Михаэль Дофман: ЗОМИЯ – страна анархии

Названия Зомии нет на официальных картах. Тем не менее, это огромная область в Юго-Восточной Азии с населением около 100 миллионов человек, которая в течение двух тысячелетий вела борьбу против порабощения государственной властью – любой. Эта страна называется Зомия. Она раскинулась на нагорьях Юго-Востока Азии, включая в себя части Лаоса, Камбоджи, Таиланда, провинции Шан в Маямаре (Бирме), и через нагорья четырёх юго-западных провинций Китая простирается на запад через Тибет и северо-восточную Индию вплоть до нагорий Афганистана. В Зомии царит совершенно невообразимое этническое и лингвистическое разнообразие. Там живут разные народы, имён которых большинство из нас никогда не слышало – ахра, карен, лаху, мьен, уа, хмонг. 

Название Зомия ввёл голландский исследователь Виллем ван Шендель, и оно происходит от слова «зома», которым в некоторых языках региона называют горцев.

Зигзаг на трассе прогресса

Историю в школах по старинке изображают как гоночную трассу: от первобытнообщинного строя к нашим временам идёт четкая линия прогресса. Бег наперегонки от общины к государству, и затем к империям и наднациональным союзам. Если люди не имеют признаков государства, не имеют иерархии, постоянного жилища и поля, если практикуют переложное земледелие, да ещё и не имеют ни письменности, ни какой-то из признанных религий, то их принято считать примитивными. Словно так они и живут «первобытно», не меняясь тысячелетиями, не имея своей истории. Однако ничего первобытного в этих людях нет. Они – наши современники. У них за плечами те же тысячелетия исторического развития, только развитие это шло иначе, чем у нас. Когда-то мир потрясла знаковая книга «Ориентализм» Эдварда Саида, показавшая, насколько искажённо видит ориенталистика народы Ближнего Востока. На «первобытные» народы мы смотрим пока под тем же углом, под которым на них смотрели европейские колонизаторы, которые по нынешним меркам сами были изрядными дикарями.

Другой взгляд предлагает антрополог из Йельского университета Джеймс Скотт. В своей замечательной книге «Искусство не быть управляемым: Анархистская история нагорий Юго-Восточной Азии» он предлагает по-новому взглянуть на людей и историю огромного региона, от центрального плато во Вьетнаме до северо-восточных нагорий Индии. Основной смысл истории Зомии, по Скотту, в том, что её жители сознательно выбрали свой, «примитивный», образ жизни, сопротивляясь всяческим попыткам государства ассимилировать и втянуть их в свои дела. Скотт определяет государства не через территорию (чёткие государственные границы стали проводиться лишь на исходе XIX века), а, прежде всего, через человеческие ресурсы, необходимые для осуществления проектов государства – воинские повинности, налоги, поборы, барщина, войны, эпидемии, рабовладение.

«Причина, почему люди не становятся цивилизованными, почему некоторые не «развиваются», лежит не в отсутствии способностей, не в отсталости, — пишет Скотт, — но может быть следствием исторического развития их стремления уклониться от того, что они расценивают как неудобства от государственной власти над ними».

Александр Козинцев: Начальный этап индоевропейской истории: свидетельства лингвистики, палеогенетики и археологии

Alexander Kozintsev
The earliest stage of Indo-European history: Evidence of linguistics, paleogenetics, and archaeology

Two scenarios explaining the early separation of the Anatolian branch of Indo-European (IE) language family (5 th
millennium BC, according to S.A. Starostin) are examined. The Balkan scenario is used by advocates of the steppe and Central European theories of IE homeland. The former theory is supported and the latter refuted by genetic data. The steppe theory identifies ancestral Anatolians with Suvorovo people, who migrated from the northwestern Black Sea area to the Balkans. But judging by archaeological indicators (shell-tempered pottery of Cucuteni C type, cord decoration, zoomorphous scepters, elements of the steppe burial rite), IE groups moved toward the Balkans gradually and entered Anatolia no earlier than 3000 BC, when people of southeastern Europe used wheeled transport. The Hittite language, on the other hand, lacked two words denoting the wheel (or wagon) in other IE languages, implying that Anatolians had been isolated from other Indo-Europeans since the 5 th millennium BC. The Balkan scenario, which excludes a single rapid migration, does not account for that. Therefore, an alternative must be considered—the Caucasian scenario, assuming an early presence of proto-Indo-Europeans in the Near East. This scenario can explain the long isolation of Anatolians. Apparently, a Near Eastern IE group migrated to northeastern Caucasus in the 5 th millennium BC. Its presence there is documented by high-quality Near Eastern type ware in the lower strata of the pre-Maikop fortress Meshoko. Later, the southern tradition was displaced by two others. One was marked by pottery decorated with punched nodes and possibly manufactured by speakers of a North Caucasian language. The other was a steppe tradition, probably associated with Skelya culture (akin to Suvorovo) and evidenced by ceramic forms and shell temper resembling Cucuteni C at Svobodnoe and Meshoko, cruciform mace-heads at Meshoko, and fragment of zoomorphous scepter at Yasenovaya Polyana. Being the most active part of the steppe population, the Skelya people may have adopted an IE language from the Near Eastern immigrants. This steppe IE dialect gave rise to all IE languages except the Anatolian branch, which, under this scenario, was autochthonous in the Near East. The hypothesis is upheld by a Caucasian autosomal component in the gene pool of the Khvalynsk and Yamnaya people. Southerly migrations of filial IE groups ancestral to Greeks, Armenians, etc., along the Balkan route occurred after the emergence of the steppe IE language.

Обособление анатолийской ветви индоевропейской языковой семьи в V тыс. до н.э. трудно соотнести с экспансией степных (предположительно индоевропейских) групп на Балканы, а оттуда в Анатолию не ранее конца IV тыс. до н.э. Зато предположение о том, что энеолитические обитатели степи изначально говорили на неиндоевропейском языке, косвенно подтверждается данными всех рассмотренных дисциплин. Индоевропейский язык, видимо, был принесен на Северо-Западный Кавказ, а затем и в степь в домайкопскую эпоху (V тыс. до н.э.), до появления колесного транспорта, популяцией ближневосточного происхождения, смешение с которой привело к появлению кавказского компонента в генофонде степных групп.

Введение
Выводы генетиков о решающей роли «ямного» вклада в формировании генофонда людей культуры шнуровой керамики и позднейших европейских популяций [1; 2] – весомый аргумент в пользу теории степной прародины индоевропейцев. Дополнительными аргументами являются генетическая преемственность между носителями хвалынской и ямной культур, а также отсутствие каких-либо генетических указаний на миграцию в степь с запада [1; 3]. Еще до работ генетиков автохтонность ямного населения была доказана антропологами [4]. Однако события III тыс. до н.э., в частности, «ямная» экспансия, не относятся к начальному этапу индоевропейской истории. Он отражен в лингвистических данных, а именно, в признаваемой большинством лингвистов максимальной древности анатолийской ветви в пределах индоевропейской семьи. Согласно С.А. Старостину, хеттский язык обособился в V тыс. до н.э. [5]. Как примирить этот факт с автохтонностью степного населения? Связи Анатолии со степью могли осуществляться по двум коридорам – западному (балканскому) и восточному (кавказскому). Рассмотрим их по очереди (третий путь – закаспийский – кажется маловероятным).

Асылбек Избаиров: Тюркское геополитическое пространство: дубль-2

Асылбек Избаиров. Профессор кафедры религиоведения ЕНУ имени Л.Н. Гумилева, директор Института геополитических исследований

Тюркское геополитическое пространство, которое до XV века было единым, сегодня переживает новый этап своего становления.

В советской историографии средневековое прошлое Казахстана номенклатурно ограничивалось персонами и событиями вокруг Казахского ханства. В то время как история Ногайской орды, Сибирского юрта или Касимовского ханства, даже принятие ханской власти Ораз-Мухаммадом, описанное в Джами-ат-таварих Кадырали Джалаири, в реестр казахской истории не вписывалось просто потому, что кто-то нас сильно хотел разъединить и говорил, что это происходило где-то далеко на Оке, что это не наша история. В лучшем случае отдельные писатели, тот же Мухтар Магауин или Ильяс Есенберлин, в литературной художественной форме могли донести до общества исторические версии и образы.

Сегодня остаются без ответа такие вопросы, как, например: чьей истории принадлежит шейбанид Кучум-хан? Казахов или башкир, которые во всех восстаниях поднимали его потомков на белой кошме? Или его правнук Мурат-султан, организовавший первый на Кавказе, но смертельный для него штурм Терского укрепления совместными силами башкир, ногайцев, кумыков и чеченцев, чтобы отбить перекрытую дорогу на хадж? Чеченцы от него не откажутся. А мы?

Как разделить Сура-батыра, отправившегося защищать Казань, если дастан о нём записан у башкир рода тамьян и у казахов — в тама?

Кирилл Серебренитский: Наполеон Ней — внук Маршала Франции в Средней Азии

1. Мишель Ней, герцог дЭльхинген, принц де ля Москова, Маршал Франции, — Michel Ney, duc d’Elchingen, prince de la Moscowa, — надеюсь, нет нужды усердно рассказывать: кто это такой. Вектор Маренго — Аустерлиц — Ватерлоо. А также 1812ый: Смоленск, Бородино, Москва в огне, отступление в снегах, Березина, — все, кто хоть изредка заглядывал в эти страницы, — вспомнит: да, маршал Ней, слышал про такого.
В иерархии героев наполеоновского эпоса Ней — на ступень ниже Наполеона, на полступени — короля Мюрата, на одном уровне с ним — маршалы Даву и Ланн. Наполеон его звал — «le Brave des Braves»,«храбрейший из храбрых»; для наполеонофила Ней — известнейший из известных.

Пожалуй, можно только добавить, что он — не француз и не фламандец, (хотя в российских текстах его так постоянно именуют). Он, собственно, — Михель Нэй, чистокровный саарский немец, ; при рождении — подданный герцога Лотарингии. Его отец его, Петер Нэй, потомственный мастер-бондарь, мать — урождённая Гревелингер; его родители — честные бюргеры из города Саар-Луи.

В Россию в своё время прибыло немало колонистов именно из Лотарингии. Фамилия Ней до сих пор встречается среди российских и казахстанских немцев. Отмечены также колонисты Гревелингеры, скорее всего —  сородичи Маршала.

La Ligue Bonapartiste — Asie / Бонапартистская Лига — Азия

Nos principes sont:

Les méritocrates forment des gouvernements.
Les contribuables surveillent l’État.
Les criminels sont condamnés.
La souveraineté de l’individu détermine la souveraineté de la nation.

Politique sans communistes, la science sans marxistes, l’économie sans expérimentateurs sociaux.

Мы не являемся политической партией и отказываемся от привычной палитры политических терминов.

Мы — апологеты возвращения в наполеоновский мир, — до-марксистский и до-ленинский.
То есть — мир вне-классовый, вне-партийный, мир без глобализации и идеократии.

Мы не призываем вернуться в старину, украшенную именами и регалиями двухсотлетней давности.

Наоборот — мы хотим вернуть миру мужественную молодость, которую олицетворяет собой тридцатилетний Первый Консул Бонапарт, он же — тридцатипятилетний Император Наполеон.
Наша идеология — это ожесточённое сопротивление идеологиям.

Мы не намерены писать в кабинетах новые фантасмагорические программы для наций, континентов и всей планеты.

Мы всего лишь намерены содействовать охране естественных процессов развития.
Если нужно назвать имена, на которые мы опираемся, то это — те, кто воспитал современность:
Жюль Верн (когнитивная технократическая революция).

Александр Дюма-отец (этика индивидуальной чести и осознанной верности).

Артур Конан-Дойл (защита закона и правопорядка — как обетное служение крестоносца).

Изначальный импульс Лиги — Наполеон, который принял имя Али в Египте, неуклонно стремился в Индию, освобождал Сирию, заключил равноправный союз с Ираном, готовился отправить французских солдат в Среднюю Азию, и незадолго до смерти расспрашивал про Китай и Тибет.

Нашими непосредственными историческими предшественниками мы считаем российское Белое движение, которое опиралось на регионы Азии.

Наши принципы:

Меритократы формируют правительства.
Налогоплательщики контролируют государства.
Уголовники подлежат уничтожению.
Суверенитет личности определяет суверенитет нации.

Тарас Журба: Шаманизм — это интимное ощущение Всевышнего, это видение самого Видящего

У него необычная биография. До того как стать шаманом, десять лет работал звонарём в Троицком соборе Саратова, а также в сфере политического консалтинга и социальной рекламы. Выпускник исторического факультета Саратовского госуниверситета. Кандидат философских наук. А на сегодняшний день один из известных шаманов в России. Тарас ЖУРБА убеждён: предназначение шамана — гонять чертей.

— Тарас, что такое для вас шаманизм?

— Это интимное ощущение Всевышнего. Это, если угодно, некая вспышка внимательности. Инсайт.

— У вас достойное классическое образование. Оно помогло вам духовно эволюционировать?

— Любое академическое образование строится на законах логики, отображающих мироздание. Понимание божественной природы вещей достигается сосредоточением ума нелогического характера. Это видение самого Видящего.

— Вы ощутили склонность к тонкому миру взрослым человеком или испытали более ранний опыт?

Олег Самородний: По следу «красных кхмеров»: Интервью с автором книги «Тайны дипломатии Пол Пота»

Предлагаем вниманию читателей интервью с Олегом Самородним, новым членом Центра Востока и Запада «МезоЕвразия», специалистом по Юго-Восточной Азии, живущим ныне в Эстонии.

— Олег, начнем с Вашей краткой биографии.

— Родился на Украине, вырос в Подмосковье. После окончания средней школы в 1979 году поступил в Москвоский государственный институт международных отношений.

— По блату?

— Без блата. Мой отец был простым военнослужащим, к тому же он не жил с нами, а мама много лет проработала завучем в строительном ПТУ.

— Почему Вы решили поступать в МГИМО?

— Вообще-то я колебался между историческим и юридическим факультетами. А поскольку вступительные экзамены в МГИМО проводились на месяц раньше, то я рассматривал попытку пробиться в самый «элитарный» институт Советского Союза, как подготовку к поступлению в какой-нибудь другой вуз. Но неожиданно все сложилось удачно.

— Кхмерский язык выбрали сознательно?

— Не совсем. Я сознательно подавал документы на восточное отделение, поскольку в глубине души все же надеялся на чудо, а Восток меня всегда притягивал к себе больше, чем Запад. После зачисления мне предложили на выбор изучать два языка – кхмерский или лаосский. И тут я почти наобум выбрал кхмерский. И впоследствии ни разу не пожалел об этом.

— Как училось в МГИМО?

— Это отдельная большая тема. За шесть лет учебы хорошего было значительно больше, чем негативного. Я безмерно благодарен преподавателям. Всех перечислять нет смысла, но своих учителей кхмерского языка я обязан помянуть добрым словом. Это Роза Сергеевна Плам и Лонг Сеам, кхмер, живший в эмиграции в Москве, а в 90-е годы он некоторое время был заместителем министра культуры Камбоджи. Я счастлив и горд тем, что учился в МГИМО. Я – патриот этого института, но того, прежнего, советских времен. Сейчас институт испохаблен до безобразия, поскольку за деньги там может ошиватся всякая шушера.

Н. В. Абаев: Тэнгрианство как религия и философия древних татаро-монголов Внутренней Азии

Процесс перехода тюрко-монгольских народов Центральной Азии и Саяно-Алтая к цивилизации включал в себя не только становление государственных образований в различных исторических формах, складывание многоукладных натуральных хозяйственных систем, создание рунических письменностей (см.: Кызласов И.Л. 1994), но и существенные изменения в сфере традиционного религиозно-мифологического мировоззрения, которые привели к выходу архаических, ранних форм религии (анимизм, тотемизм, магия, «шаманство»  и др. из стадии первобытности и переходу к стадии «кочевой» цивилизации  (Абаев Н.В. 2006).

К ним мы относим, прежде всего, утверждения в традиционном мировоззрении тюрко-монгольских народов в качестве системообразующего элемента тяготеющей к монотеизму религии, получившей в научной литературе наименование «тэнгрианство» (от тюрко-монгольского «тенгри» — «небо»). Наиболее глубокие корни «тэнгрианства» мы обнаруживаем в космогонических мифах тюрко-монгольских народов. В процессе исторического развития у тюрко-монгольских народов складывается дуальная религиозно- мировоззренческая система («небо» — «земля») как специфическая форма социальной самоорганизации (упорядочение «объективного» в сознании, на уровне субъективного духа). Из первоначального космического хаоса рождается определенный порядок, складывается картина религиозно-мировоззренческой упорядоченности, а также связанный с ней упорядоченности социального и природного бытия. Как считают Н.В.Абаев и В.Р. Фельдман, важнейшим критерием цивилизации вообще, в том числе и «кочевнической», является наличие качественно определенной духовности, выходящей  за пределы своей первобытности (а затем и этничности), приобретая в процессе своего развития институционально оформленный интерэтнический, надплеменной или наднациональный характер, присущий таким мировым религиям, как тэнгрианство, которое еще  в глубокой древности,   по  крайней мере в эпоху хунну (III в. до н.э.)  или даже ранее, в период возникновения древне-арийской «кочевой» цивилизации в начале III тысячелетия до н.э.  получило распространение по всей центральной части Евразии (см.: Абаев, 2006, с.1-2; Фельдман, 2006, с. 167-168).

Вышел новый номер «Вестника Гуманитарные исследования Внутренней Азии»

Хурай, Хурай, Хурай!

Сегодня вышел новый номер «Вестника Гуманитарные исследования Внутренней Азии», посвященный тэнгрианско-буддийской цивилизации и этноконфессиональным традициям народов Внутренней и Северо-Восточной Азии.

Выражаю благодарность Николаю Вячеславовичу Абаеву, Татьяне Иннокентьевне Гармаевой и Редколлегии Вестника! Один из экземпляров летом отвезу к таёжникам Северного Алтая на речку Ку//Лебедь, моим дорогим лебединцам, ку-кижи, информацией которых воспользовался для написания статьи в данном номере Вестника, а также благодаря мистическому и судьбоносному вмешательству которых с середины 90-х гг. встал на Путь постижения великой и таинственной силы Алтай-хана.

(с) Роман Лебедев

ЧИТАТЬ, СКАЧАТЬ статьи журнала можно по адресу
http://journals.bsu.ru/ru/journals/vestniki/gumvestnik/38

Jerzy Robert Nowak: Dlaczego Polacy cieszą się dużą sympatią ludów Kaukazu. O zapomnianej historii polskiej pomocy

Przez parę dziesięcioleci XIX wieku ukształtowała się tradycja wspólnej walki Polaków i Czerkiesów przeciwko Rosjanom na Kaukazie. Zainicjował ją jeszcze przed 1840 rokiem Aleksander Wereszczyński, a później kontynuował Michał Czajkowski. Wielu Polaków stanęło po stronie ostatniego obrońcy wolności Kaukazu Szamila, m.in. inżynier Józef Dzik i Julian Witkowski. Gdy Szamilowi udało się zabrać w Awarji 40 armat rosyjskich w 1842 r., to do obsługi ich stanęli w dużej mierze zbiegli do jego wojsk Polacy (według: K. Janik „Dzieje Polaków na Syberii”, Kraków 1928, s. 275).

Michał_Czajkowski_Sadyk_Pasha

Nieprzypadkowo mieszkańcy Kaukazu szybko nauczyli się odróżniać Polaków od Rosjan, mówiąc: Ursus jaman, Polek jekszy (Moskal zły, Polak dobry) (według: K. Janik, op.cit., s. 273). Uciekający z armii carskiej do partyzantki wolnościowej ludów Kaukazu Polacy tak realizowali słowa wiersza zbuntowanego przeciw caratowi poety Gustawa Ehrenberga:

Gdziekolwiek nas wyrok cara zawlecze,
Oszukamy jego dumę,
Poniesiem wszędzie prawa człowiecze,
Poniesiem wolności dżumę…

Najsłynniejszym przejawem zbrojnych współdziałań polsko- czerkieskich była zbrojna wyprawa 72 polskich żołnierzy na pomoc Czerkiesom, rozpoczęta 18 lutego 1857 r. Dowodził nią pułkownik artylerii Teofil Łapiński (Tefik bej). Po dwóch latach krwawych walk na Kaukazie przeciwko Rosjanom wraz z załamaniem się kaukaskiej partyzantki dowodzonej przez Szamila polscy żołnierze powrócili do Stambułu. Z inicjatywy księcia Władysława Czartoryskiego w początku lat 60. wznowiono starania dla przygotowania kolejnej polskiej wyprawy zbrojnej na pomoc Czerkiesom. Sam książę przekazał dla Czerkiesów w połowie 1862 r. pieniądze na proch i kule z własnej szkatuły.

Teofil Łapiński / fot. Jerzy S. Łątka, Romantyczny Kondotier, Katowice 1988

W sierpniu 1863 r. doszło do kolejnej polskiej ekspedycji zbrojnej na Kaukaz, dowodzonej przez Klemensa Przewłockiego. Po toczonych w bardzo trudnych warunkach walkach z Rosjanami, wraz z coraz większym załamaniem się ducha wśród Czerkiesów, Polacy zdecydowali się na przerwanie walk. W połowie kwietnia 1864 r. Przewłocki wraz z oddziałem powrócił do Stambułu (por. szerzej K. Dopierała „Emigracja polska w Turcji w XIX i XX wieku”, Lublin 1988, s. 239).

Walczący przeciwko Rosjanom kaukascy partyzanci wiedzieli, że walka ich spotyka się z polską sympatią. Niejednokrotnie żołnierze polscy walczący przymusowo w formacjach rosyjskich na Kaukazie przechodzili na stronę muzułmańskich powstańców, udzielali im dokładnych informacji o ruchach rosyjskich wojsk.

Warto dodać, że polscy oficerowie niejednokrotnie mężnie walczyli również po stronie gruzińskich powstańców przeciwko Rosji. Dość przypomnieć tu choćby działania zbrojne Zwierkowskiego i Gordona w 1848 roku, Teofila Łapińskiego w 1857 roku. Wszystkie te fakty utrwaliły, pomimo ostatecznego niepowodzenia walki przeciwko Rosjanom, bardzo silne tradycje sympatii do Polaków wśród ludów Kaukazu, od Czeczeńców po Gruzinów. Mogą się o tym bardzo mocno przekonywać i dziś zwiedzający Kaukaz Polacy.

Jerzy Robert Nowak, fragment książki „Co Polska dała światu”