Тюркское геополитическое пространство, которое до XV века было единым, сегодня переживает новый этап своего становления.
В советской историографии средневековое прошлое Казахстана номенклатурно ограничивалось персонами и событиями вокруг Казахского ханства. В то время как история Ногайской орды, Сибирского юрта или Касимовского ханства, даже принятие ханской власти Ораз-Мухаммадом, описанное в Джами-ат-таварих Кадырали Джалаири, в реестр казахской истории не вписывалось просто потому, что кто-то нас сильно хотел разъединить и говорил, что это происходило где-то далеко на Оке, что это не наша история. В лучшем случае отдельные писатели, тот же Мухтар Магауин или Ильяс Есенберлин, в литературной художественной форме могли донести до общества исторические версии и образы.
Сегодня остаются без ответа такие вопросы, как, например: чьей истории принадлежит шейбанид Кучум-хан? Казахов или башкир, которые во всех восстаниях поднимали его потомков на белой кошме? Или его правнук Мурат-султан, организовавший первый на Кавказе, но смертельный для него штурм Терского укрепления совместными силами башкир, ногайцев, кумыков и чеченцев, чтобы отбить перекрытую дорогу на хадж? Чеченцы от него не откажутся. А мы?
Как разделить Сура-батыра, отправившегося защищать Казань, если дастан о нём записан у башкир рода тамьян и у казахов — в тама?
Кому ближе Акмулла, Асан-кайгы – ногайцам или нам? И мы на эти вопросы не ответим, потому что это общая история, имевшая место быть в едином тюркском геополитическом пространстве.
Современные события, в особенности украинский кризис, ознаменовали собой появление новых геополитических вызовов для Казахстана. В частности, в российском политическом дискурсе вновь актуализировалась тема пересмотра итогов Беловежских соглашений 1991 года. Однако нет худа без добра.
Все эти заявления, что «у казахов не было государственности» в итоге привели к определённому пробуждению здорового прагматичного национализма.
Есть ли сегодня будущее у тюркского интеграционного проекта?
Начало 90-х ознаменовалось бурной активностью Турции на тюркоязычной части постсоветского пространства, включая не только новые независимые государства, но и тюркские автономии в составе РФ. Тем не менее можно констатировать, что на тот момент попытка реанимации пантюркистского проекта в целом потерпела неудачу. Потому что сама идеология пантюркизма в её преломлении на постсоветском пространстве представляла собой типичный «романтический» национализм.
В наши дни можно констатировать, что международная политическая конъюнктура изменилась радикальным образом. Сегодня Турция, все более осознающая нереальность своих перспектив на членство в ЕС, а также от своей прежней роли «форпоста НАТО на Востоке» в последнее время переходящая к роли самостоятельного геополитического игрока, демонстрирует всё большую степень самостоятельности в своей внешней политике, поворачиваясь на Восток, к тюркской интеграции.
Казахстан, ставший за прошедшие годы фактическим лидером в Центральной Азии, имеет теперь возможность рассматривать себя как величину, если пока и не равную, то по крайней мере одного порядка с Турцией, претендуя на такой же статус региональной державы.
В данном направлении мы должны продолжать придерживаться той политики, согласно которой между евразийской и тюркской интеграцией нет противоречий. Как об этом сказал в своём программном заявлении Президент Назарбаев на IV саммите Тюркского совета в июне прошлого года в Бодруме.
Идеологическое обоснование тюркской интеграции в текущих условиях возможно лишь в качестве альтернативного варианта евразийской идеи.
Это та же идея «тюрко-славянского симбиоза», однако включающая Турцию, в отличие от классической интерпретации, ограничивающей Евразию постсоветским пространством.
Другим немаловажным геополитическим игроком является Китай. Хотя для Китая тюркская интеграция может рассматриваться как возможность успешной реализации проекта Великого Шёлкового пути. По сути оба проекта могут стать взаимодополняющими.
Китайская сторона смотрит на такого рода континентальные интеграционные проекты с прагматической точки зрения — как на новые возможности для экономического развития и сотрудничества.
Скорее всего Казахстан, будучи на данный момент локомотивом интеграции по линии Совета сотрудничества тюркоязычных государств, то есть лидером тюркоязычного пространства, является для Китая своего рода ключом к воротам на Запад.
В случае успеха тюркской интеграции, Китай непосредственно на западе от своих границ будет иметь единое стабильное пространство протяжённостью до Западной Европы, которое может стать фундаментом Великого Шёлкового пути – иначе говоря, как несущий каркас трансконтинентального «моста» Китай — Европа.
Но тюркскому интеграционному процессу создают препятствия несколько факторов. После того как президент России объявил, что отправится в Ереван на столетие так называемого геноцида армян (события 1915 года), а не в Турцию, где на 24 апреля было назначено празднование 100-летия битвы у Чанаккале, у Москвы и Анкары возникли новые взаимные обиды и претензии. В ответ Эрдоган во время визита в Киев сделал заявление о признании территориальной целостности Украины.
Сама Турция сегодня временно вошла в зону турбулентности, которая объясняется тем, что правящая партия справедливости и развития (AK Parti) во главе с лидером, президентом Эрдоганом, после последних выборов в парламент столкнулась с необходимостью формирования коалиции в правительстве. Теперь в течение 45 дней партии необходимо найти коалиционного партнёра. Затяжной кризис власти, бесспорно, не в интересах турецкого государства, его финансово-экономической и политической стабильности. Хотя лидер правых Девлет Бахсели допустил, что его партия националистического движения может войти в правящую коалицию. В то же время не исключается вариант, что Эрдоган может выступить за проведение досрочных выборов в парламент, что устраивает и самого премьер-министра Ахмета Давутоглу, который пока формально подал в отставку. При этом возникает вопрос: победила ли сама Турция в результате этих выборов?
Одним из важнейших и, возможно, негативных итогов парламентских выборов стало то, что
«Курдский джинн» был выпущен на политическую арену в качестве самостоятельной парламентской фракции, обостряя конфликтную ситуацию в стране.
Ведь прошедшие четыре года выдались крайне непростыми для Турции. Наиболее сильными факторами, негативно повлиявшими на политическую ситуацию в Турции, стали массовые «Гези-протесты» в Стамбуле в 2013 году, обвинения в коррупции высокопоставленных чиновников, включая действующего президента Эрдогана (декабрь 2013 г.), падение турецкой лиры, нестабильность в соседних Украине и Сирии, отсутствие прогресса в курдском мирном процессе.
В этих условиях возможное формирование коалиционного правительства ПСР с националистами (с курдами и либералами вряд ли получится), а также неудачи Турции на Ближнем Востоке, скорее всего, приведут к переориентации внешней политики страны и активизации тюркского геополитического проекта. А обретёт ли тюркская интеграция второе дыхание – покажет время.
Комментариев нет:
Отправить комментарий