окончательно увел эту напряженность за границы шуток...). Но я хотел сказать о другом.

Чтобы снизить остроту конфликта и с татарской и с башкирской стороны часто можно услышать высказывание: «ну мы же в конце концов братские народы». Действительно, звучит примиряюще. Если не учитывать различий в семантике русского и тюркских языков… 

Для русского языкового сознания не имеет большого значения разделения на старшего и младшего братьев.  По-русски это все охватывается одним словом - «брат» (как в европейских языках, где все еще интереснее, там есть одно слово для обозначения братьев и сестер сразу, как немецкое «Geschwister»). Конечно, в реальности  в русских семьях положения старшего и младшего братьев различны (особенно в детстве), но в самом языке, как видим, заложен идеал братства как равноправных отношений (во всяком случае, когда оба брата станут взрослыми самостоятельными людьми). 

В тюркских языках все иначе. Ни в татарском, ни в башкирском нет слова, обозначающего брата (или сестру) вообще. Для тюркского языкового сознания очень важно указать, какое место в семейной иерархии занимает тот или иной брат (сестра), независимо от их возраста. Нужно обязательно сказать, старший ли это брат (абый) или младший (эне) (соответственно для сестер – апа и сенел). Выразиться по-другому сам язык не позволяет. Хотя, и в русском языке (по крайней мере, в некоторых диалектах) такое тоже было. Братан - старший брат. Брательник - младший. Но корень, все же, есть - "брат".

Поэтому когда татарин говорит башкирам (или башкир - татарам): «мы же братские народы», то у адресатов – носителей тюркского языкового сознания, сразу возникает вопрос: а мой народ какой брат -старший или младший (абый или эне)? При этом понятно, что тот, кто говорил, скорее всего, подразумевает (не говоря прямо), что уж его-то народ, так сказать, брат-абый, а не брат-эне. И естественно, такие попытки примирения заканчиваются еще большим обострением конфликта…    

Есть такое слово - туғаным. Но оно означает всех родственников, а не только братьев.

Поэтому не лучше ли все же использовать концепт дружбы?..

Рустем Вахитов: Кремль воссоздал феодальную империю окольничих

Все сегодня рассуждают об архаизации России и не замечают, что самый яркий ее пример -  это существование Администрации президента в нынешнем ее качестве.

АП – это орган, который изначально создавался как технический, работники которого организуют работу президента, формируют его график, обеспечивают его деловые встречи. То есть это – церемониймейстеры  при главе государства. Но постепенно АП превратилась в теневое правительство, члены которого отдают приказы министрам и губернаторам.

Но ведь это обычное явление для домодернистской абсолютной монархии! Те, кто находятся около монарха – участвуют в пирах, ходят с ним на охоту и даже, пардон, сопровождают «на двор», становятся важнейшими чиновниками в государстве.  У русских московских царей помощники так  и назывались – окольничьи (то есть те, кто около царя). Изначально они тоже лишь организовывали путешествия князей и царей. Потом стали  членами Боярской Думы!  

Вряд ли глава «команды питерских» стремился к этому сознательно: его идеал – Петербургская империя, а не Московское царство, но бессознательно он восстановил «институт окольничьих»! Разница только в том, что окольничьи 16 века были все же на втором месте после бояр, а у нас – на первом.

Рустем Вахитов: Русь кочевая, или Скоро нас ждут большие перемены

Пару лет назад я стал смутно чувствовать что наша страна стала медленно, но очень сильно меняться. И речь вовсе не о политических изменениях, которые как раз «на слуху», потому что о них постоянно твердят СМИ – и печатные, и электронные и особенно Интернет-сайты и соцсети. Речь об изменении самого строя или уклада жизни людей, их «общественного бытия», как говаривали в старые добрые времена.

В самом деле, еще лет 20 назад, когда, кстати, и пришел к власти нынешний президент, мы жили совсем по-другому. Интернет уже был, но он еще не вторгся в нашу жизнь так властно и необратимо как сейчас. Мобильная связь тоже была, но телефоны стоили дорого, они были не у всех, да и тогдашние кнопочные «звонилки» принципиальным образом отличались от тех миникомпьютеров, которые мы теперь таскаем в своих карманах.

Каждый из нас был привязан к тому локальному сообществу, в котором он жил. Если ты жил в Уфе или Новосибирске, то и твоими друзьями приятелями были уфимцы и новосибирцы. Ежедневно общаться со знакомыми из Москвы или Питера, не говоря уже о зарубежье, возможности не было. Для того чтобы работать в иногородней фирме, нужно было уехать из родного города, а переезд в другой город означал практически разрыв прежних связей. Большинство из нас было привязан к учреждениям или фирмам, где работали, к своим домам, к своим соседям и родственникам.

Многие по такой советской традиции всю жизнь проводили в одном доме, на одном месте работы. Дети россиян двадцатилетней давности шли учиться в те же школы и институты, где учились их отцы и матери. Конечно, какое-то количество уезжали покорять московские, питерские и даже заграничные вузы, но таких было все же меньшинство.

Короче говоря, двадцать лет назад россияне были вполне оседлым народом. Сейчас – совсем другое дело. Можно жить в Уфе, но каждый день через Фейсбук общаться с московскими товарищами, жить с ними одними интересами, заниматься общим делом. Немало людей сегодня работают в других городах. Еще в 2013 году социолог Юрий Плюснин провел обстоятельное исследование феномена отходничества и выяснилось, что в России около 50 миллионов жителей маленьких городков (а это – больше половины трудоспособного населения страны!) своего рода «кочевые работники». Они либо работают вахтовым методом (в основном на северных нефтегазовых предприятиях), либо, официально числясь безработными в своих маленьких городках, уезжают в Москву, Петербург, другие крупные города, живут там месяцами, работают строителями, охранниками, продавцами, потом возвращаются к семьям, отдыхают – и обратно.

Румтем Вахитов: Реальности рашистского режима становятся осознанными после трагедии

Хочу выразить свои соблезнования жителям Казани и республики Татарстан, всем, кого коснулась трагедия в школе. Увы, по-своему она была закономерна. 

Конечно, никто не виноват в том, что юноша сошел с ума (а что он безумен, видно из ролика с его допросом, гуляющим по Интернету). Но дело, к сожалению, не только в его сумасшествии.

Человеку, который уже почти год как “осознал себя Богом” и который не особо это скрывал, психиатр выдает справку о нормальности. Вероятно, он с ним даже не разговаривал, буркнул: “жалоб нет?” и все подписал. Услуга-то платная.   

Далее, этот человек покупает дробовик, а затем еще 100 боевых патронов, не будучи даже членом общества охотников. Ни у кого это не вызывает интереса,  органы не берут его на заметку, участковый не приходит к нему и не спрашивет: зачем ему оружие и патроны? 

Утром перед бойней он размещает в Интернете собщение о том, что “он - Бог” и “идет  уничтожать биомусор”. У нас есть специалисты, которые день и ночь шерстят Интернет  в поисках экстремистских высказываний и сажают людей за глупую шутку, за лайк. Его сообщение они не заметили.

Далее, маньяк шел по улице с дробовиком на плече, не скрываясь!  Камеры, которые отслеживают каждого хипстера, идущего на митинг, здесь не помогли!

И самое главное: у нас в Росгвардии и  схожих структурах около 1 миллиона человек! Они очень бодро разгоняют митинги! А школу  стерегли охранник с палкой и уборщица со шваброй (это бувально так!). Именно они вдвоем пытались не пустить чудовище и получили  по пуле!

Все это наталкивает на вопрос: власть  у нас охраняет общество или саму себя! Похоже, репрессивные органы у нас заточены на борьбу с политичекими оппозиционерами, а реальные преступники творят, что хотят... 

Когда-то в начале 2000-х сложился так называемый “путинский консенсус”, негласный договор между “глубинным народом” и властью. Суть его была в том, что власть делает жизнь простых людей безопасной (молодежь уже и не помнит о взрывах в метро и в троллейбусах, которые гремели в 90-е), а народ не вмешивается в политику. Поначалу  консенсус соблюдался, была завершена война в Чечне, прекратились теракты в центре. Новой власти это удалось за счет  создания профессиональных военно-полицейских структур (в 90-е с правоохранителями было совсем плохо). Но как известно,  передозировка лекарства превращает его в яд. Силовые структуры распухали и распухали, а эффективность их, увы, снижалась... Результат – общество снова не чувствует себя в безопасности, как и 20 лет назад...

Рустем Вахитов: 26 апреля – день рождения классика татарской поэзии Габдуллы Тукая

26 апреля – день рождения классика татарской поэзии Габдуллы Тукая. Тукай для татар – все равно что Пушкин для русских. Он не только был гениальный стихотворец, любимый народом (народ превратил в песни многие его стихи и поет их до сих пор). Тукай во многом создал  современный татарский литературный язык (хотя у него в этом, конечно, были предшественники, например, ученый и просветитель Каюм Насыри, подобно тому как и перед Пушкиным был языкотворец Карамзин). Тукай стал писать на языке, понятном для улицы, а не на пышном «тюрки», полном староосманских слов, персизмов и арабизмов (русскоязычный читать поймет контраст такого перехода, если сравнит стиль Державина и Пушкина). Он был создателем целых жанров татарской литературы, и первым татарским критиком, и ярким журналистом, и переводчиком, и детским писателем – и все это за 26 лет, которые ему отвела судьба. 

И как Пушкин, Тукай окружен хрестоматийным глянцем, создан его своеобразный культ; его образ политизирован и  подстраивается под идеологическую конъюнктуру очередного режима, хотя явно, он шире любой конъюнктуры. В советские годы   нам доказывали, что Тукай -  демократ и антиклерикал, сегодня наоборот изображают  его строгим мусульманином и  монархистом. Основания и для того,  и для другого в его поэзии имеются, также как и у Пушкина можно найти и оду «Вольность» и «Клеветникам России», и «Гаврилиаду» и «Отцы-пустынники».  Об этих идеологических аберрациях образа Тукая хорошо написал Марк Шишкин в своем замечательном ответе Олегу Кашину (https://realnoevremya.ru/articles/122099-otvet-olegu-kashinu-o-gabdulle-tukae). А я  бы отметил сейчас другое. По-моему, очень важно, что Тукай (также вслед за Насыри, которого татарские пуристы за его «прорусскость» презрительно обзывали «Урыс Каюм») стал говорить о важности для татар знания русского языка и русской культуры. Тукай был одним из первых переводчиков Пушкина и Лермонтова на татарский язык (равно как  переводчиком Байрона, Шиллера, Гете и много кого еще). Тукай  мечтал о взаимообогащающей смычке татарской и русской культур и в этом смысле, я уверен, он был и первым евразийцем (еще до возникновения евразийства, как, безусловно, Гаспринский и, возможно, Насыри). Ведь евразийство - это утверждение славяно-туранского культурного синтеза, это о том, как вопреки любимому писателю Путина, Запад и Восток сходят с места и сходятся вместе. 

И да, Тукая (как, между прочим, любого поэта – от Гомера до Эллиота) нужно читать в оригинале. Ибо как говаривал Пастернак (и как он сам доказал это своими переводами Шекспира) перевод – кое в чем смерть оригинала. 

 Короче, туган көнең котлы булсын, Габдулла-әфәнде! С днем рождения, великий Тукай! Это праздник не только для татар, но и для всех народов российско-евразийской цивилизации!

Рустем Вахитов: Два революционера

Есть хороший советский сериал "Берега" (1977-1978) по роману Чабуа Амирэджиби.  «Дата Туташхиа», кстати, сам автор – личность не менее колоритная, чем благородный разбойник, созданный его воображением. Потомок грузинских князей, он в студенчестве был арестован «за политику» в 1944, получил 25 лет лагерей, участвовал в лагерном бунте, трижды бежал, причем, в третий раз по подложным документам поселился в Белоруссии и умудрился дорасти до директора завода, пока его не разоблачили! Свою жизнь Амирэджиби закончил классиком грузинской литературы и ... монахом Грузинской православной церкви. 

Но речь сейчас не об этом.  И в романе, и в сериале «красной нитью» через весь сюжет проходит противостояние двух – братьев-врагов: разбойника, народного революционера, стихийного борца за справедливость Даты Туташхиа и его кузена Мушни Зарандиа, который окончил гимназию, университет и добровольно, по убеждениям, стал защитником трона, жандармом, борцом с революционерами и разбойниками.  Зарандиа разработал своеобразную «философию», которой он оправдывает непопулярный среди тогдашних интеллигентов выбор в пользу службы в «охранке». Он неоднократно заявляет и своим коллегам, и подследственным, что он не верит в пропаганду революционеров. Они призывают к свержению существующего строя и обещают, что построят другое общество, лучшее, более справедливое, где люди будут счастливее. Но, по мнению Зарандиа, это заблуждение, самообман. Природа человека не меняется с ходом истории. Одни и те же страсти властвуют над людьми и в глубокой древности, и сейчас. Они же будут и потомкам мешать стать счастливыми и довольными жизнью.   Никакие изменения социального устройства не сделают людей ни нравственнее, ни добрее, ни счастливее. Революционеры прольют реки крови, сломают судьбы тысячам людей, а в результате получат такое же, если не худшее общество, где будут свои подлецы и негодяи, где худшие будут властвовать над лучшими, тот, кто бесстыднее, бесчестнее, проворнее,  пролезет в начальство, а благородные, но наивные  натуры будут возмущаться всем этим и призывать к новым переворотам и новой крови… Поэтому лучше уж оставить все как есть, взять сторону подлецов и негодяев при мундирах и деньгах, как бы ни были они отвратительны, и отправить в тюрьмы и ссылки революционеров, как бы ни были они симпатичны. Получается этакая доктрина пессимистического консерватизма, которую Зарандиа сделал своей жизненной философией.    Я не собираюсь здесь обсуждать эту доктрину, хотя признаю в ней зерно истины. 

Рустем Вахитов: Мир фальшивого "вечного настоящего", или На смену идет поколение, которое лишено чувства истории

Интернет переполнен насмешками над сочинениями школьников, где безбожно перепутаны все даты, имена исторических героев, события: Ленин руководит Россией во время великой отечественной войны, Гитлер сбрасывает атомную бомбу на Чернобыль, Наполеон захватывает Москву в 1941 году… Представители старшего поколения ужасаются: «что творится в головах молодежи, которая идет нам на смену?», возмущаются: «до чего же довели либерал-реформаторы систему российского образования!». 

Конечно, наша система образования основательно разрушена бесконечными реформами 1990-х и 2000-х, но, боюсь, дело не в этом. Это общемировая проблема и точно такую же чушь несут даже про ближайшие исторические события и школьники из Франции, Германии, США и Японии. 

Просто нам на смену идет поколение, которое лишено чувства истории. Они живут не в мире истории, к которому привыкли мы  и еще несколько поколений до нас, а в «мире вечного настоящего», в постмодернистском потребительском обществе, где истории нет. Там меняются товары, появляются новые марки машин и пылесосов,  но ничего не меняется по существу. Вместо исторических нарративов, примеров, которые призваны объяснить, как должен жить настоящий американец, итальянец, француз, русский (исторические нарративы неразрывно связаны с судьбой национальных государств и идеологий национализма) здесь мифы о космополитичных, образцовых потребителях – Подростке, Домохозяйке, Деловом Мужчине, и всех других персонажах бесконечно длящегося мифа рекламы (куда я бы включил не только коммерческую рекламу, но и предвыборную пропаганду, а также фильмы, новости и  т.д.). Это персонажи могут говорить на национальных языках, но в сущности они наднациональны (как наднациональны телеигры, которые кочуют из ТВ одной страны на ТВ другой, вроде «Как стать миллионером?»)

Новоевропейский нарратив истории был историей наций. Никакой общепринятой универсальной версии мировой истории мир Модерна создать так и не смог (хотя и пытался, ведь история с точки зрения Модерна – это движение человечества по пути прогресса). Каждая нация имела свой вариант исторических событий, конфликтующий с вариантами других наций (и свои представления о том, кто всех прогрессивнее). Попробуйте объяснить французам, почему русские учебники утверждают, что Наполеон проиграл русскую компанию 1812 года? На его надгробии в Доме инвалидов написано, между прочим, противоположное – там «Московская кампания» (которую мы именуем Отечественной войной) упоминается в списке победоносных. У американцев, как мы уже выяснили, другой взгляд на вторую мировую войну, да и на историю покорения космоса…

 А теперь на место мира Модерна пришел мир Постмодерна, где национальные государства передают свои полномочия международным организациям и национализм перестает быть необходимым инструментом сборки. Где история вообще рассматривается как законченная, ибо человечество в лице Запада достигло окончательной формы политико-экономического развития – пресловутых демократии и рынка. Поэтому столкновение исторических нарративов здесь актуальным лишь для периферийных стран, еще не достигших полного торжества «демократии и рынка» (и драматичеки не достигающих…). 

Я, кстати, не утверждаю, что истории нет и что постмодернистское мировоззрение  истинно (само это высказывание внутренне противоречиво). Я даже не защищаю национализм. Я просто описываю то, что происходит – крушение того мира, к которому мы привыкли, оптимистично воспринимаемое старшими поколениями как торжество безграмотности… 

Блаженный Августин определял Царство Божие как мир «вечного настоящего», где настоящее длится и длится (в особом таинственном безвременном смысле), не возникая из прошлого и не уступая место будущему (отсюда, по Августину и всевидение Бога: то, что для нас будущее, для Него уже произошло). 

Мир Постмодерна, западное общество изобилия – фальшивый Эдем. В нем тоже есть только настоящее, но оно не раскрывает полноту бытия, а скрывает внутреннюю пустоту. В нем все всегда одно и то же не потому, что все, что могло произойти, уже произошло, а потому что ничего по существу не происходит. И в этом «мире потребления удовольствий» живет «золотой миллиард», а все страдания вытесняются  в Третий мир, где история есть, но она лишена цели, поскольку места в фальшивом Эдеме для всего остального человечества нет.

Рустем Вахитов: Второй закон евразийской геополитики

Евразийцы 20-х годов были очень впечатлены тем фактом, что большевики, сами того не желая (потому что их целью была – мировая революция или, как минимум – революция в Европе), воссоздали империю, только под другим флагом, названием и с другой внутренней структурой (как союз республик). Петр Савицкий и Георгий Вернадский сделали из этого однозначный вывод, в развитии государств евразийского пространства есть закономерности. 

И первый закон евразийской геополитики гласит: после периода распада евразийской сверхдержавы начинается период интеграции Евразии и новая евразийская держава стремится занять примерно те же границы, что и прежняя (конечно, с вариациями). 

Однако теперь мы видим, что есть и еще один, скажем, второй закон евразийской геополитики. Он касается не периодов интеграции, а периодов распада. Распад евразийской сверхдержавы  «размораживает» те же конфликты, которые были в прежнюю эпоху распада, пусть и с тех пор прошло сто лет; и вообще: каждый новый период распада в общих чертах повторяет предыдущий. Большое евразийское пространство представляет собой набор пазлов и когда оно рушится, то пазлы отламываются так же, как и в прошлой раз.

Сейчас мы живем как раз в эпоху распада. В начале 1990-х, когда был распущен СССР, распад уже было пошел, но удалось заморозить одни конфликты (армяно-азербайджанский, молдавско-приднестровский, внутритаджикский и избежать других – например, конфликт между Россией и Украиной за Крым). По истечении 25-30 лет, когда Россия как главный регулятор конфликтов в регионе ослабла (несмотря на риторику ее лидеров), а ее противники осмелели, все разгорелось вновь.  И некоторые уже заметили:  повторяются разломы гражданской  войны 1918-1921 гг., предыдущего периода распада, когда разрушилась предшествующая СССР большая евразийская держава – Российская империя.

Рустем Вахитов: Националистические революции

Советская историческая наука подчеркивала: буржуазные революции были демократическими. При этом у нас старались затушевывать, что эти революции были и националистическими (или, как принято было говорить в те времена – в некотором роде национально-освободительными). Хотя бы по той причине, что в раннем средневековье аристократические элиты многих европейских  государств  приходили к власти в своих странах путем завоевания местного населения, отличающегося от них в этническом и языковом планах.     

Обычно здесь приводят в пример французскую революцию. Немцы недаром до сих пор называют Францию «Frankreich», то есть «Царство франков». Некогда франки-германцы завоевали галлов и римлян и стали их аристократией и королями. И хотя к 1789 году  с тех времен прошли уже века, и аристократия культурно сблизилась с народом,   третье сословие помнило об ее германском происхождении. Общеизвестны слова одного из идеологов Революции - аббата Сиеса: «Если нашим аристократам не нравится Революция, пусть убираются обратно в свои тевтонские леса!».  

Но недавно у одного культуролога я встретил такое же мнение об английской революции. Вплоть до 14 века аристократия Британии говорила по-французски да и позднее французский оставался в королевстве языком судопроизводства. Английские пуритане  стали первыми английскими националистами и борцами с аристократией (пуритане-англичане   держались за английский перевод Библии, а аристократы-католики предпочитали Библию на латыни, близкую им еще и потому, что французский – «потомок» латыни). И пика эта борьба достигла при Оливере Кромвеле. 

Кстати, русская буржуазная (то есть февральская) революция тоже была националистической и у нее была явная антинемецкая направленность.  Первые обвинения  против царицы-немки по происхождению - выдвигали февралисты и это были обвинения  в шпионаже  или, как минимум, в  политическом саботаже в пользу Германии. Знаменитая фраза Милюкова: «глупость или измена» была адресована ведь и придворному кружку во главе с царицей.  После 1914 года в российском обществе вспыхнули антинемецкие настроения,  и это не могло не коснуться аристократии, в которой немцы занимали важное место. С эпохи Петра на русскую службу пришло много немцев  и правокадетская интеллигенция  не могла не воспринимать борьбу за национальную демократию как борьбу против «немецкого засилья».   Молодой Устрялов - тогда кадет и февралист - как и многие в то время, трактовал революцию как русско-национальную: «Отныне в России нет грани между властью и страною. Отныне русское правительство и русский народ - едино, и это единое есть русская нация» (имелось в виду, что отныне в правительстве нет немецких аристократов). Церковный деятель Фиолетов в 1917 писал: «Режим немецкого полицейского государства, установившийся в России в т. н. "императорский" период ее истории, не мог не оказать своего мертвящего замораживающего влияния и на церковную жизнь». Военная цензура заявляла о таких же настроениях в письмах солдат: «Часто повторяется мнение, что свержение старого режима является спасением России от германцев, которым неизбежно досталась бы Россия при прежних министрах-изменниках». Впоследствии  это же повторяли белые, только уже не в адрес аристократии, а в адрес большевиков, в которых тоже видели «германских агентов».

В гражданскую войну сложилась парадоксальная ситуация: наши «белые» были унитаристы и националисты, подобно французским якобинцам (белогвардейская «единая неделимая Россия» ведь перепев якобинского лозунга «республика единая и неделимая»), а наши «красные» были антинационалисты и федералисты подобно французским «белым». Лосев писал, что социализм,  будучи  антитезисом капитализма, на правах синтеза повторяет кое-что из феодализма… Действительно, на место враждующих буржуазных национальных государств социализм предлагает политический союз народов под эгидой  наднациональной идеократии, чем-то напоминающий «интернациональные империи» средневековья.

Рустем Вахитов: Цивилизация рубля и цивилизация земли

Существуют не только субъективные, личностные и не только верхушечные, актуальные, политические причины происходящего сегодня в Белоруссии. Есть еще и глубинные социологические причины, о которых в газетах не пишут и по телевизору не говорят, но которые более или менее ясны специалистам. И главная среди них – ускоренная урбанизация республики в последние 20 лет.

Это давно уже известный факт. Лукашенко пришел к власти в 1994 году в республике, где селяне составляли до 40%, да и многие горожане были таковыми лишь номинально. Они жили в малых и средних городах и были полуаграриями (совмещали работу в городском госсекторе с садоводчеством и огородничеством, чувствуя себя наполовину крестьянами – почти как их отцы и деды). Лукашенко был для них «своим», он воплощал их представления о руководителе, их менталитет, он говорил, как они и думал как они.

Теперь в Белоруссии горожан – около 80%. Беларусь одна из самых урбанизированных республик на постсоветском пространстве. И без сомнений – это следствие эффективности политико-экономического курса Лукашенко. Но, по законам диалектики, успех белорусского социализма подготовил и почву для его кризиса (как это произошло и с советским социализмом в целом). Итак, белорусы теперь – нация горожан. Причем значительная их часть живет в мегаполисе – Минске. Молодежь из малых и средних городов стремится в Минск, как в России их сверстники – в Москву.

Демограф Вишневский в книге «Серп и рубль» отмечал, что горожанин отличается от селянина ментально: горожанин – индивидуалист, он не знает даже соседей, он обеспечивает себя не при помощи своего хозяйства, а при помощи продажи на рынке своей силы и умений, для него большую роль играют деньги. Это уже «цивилизация рубля», а не «цивилизация земли». Люди «цивилизации рубля» ориентированы на рынок, выгоду, деньги, на договорные отношения, а не на общинную патриархальную взаимопомощь. Они – в большей мере циники, воспринимают себя как «высшее сословие» по сравнению с селянами. Посмотрите на интернет-хомячков с шариками на улицах Минска. Они презрительно смотрят на Лукашенко, да и на все прежнее поколение – то есть на своих отцов. Отцы для них – «колхозники», которые «не врубаются в современную жизнь». Это – постмодернистские Эдипы. Их уже много, но не критически. Однако ближайшие лет 15 станут решающими. Если не удастся возродить село (и цивилизовать его, чтоб люди оттуда не бежали), а также создать небуржуазный вариант урбанизма, то все проиграно (не только в Белоруссии, но и в России). Городская цивилизация тоже необходима и тоже имеет свои плюсы, но она не должна конфликтовать с «почвой», из которой выросла. У нас между городом и селом еще ведь – цивилизационный раскол, наш урбанизм – западнический.

К тому же в наших же условиях, на периферии мирового капитализма местная либерально-западническая «цивилизация рубля» вообще мало жизнеспособна. У нее нет «своей периферии», которую можно высасывать, как делает «цивилизация доллара» (а если и есть более бедные страны, то это временно, и много из них не высосешь).

Рустем Вахитов: Евразийская Сборка

(о трактате Павла Зарифуллина «К эпохе любви: Тело и Сборка»)

1.

Павел Зарифуллин – мой старый товарищ и соратник по евразийству написал трактат об истории и попросил, чтобы я отозвался на него. Что я с удовольствием и делаю, но прежде скажу пару слов об авторе трактата. Конечно, я имею в виду не Дух Великой Скифии-Евразии, в чьем авторстве я в принципе не сомневаюсь, а того, кого чуждый нам Ролан Барт именовал словом «скриптор».
Среди представителей неоевразийства Павел (которого мне нравится называть «Паша» и потому что мы ним знакомы уже лет 20, и потому что при движении ударения русифицированная латынь в его имени превращается в турецкий) занимает особое место. Для большинства из них евразийство – это не всерьез, просто лейбл, при помощи которого можно попытаться сделать политическую карьеру. Сколько их было на моей памяти – «псевдоевразийцев в пиджаках» — которые свои мечты о кресле в Госдуме облекали в корявые рассуждения о Евразии, ссылаясь на нечитанного ими Савицкого.
Но есть и идеологи евразийства, которые пытаются генерировать идеи или приспосабливать к нашей постсоветской реальности то, что Савицкий и Трубецкой писали 100 лет назад. Дело это неплохое и даже полезное (каюсь, я и сам из них) и я надеюсь, когда-нибудь будет от этого толк, но идет оно с большим скрипом и невыносимо медленно…
Что же касается Паши (ПашИ), то он – не только идеолог, но и евразийский футурист, поэт евразийского Логоса. Его размышления о скифах, которые будут летать в космических кораблях и станут первыми космическими номадами восхищают и заставляют вспомнить, что отцы-основатели задумывали евразийство не только как политическую идеологию и движение и даже не только как междисциплинарную научную программу с философско-богословским ядром, но и как дискурс, особый взгляд на мир, который проявляется и искусстве – в литературе, в кино, в музыке.

Святополк-Мирский писал о евразийских мотивах у Хлебникова, газета «Евразия» печатала рецензию на популярную немую фильму (как говорили тогда) Пудовкина «Потомок Чингисхана». Есть замечательная книжка Вишневецкого «Евразийское уклонение в музыке», где он доказывает, что Сувчинскому удалось транслировать дух евразийства в музыкальную эстетику при помощи Лурье, Стравинского и Прокофьева и поэтому наряду с евразийскими географией, экономикой, философией, кино, поэзией, есть и евразийская музыка.
По-моему Паша Зарифуллин (или, выражаясь евразийски – Зарифуллин-пашА) развивает это скрытое, как основание айсберга под водой, основание евразийства – евразийство как дискурс. Я думаю, (пусть он на меня не обижается!) не всегда надо всерьез воспринимать его концептуальные построения, но предельно серьезно — евразийско-скифский дух его фантастических интеллектуальных опытов.
А теперь вернусь к его трактату об истории.

Рустем Вахитов: Урсула Ле Гуин: Традиционалистские мотивы «Роканнона»

1.

Урсула Ле Гуин – американская писательница-фантаст, которую обычно относят к представителям «крайней левой». Действительно, отдельные ее романы представляют собой своего рода манифесты неоанархизма, правда, сильно сдобренные философией и лирикой, что искупает их политизированность и поднимает их до уровня подлинно литературных текстов. Скажем, в книге «Обделенные» Ле Гуин изображает планету Анаррес, на которой победили одонийцы – сторонники либертаристского, негосударственного коммунизма. Не сказать, чтоб Ле Гуин рисовала их жизнь как рай земной, но все же она выглядит гораздо привлекательнее, чем жизнь людей капиталистического общества с соседней планеты Уррес. На приверженность писательницы к «левым идеям» указывают и обильные апологетические рассуждения Ле Гуин о гомосексуальной любви и вообще экспериментах в области пола в большинстве ее книг, не говоря уже о публичных выступлениях писательницы в печати и Сети. Всего этого достаточно, чтоб понять: почему имя Ле Гуин неизменно фигурирует в библиотеках анархистских сайтов Интернета.

Рустем Вахитов: Бремя цивилизованного идеолога

Рецензия на книгу М. Сэджвика «Наперекор современному миру: традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века». – М.: НЛО, 2014. – 536 с.

В 2004 году в издательстве Оксфордского университета вышла книга британского историка-востоковеда Марка Сэджвика (Mark Sedgwick) «Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century». Ровно через десять лет, в традициях свойственного для России запаздывающего перевода, она появилась и на русском языке – под названием «Наперекор современному миру». Книгу выпустило издательство «Новое литературное обозрение» в переводе М. Маршака и А. Лазарева под редакцией Б. Фаликова.

Труд Сэджвика посвящен традиционализму – эзотерическому течению западной мысли ХХ века, основанному французским мистиком Рене Геноном и представленному такими персоналиями, как Юлиус Эвола, Ананда Кумарасвами, Фритьоф Шуон, Титус Буркхард, Мишель Вальсан, Мирча Элиаде, Сейид Хусейн Наср, Хьюстон Смит, Александр Дугин, Юрий Стефанов, Артур Медведев и др. Традиционализм возник как сугубо религиозное движение, отстаивающее «трансцендентное единство» всех религий на их глубинном, эзотерическом уровне, при всех различиях их экзотерических форм. Но резкая и бескомпромиссная критика Запада эпохи модерн, свойственная для традиционализма, создала возможность для экстраполяции его идей в политическую плоскость и пересечения идеологии и практики традиционализма с правыми и даже праворадикальными политическими течениями ХХ века (хотя рассмотрение Генона и традиционалистов как своего рода идейных вдохновителей Гитлера и фашистов, распространенное в либеральных кругах, безусловно – большое преувеличение, что признает и автор монографии).

Рустем Вахитов: Против Базаровых

Недавно я перечитал роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети». Естественно, в первый раз, как и все, я читал его еще в школе, лет в 16–17.

Как я теперь обнаружил, многого я тогда просто не понял и понять не мог. Так, Павел Петрович Кирсанов рассуждает о преимуществах русской крестьянской общины и о ее связи с русским национальным духом, а Базаров возражает ему и советует собеседнику поговорить с Николаем Петровичем о поведении реальных крестьян, тот ему расскажет немало малоприятного. Перед нами, естественно, спор западника  и славянофила  (впрочем, Базаров при слове «западник» сказал бы, что это ненужное иностранное слово, ну он и материалистом назвать себя отказывался, а сам при этом проповедовал вульгарный материализм строго по Бюхнеру). Конечно, мне в отрочестве были неизвестны все эти споры о том, что такое русская община – естественное порождение «русского духа» или идеализируемый романтиками конструкт, созданный фискальной политикой государства.

Но все же интуитивно кое-что из этого романа я для себя вынес уже тогда. Во всяком случае впечатление свое от главных персонажей я отчетливо помню.

Мне сразу не очень понравился Базаров, хотя сила его убеждения, воля и решительность не могли не импонировать. В школе нам объясняли, что Базаров – это образ передового, прогрессивного интеллигента, который любит народ, думает о нем, понимает его, а братья Кирсановы и особенно дядя Аркадия – Павел Петрович – реакционеры, помещики, угнетатели… Но эти штампы, восходящие, как я потом узнал,  к статье Писарева, как-то плохо вязались с самими фигурами главных героев. Базаров вроде бы «положительный персонаж», «борец за прогресс», но с самого начала подан как-то иронически: нельзя не заметить параллель между ним и слугой «новых правил» Петром с напомаженными и прилизанными волосами, который приехал с Николаем Петровичем встречать барчука и который тоже, видимо, из протеста, свойственного новому поколению, не целует барчуку руку.

Рустем Вахитов: Метафизика часов

Если спросить наших современников: «какой механизм оказал наибольше влияние на историю Европы Нового времени?», то скорее всего скажут, что это - паровая машина или огнестрельное оружие. А между тем, это - простые механические часы, созданные на излете средневековья и усовершенствованные Галилеем и Гюйгенсом.

И дело даже не в том, что часы стали ключевым символом для мировоззренческой парадигмы той эпохи: как известно, Ньютон сравнивал мир с часами, а Бога – с часовщиком.

Дело в том, что без широкого распространения часов, идеи галилей-ньютоновской физики, а именно ее взгляд на время как на однородную гомогенную субстанцию, так и остался бы уделом узких кругов интеллектуалов. А физика Ньютона и Галилея осталась бы идеологией небольшой научной секты, которая воспринималась бы как сборище чудаков всем остальным населением Европы во главе с аристотелианцами из официальных университетов (кстати, ньютонианцы поначалу именно так и воспринимались в Англии: лилипутские ученые, спорящие о том, с какого конца разбивать яйцо – это ведь насмешка Свифта над Королевским Лондонским научным обществом).

Дело в том, что до широкого распространения механических часов, господствовало убеждение, что хоть в сутках и 24 часа, но часы эти неравны, и зимние, дневные часы короче, чем зимние, ночные. Наши предки считали, что естественным средством для измерения времени является, конечно же, Солнце. Ведь и в Библии сказано, что Бог дал нам светила для измерения дня и ночи.

Рустем Вахитов: Айзек Азимов – «Певец империи»

Галактическая империя Азимова и имперская история ХХ века

Певцом империи называют обычно Редьярда Киплинга. Однако Айзек Азимов – автор известного цикла романов о Галактической Империи и Основании, на мой взгляд заслуживает этого эпитета гораздо больше. Киплинг воспевал реально существующую Британскую империю, в которой он жил. Азимов был певцом выдуманной империи, так сказать, некоего идеала империи, который воображение Азимова перебросило в очень далёкое будущее, отделённое от нашей эпохи как минимум на несколько десятков тысяч лет.

СПРАВКА! Сначала Азимовым была написана первая трилогия («Основание» (1951), «Основание и империя» (1952), «Второе Основание» (1953), затем уже в 80-х Азимов вернулся к циклу и написал вторую трилогию «Кризис Основания» (1982), «Основание и Земля» (1986), «Прелюдия к Основанию» (1988), а в начале 90-х последний роман про Основание «Путь к Основанию» (1993). Кроме того, при помощи написанных ранее еще трех романов («Камушек в небе» (1950), «Звезды как пыль» (1951), «Космические течения» (1952)) он связал романы об Основании и Империи с романами о детективе Элайдже Бейли и суперроботе Дэниэле Оливо («Стальные пещеры» (1954), «Обнаженное Солнце» (1957), «Роботы Зари» (1983), «Роботы и империя» (1985)). Итого получилась сага из 14 романов, описывающая двенадцатитысячелетний период «истории будущего» – от освоения землянами Галактики до кризиса и  падения Первой Галактической империи, и утверждении двух Оснований, которые должны были  разрастись во вторую Империю, но дали начало суперорганизма Галаксии. Весь цикл связан общим персонажем – роботом Дэниэлом, который существует около 20 тысячелетий и является у Азимова своеобразным «ангелом-хранителем» человечества.

Идеальная галактическая империя

Галактическая империя Азимова является идеалом не потому, что в ней нет никаких недостатков, внутренних противоречий и раздоров. Как раз наоборот, Азимов изображает её в этом смысле очень реалистически и по уровню бюрократии, коррупции и политических конфликтов империя будущего не уступает современным государствам. Просто империя (или во всяком случае большие империи древности, и прежде всего Римская, которая для Азимова выступает как образец) всегда стремится отождествить себя со всем миром, а все, что находится за ее границами, представить как варварскую окраину, где нет никакой сколько-нибудь развитой культуры и цивилизации и царит презренная дикость. Об этом, в частности, писала такая известная исследовательница в области империоведения как Светлана Лурье. В определённом смысле любая империя считает себя «Срединным Царством» (как именовала себя Китайская империя), охватывающим собой весь мир, освоенный цивилизованными людьми, всю «ойкумену». В этом плане Галактическая империя Азимова есть доведение до логического завершения идеи империи вообще.

Рустем Вахитов: Четыре вариации истории о Ланселоте и Драконе

Сказка «Дракон» Евгения Шварца заканчивается несколько двусмысленно. Ланселот, обескураженный тем, что жители теперь уже действительно свободного города встают перед ним на колени, стремятся стать его рабами, как они были рабами дракона, а затем бургомистра, призывает их убить дракона в себе. Непонятно: смогут ли они сделать это или продолжат служить дракону в каком-нибудь новом обличье, а то и в старом «добром» виде (хотя судя по намекам, разбросанным по пьесе, сам автор считал бы идеальной «демократическую развязку», когда жители стали бы гражданами и управляли бы городом самостоятельно, превратив его на деле в вольный город). Конец той же истории в фильме М. Захарова «Убить дракона», снятого по сказке Шварца в разгар перестройки в СССР (вот и цена этой перестройки, если даже ее застрельщики не особо-то верили в ее успех!), гораздо более определенный. Ланселот, разочарованный в освобожденных им обывателях, уходит из города. За городом он встречает воскресшего дракона. Тот запускает драконоподобного змея в окружении маленьких ребятишек. Ланселот желает снова сразиться с ним, но дракон призывает его подождать, пока дети вырастут (не может же благородный рыцарь драться при детях). Ланселот понимает, что зло нужно искоренять, пока оно мало, и начинает бой тотчас. Смысл такой концовки малоутешителен для демократа. Во-первых, неожиданное воскрешение дракона невольно навевает мысль, что дракон бессмертен и сколько его ни убивай, он будет появляться снова. Поэтому бой с драконом сродни Сизифову труду. Во-вторых, чтоб победить дракона, Ланселоту приходится стать не таким уж благородным и воевать на глазах детей, втягивать их в жестокую войну…

Итак, существует две развязки этой истории: одна – из пьесы, другая – из фильма.

Дерзну изложить еще четыре вариации конца этой истории, которые, как мне кажется, исчерпывают количество возможных концовок (за исключением еще одного, о котором я скажу позже).