Борис Межуев: О неизбежности наступления цивлизационной фазы мировой истории

1.

Цивилизации, конечно, были всегда. Китай, Европа, Япония, Россия издавна развивались параллельными путями, и их история никогда не была единой. 

Сегодня цивилизационная идея предполагает не указание на это всем очевидное обстоятельство, а гораздо радикальную гипотезу, что в ближайшем будущем произойдет не объединение цивилизаций в некоем едином глобальном общежитии, а напротив их более жесткое размежевание и обособление. Тем не менее это ровно то, что и происходит сегодня.

Два события, которые имеют прямое отношение к России, безусловно, обозначают собой ту подспудную или же вполне осознаваемую решимость ключевых государств коллективного Запада покончить с тем, чему ранее не обнаруживалось альтернативы — процесса глобализации. 

Речь о замораживании российских суверенных активов на Западе и аресте основателя Telegram Павла Дурова. Обе эти акции, имеющие, конечно, неодинаковую подоплеку, в глубине своей мотивированы одним фактором — готовностью элит Запада покончить с теми иллюзиями, которые порождала глобализационная фаза истории. 

В обоих случаях у тех россиян, которые держали активы на Западе и которые использовали неподконтрольный российским властям мессенджер для чувствительных с политической точки зрения переговоров, присутствовало одно стремление — обеспечить сохранность финансовых средств или свободу информации за счет фактора экстерриториальности. Все, что находилось вовне, было независимо от суверенной власти и тем самым относительно сохранно, объективно и неуязвимо.

Забавно, что при таком вполне отчетливом ударе по самой идее либеральной глобализации со стороны элит, которые мы по традиции продолжаем называть «глобалистскими», российские западники продолжают говорить, что цивилизационная идея есть не более, чем идеологема российской власти, необходимая для легитимации ее господства. 

Между тем, все что мы видим, свидетельствует только о том, что мир закрывается, и Западный мир закрывается гораздо более быстрыми темпами, чем его так называемые авторитарные противники. 

Что же лежит в основе новой закрытости? Безусловно, главным фактором «новой закрытости» является соперничество с Китаем, который стал одолевать Запад как раз на поле глобализации, и для борьбы с которым потребовалось использование ранее отвергаемых протекционистских мер. Западный мир не захотел китаизироваться, точно также можно сказать, что он не захотел и русифицироваться, и отуречиваться. Эта тенденция будет развиваться в сторону усиления, кто бы ни стал хозяином Белого дома в 2025 году, кто бы ни возглавил ЕС, выбран премьером Великобритании или президентом Франции. Это четкое осознание Западом своих границ, границ своей идентичности при отдалении от России, Турции и в недалеком будущем — от Китая, и есть знамение наступления цивилизационной фазы мировой истории.

2. 

Главным фактором социального развития Запада стал процесс секуляризации. Этот процесс, начавшийся с освобождения науки, экономики и затем политики из-под власти религиозных норм и табу, в конце концов коснулся семейного уклада и всего того, что британский социолог Энтони Гидденс называет сферой интимности. На неизбежность этого события еще в XIX веке указывали проницательные консерваторы, в России наиболее определенно — Николай Данилевский в «России и Европе». В итоге, возникла политическая развилка — следовать или не следовать Западу в легализации нетрадиционных форм сексуального сожительства, дать отмашку на принятие допустимости сексуальных перверсий или же сделать жесткий акцент на то, что в России чаще всего называется «традиционными ценностями». 

Прежние волны вестернизации проходили под лозунгом модернизации - это означало, что западники других цивилизаций обосновывали рецепцию западных институтов Нового времени и секуляризацию образования и политики приоритетами конкуренции с Западом. Но реформацию сферы интимности очень сложно обосновать аналогичным образом. Поэтому выбор — следовать или не следовать Западу — не инструментальный, но ценностный, в конечном счете религиозный. Любопытным образом, именно процесс секуляризации сделал цивилизационную фазу истории с характерной для нее постсекулярностью неизбежной. 

Россия к наступлению этой цивилизационной фазы оказалась не вполне готова. Она до самого конца, до 2022 года, цеплялась за идею своей европейскости, своей цивилизационной близости той Европе, которая должна будет пробудиться ото сна и сбросить иго некоего чуждого ей Запада — либерального, англо-саксонского, глобалистского и т. д. Это желание «освободить Европу», «похитить Европу» приобрело в России характер некоей мании, почти национальной идеи, хотя ее тупиковость была ясна проницательным аналитикам типа Вадима Цымбурского еще в 1990-е годы. Все кончилось нашей реакцией на Минские соглашения, когда мы ожидали от наших континентальных партнеров содействия по геополитической нейтрализации лимитрофной Украины, а они умело тянули время, видя в этих соглашениях исключительно договоренность о прекращении Россией своего военного натиска. Мы просто продолжали пребывать в иллюзорных представлениях о шансе на некий континентальный пакт России с Францией и Германией, о котором мечтал еще Витте и на пропаганду которого положил так много сил Александр Дугин. 

Теперь факт «цивилизационного» отчуждения встал перед нами со всей его очевидной реальностью. Причем, признаемся, реальностью настолько отвратительной, что возникает естественное желание обратиться к доцивилизационным паттернам социальности как единственному возможному основанию свободы и человеческого достоинства. 

Отсюда все эти разговоры о борьбе человека и Левиафана при обсуждении «дела Дурова», как будто у человека в современном мире есть хоть какая-то возможность противодействовать Левиафану кроме как при содействии его прямого конкурента — то есть другого Левиафана. 

Задача сейчас отнюдь не в том, чтобы найти нейтральное пространство «вне Левиафанов» - смеем утверждать, что такого пространства в ближайшее время просто не будет — а в том, чтобы не допустить смертельной схватки этих Левиафанов, чтобы они не уничтожили друг друга. И вот именно на решение этой задачи и должна быть нацелена партия консервативного Просвещения, которая может спасти человечество от цивилизационных войн, как старое рациональное Просвещение спасло Европу от войн религиозных в XVII веке.

Борис Межуев и Олег Гуцуляк: Дискусия на тему будещего (государства-цивилизации или нации-цивилизации)

Некоторые аналитики считают, что время наций-государств прошло и наступило время государств-цивилизаций. 

То есть "коллективный Запад" идет на смену США, Франции, Германии. 

В какой-то мере "русский мир" идет на смену России, но пока непонятно, в какой форме это будет происходить, но будет происходить точно. 

Рано или поздно возникнет китайский цивилизационный блок с Северной Кореей, вероятно, Тайванем и, возможно, другими государствами, которые примут китайскую гегемонию. 

В этом смысле Байден олицетворяет тот вектор истории, за которым будущее, а Трамп с его неприятием всей этой атлантистской элиты, которая стоит за проектом "коллективного Запада", силу деструкции. 

Силы деструкции могут победить и отдалить этот проект на долгое время, и для России это было бы хорошо. Но едва ли они удержатся надолго. "Коллективный Запад" рано или поздно воспроизведется.

Комментарий Олега Гуцуляка: 

все же, думаю, будущее за "нациями-цивилизациями". Так как государство - это бюрократия, "посредник". А Новая геополитическая и политэкономическая Реформация состоит именно в отказе от "посредника". 

Государства-цивилизации на этом пути - лишь промежуточный этап, и да, Китай будет именно держаться за него до последнего. 

"Интермаиум" под эгидой Польши и Украины - это тоже такой "гос-цив", но затем неприменно придет доминанта "нац-цив" "Мезоевразии" (в форме симфонии-синергии этносов в нацию-цивилизацию, а внутри неё будут свои разновидности, как вот в Мусульманской Умме есть Арабский, Туранский, Иранский, Малайский и др. этно-сегменты).

Борис Межуев: Как стал возможен Дугин?

Как стал возможен Дугин? Почему он обрел такую популярность?

 На это есть простой ответ - это случилось потому, что потерпела поражение российская "городская революция" - термин, который ввел покойный Цымбурский, но который мало кто понял. 

Смысл его состоит в том, что наступает момент истории, очень короткий в своей торжествующей фазе, но очень долго подготавливаемый, когда интеллектуальный класс выходит из своего подчиненного положения и вооружившись какой-нибудь передовой концепцией пытается перестроить общество в соответствии со своими приоритетами и ценностными установками. 

В России "городская революция" готовилась очень долго, по существу с конца XVIII века, когда в России появляются первые интеллигентские кружки, вплоть до начала 1917 года. Последним всполохом "городской революции" была перестройка, мобилизовавшая интеллектуальный класс на борьбу с узурпировавшей его права на гегемонию партийной номенклатурой. 

Поражение перестройки мгновенно вывело Дугина практически в главные философы наступающего Контрпросвещения. 

По своему все что он делал, носило характер последовательно выстроенной стратегии. 

Начал он с того, что противопоставил военное ведомство КГБ как организации слишком ориентированной на модернизацию и союз с интеллектуальным классом. 

Он ввел в тезаурус российской интеллигенции идеи Эволы и Генона с их жесткой критикой Просвещения и всей философии Нового времени как отпадения от некоего примордиального традиционализма. 

Он начал пропагандировать идеи немецкой консервативной революции с ее пафосом состояния войны как некоей политической и социальной нормы. 

Он, правда, допустил одну ошибку вместе со всем российским политическим классом - сделал слишком большую ставку на Германию, недооценил ее слабость. Эта ошибка была пережита им довольно болезненно и остро. 

Но в целом он воспитал целое поколение интеллектуалов на такой ненависти к собственному социальному статусу - статусу слабых, неспособных на решительное действие интеллигентов. Эту его роль воспитателя поколения нельзя ни в коем случае недооценивать.

Дугин, вне всякого сомнения, явился выразителем классовых претензий той очень широкой группы, которую можно назвать "силовыми структурами". Кто-то назвал их "новым дворянством", кто-то предпочитает именовать "кшатриями", но смысл один: речь идет о проекте как бы подчинения интеллектуального класса и также класса промышленного и торгового, людям в погонах. 

Борис Межуев: Поражение национал-популистов в Европе как симптом усиления центростремительной тенденции внутри Евро-Атлантики

Сегодня возникает вопрос: не переоценила ли Россия шансы популистов в целом, и их французских представителей в частности.? И не обернулась ли победа Ле Пен, если бы она чудом состоялась, для России таким же разочарованием, каким явился Брекзит, приведший в Великобритании к власти еще более агрессивно антироссийских политиков, чем те, что пытались сохранить свою страну в рамках Евросоюза.?

На этот счет российские эксперты высказывают сегодня разные мнения. 

Политолог, глава Центра политической информации Алексей Мухин, выражающий точку зрения, которую можно назвать консервативной, считает, что для России естественно поддерживать национально ориентированных политиков во Франции, а не тех, кто опирается на поддержку Вашингтона и Лондона. Поэтому надежды на Ле Пен в некотором смысле были естественны для политического руководства России.

С другой стороны, Борис Макаренко, председатель правления Центра политических технологий, умеренно-либерального мозгового центра, полагает, что все расчеты на успех популизма были изначально несостоятельны: «правопопулистские партии у себя дома с трудом выбираются из положения маргинальных и неприемлемых для политического истеблишмента сил, во власть они либо не допускаются, либо им уготована лишь роль младших партнеров. Если мы хотим с Европой иметь дело, а не просто портить ей обедню, надо дружить не с популистами».

Со своей стороны подчеркнем, что постепенный процесс превращения «коллективного Запада» в сплоченное цивилизационное целое, по существу в единое супер-государство, что мы наблюдаем сейчас, конечно, не был предопределен, и у национал-популистов в разных стран ранее все-таки был шанс затормозить этот процесс и даже обратить его вспять. Однако в какой-то момент центростремительные силы внутри Евро-Атлантики взяли верх над центробежными. Поражение национал-популизма стало важным симптомом этой тенденции, которая сейчас уже едва ли может быть преодолена. Если не произойдет электорального чуда, 24 апреля французский избиратель попрощается не только с кандидатом в президенты Марин Ле Пен, но и, весьма вероятно, с грезой о Европе Отечеств.

Борис Межуев: Невыученные уроки Вадима Цымбурского

Невыученные уроки Вадима Цымбурского. К сожалению, никто толком его не читал и всерьез его идеями не интересовался. А он будто предвидел эту ситуацию и все что он писал в области геополитики, состояло в том, чтобы ее не допустить. 

О чем предупреждал Цымбурский? 

- Не выходить в своих оборонительных действиях за пределы шельфа острова России. То есть действовать только в рамках свободно отходящих России территорий. Это было им очень внятно сформулировано в период   августовской войны 2008 года. Признание Южной Осетии и Абхазии - да, бросок на Тбилиси - ни в коем случае. Я тогда с ним спорил и был не прав. 

- Не разрушать окончательно лимитрофную зону между Россией и Евро-Атлантикой. Практически она снесена, чем это улучшило наше геополитическое положение, непонятно.

- Не становиться главным противником Евро-Атлантики. Можно расслабиться, теперь даже если Китай нападет на Тайвань, Россия все равно будет оставаться противником # 1,  против которого будут задействованы все силы.

- Не допускать ситуации, когда выбор будет только один - компрадорство либо фашизм, который он описывал (если кто помнит) именно как культурно-хозяйственную автаркию. В миллиметре от. Кажется, вырулим, но ценой значительных издержек.

К сожалению, из Цымбурского взяли не идеи, а какие-то плохо осознанные мемы типа "Острова Россия". Великая беда, что мы не слышим реально выдающихся людей.

Борис Межуев: Контрмодерн

Смысл идеи контрмодерна и вся концепция "столкновения революций" состоит в том, что современный мир рождается не в процессе либеральной революции, а в ходе успешных попыток консервативных реставраций, каждая из которых оказывается более революционной, чем изначальная революция. 

Национальное пробуждение народов, вызванное экспансией Наполеона, было более революционным событием, чем сам Наполеон. 

Первый контрмодерн породил, с одной стороны, коммунизм,  с другой, панславизм. 

Второй породил идею множественности цивилизаций. 

Третий - идею цивилизационного превосходства Запада и экспансию демократии. 

Четвертый максимально сблизит святой Престол и либеральное общественное мнение - это будет такая свободная теократия в лице римского первосвященника Франциска, императора Иосифа и какой-нибудь лево-либеральной пророчицы.

Борис Межуев: Интеллектуалы (интеллигенты) - это класс, умеющий ждать и, увы, умеющий мстить

Но если серьезно, то все происходящее сейчас повод еще раз задуматься о феномене интеллектуального класса. 

Я много пишу на эту тему и понимаю, что здесь главная загадка истории, по крайней мере европейской истории. Это очень опасный класс. Очень опасно им пренебрегать и не учитывать его интересы, а это именно то, что происходило на Западе с 1970-х годов, а в нашей стране - с самого ее возникновения, с 1990-х.

В итоге, на Западе этот класс мечтал повторить момент своего исторического триумфа - 1968 год, а у нас он на самом деле мечтает о новой перестройке. Затаенная мечта о возвращении 1968 - это лейтмотив романов Кинга, некоторых фильмов Джармуша, всей макросоциологии Валлерстайна. У нас мечту о перестройке-2 легко увидеть в этих состоявшихся и несостоявшихся римейках АССЫ, "Курьера", постоянном ностальгировании о золотых временах русского рока и пр. Все это я описал в "Перестройке-2" очень подробно и детально.

Это вроде бы класс таких слабаков на фоне победителей 70-х на Западе и победителей 90-х в России - но это класс, умеющий ждать и, увы, умеющий мстить. Умеющий находить нужных союзников, находить общий язык с опасными классами и опасными меньшинствами, разворачивать симпатиии элит в свою сторону.

Надо бы сейчас не просто кричать о гидре глобализма, а понять, что нужно сделать, чтобы заручиться лояльностью интеллектуального класса по отношению к государственности, чего не удалось достичь ни царскому, ни советскому режимам.