Елена Галкина: Соцопросы в автократиях и внезапная смертность режимов

Между горсткой тех, кто открыто и с риском для жизни сопротивляется диктатуре, и немногочисленными активными сторонниками из стихотворения Коломенского про Веру Петровну, обычно пролегает огромное болото под названием "конечно, поддерживаю, отстаньте, товарищ майор".

Эта "группа поддержки" есть у любого автократа и заканчивается, как правило, внезапно, после чего эксперты разводят руками и ссылаются на какой-нибудь "эффект бабочки", как матриарх иранистики Никки Кедди объясняла в своё время невозможность спрогнозировать революцию 1978-1979 гг.

Мы действительно пока не знаем достоверно индикаторы скорого краха автократий.

Однако мне очевидно, что при любой диктатуре совсем не надо тратить деньги на опросы с заведомо "социально одобряемыми" ответами. Сценарий сохранения режима всё равно будет основным, просто потому что революция - дело очень рискованное и потому редкое. Как бы ни достал людей диктатор, подавляющее большинство с крайне высокой вероятностью выберет постоянное унижение достоинства, чем суму и тюрьму. 

Однако иногда революции случаются, причём и в режимах, гораздо более закупоренных, чем российский. Где-то можно сослаться на старые институты "третьего сектора" типа профсоюзов и т.д. Но какое гражданское общество в Ливии Каддафи, например? И всё же внезапно люди, которых раньше "не касалось", выходят на улицы и идут под пули силовиков.

Изучение трендов типа "рейтинг любимого вождя за последние полгода упал с 95 до 92% - что бы это значило" - для ответа на вопрос, когда и почему что-то может случиться, ничего не даст. В случае нетоталитарных диктатур можно ориентироваться на некоторые эмансипативные ценности (не все), но с тоталитарными и этот номер не пройдёт.

Да, российское общество крайне атомизировано, но не факт, что тренд на атомизацию и демодернизацию в России сильнее контртренда - достаточно вспомнить зримый рост протестной мобилизации в 2010-е гг.

Александр Елисеев: Две революции

Можно выделить две революции – прогрессисткую и консервативную.

Прогрессисткая революция ориентирована на линейное движение, при котором каждый этап отрицает предшествующий. Она предполагает тотальное отрицание. При этом, «линейная» революция устремлена в некое «окончательное» Будущее, в котором будет достигнут некий «земной абсолют».

На самом деле череда всех линейных революций накапливает инверсивность и нигилизм. И это накопление чревато неким непредставимым, по разрушительной мощи, выбросом небытийных энергий. Предполагается не просто социальное, но именно онтологическое изменение реальности. Ожидается, что субъектность исчезнет и уступит место объектности. За это и выступает К. Шваб (см. ссылку в начале.

Второй (на самом деле, главный) тип революции – консервативный. Консервативная революция ориентирована на циклическое, круговое движение. Она предлагает возрождение Настоящего (Подлинного) в новых формах. Показательно, что в русском языке слово «Настоящее» означает как состояние подлинности, так и одно из времён (наряду с Прошлым и Будущем). Однако, Настоящее слабоуловимо для рацио. Как только нечто случается, как бы приходя из Будущего, то оно становится (для сознания) чем-то уже прошедшим, то есть - Прошлым. Вообще, Будущее и Прошлое, в некотором смысле, небытийны. Будущее – это то, чего ещё нет, Прошлое – то, чего уже нет. При этом, Прошлое более бытийно, ибо оно всё-таки имело место быть. (Показательно, что Анти-Система ориентирована именно на Будущее, как и все прогрессисткие революции).

Настоящее превышает как Будущее, так и Прошлое. Оно в высшей степени бытийно (подлинно), поэтому и почти неуловимо для рационального сознания. Консервативная революция ориентирована именно на Настоящее, которое оно и воз-рождает в процессе кругового движения. Сам процесс «запущен» не людьми, но люди могут ему соответствовать. 

И здесь важно обратить внимание на этимологию. Юлиус Эвола пишет: «Странная судьба слов: «революция»… происходит от re-volvere, субстантива, который выражает движение, возвращающее к началу, к корням. Поэтому для победы над современным миром именно из этого начала и следует черпать «революционную» и «обновляющую» силу… В древности идеи были ясны: для обозначения подрывных силы в латыни использовали не слово revolutio (которое как мы говорили ранее имело совершенно иной смысл), но другие понятия, такие как seditio, eversio, civilis perturbatio, rerum publicarum commutatio (подрыв, возмущения, гражданские волнения) и п.д.». Поразительнейшим образом консервативно и русское слово «вос-стание», которое тесно связано со словом «вос-становление».

Получается, что революционеры-прогрессисты не соответствуют изначальному смыслу революции. Они его искажают и даже пародируют, что характерно именно для инверсии. И здесь это видно даже на уровне этимологии. 

Революцию, социализм и демократию нужно отнять у прогрессистов, которые присвоили их не по «праву». Необходимо вернуть им прежний смысл. 

В данном плане выделяется Владимир Ленин, который предложил концепцию спиралевидного развития. Здесь происходит как бы сочетание линейного и кругового движения. Согласно Ленину всегда имеет место нечто новое и вместе с тем происходит и «якобы возврат к старому». Обращает на себя внимание слово «якобы», которое отодвигает «старое» на «второй» план. В то же время в оптике Консервативной Революции «старое» реально и полно воспроизводится в «новом». Сам Ленин представлял спиральное развитие как однозначно «вертикальное», «восходящее», то есть, в конечном итоге – линейное.

Искажению подвергаются также социализм и демократия. Первый (от слова «socialis», т. е. «социальный», «общественный») должен означать именно общинность, присущую миру Традиции. Вторая – некий уклад, в рамках которого народ реализует свою власть.

Остановимся над этим поподробнее. Обычно демократию представляют как некий главенствующий государственно-политический принцип. В то же самое время, аристократия воспринимают как некая общность (сословие), которое осуществляет свой кратос (власть) не универсально, но в рамках какого-либо уклада. Какие-то аристократы могут претендовать на универсальную власть, изначально аристократия – это именно сегмент и уклад.  

По аналогии можно рассматривать народ как общность, которая должна иметь свой кратос (власть) – в рамках определенного уклада. Это и есть настоящая демократия, которая существовала в мире Традиции. Но только осуществлялась она на малых пространствах (общинах), где и возможно реальное самоуправление.  Слову, афинский полюс, откуда и пошло слово «демократия», тоже был малым пространством, о чём забывают адепты западной демократии. Малые пространства существовали и в рамках Пространства Большого. И тут можно «деспотическое» Московское царство, где существовало мощное земское самоуправление.    

Рустем Вахитов: Два революционера

Есть хороший советский сериал "Берега" (1977-1978) по роману Чабуа Амирэджиби.  «Дата Туташхиа», кстати, сам автор – личность не менее колоритная, чем благородный разбойник, созданный его воображением. Потомок грузинских князей, он в студенчестве был арестован «за политику» в 1944, получил 25 лет лагерей, участвовал в лагерном бунте, трижды бежал, причем, в третий раз по подложным документам поселился в Белоруссии и умудрился дорасти до директора завода, пока его не разоблачили! Свою жизнь Амирэджиби закончил классиком грузинской литературы и ... монахом Грузинской православной церкви. 

Но речь сейчас не об этом.  И в романе, и в сериале «красной нитью» через весь сюжет проходит противостояние двух – братьев-врагов: разбойника, народного революционера, стихийного борца за справедливость Даты Туташхиа и его кузена Мушни Зарандиа, который окончил гимназию, университет и добровольно, по убеждениям, стал защитником трона, жандармом, борцом с революционерами и разбойниками.  Зарандиа разработал своеобразную «философию», которой он оправдывает непопулярный среди тогдашних интеллигентов выбор в пользу службы в «охранке». Он неоднократно заявляет и своим коллегам, и подследственным, что он не верит в пропаганду революционеров. Они призывают к свержению существующего строя и обещают, что построят другое общество, лучшее, более справедливое, где люди будут счастливее. Но, по мнению Зарандиа, это заблуждение, самообман. Природа человека не меняется с ходом истории. Одни и те же страсти властвуют над людьми и в глубокой древности, и сейчас. Они же будут и потомкам мешать стать счастливыми и довольными жизнью.   Никакие изменения социального устройства не сделают людей ни нравственнее, ни добрее, ни счастливее. Революционеры прольют реки крови, сломают судьбы тысячам людей, а в результате получат такое же, если не худшее общество, где будут свои подлецы и негодяи, где худшие будут властвовать над лучшими, тот, кто бесстыднее, бесчестнее, проворнее,  пролезет в начальство, а благородные, но наивные  натуры будут возмущаться всем этим и призывать к новым переворотам и новой крови… Поэтому лучше уж оставить все как есть, взять сторону подлецов и негодяев при мундирах и деньгах, как бы ни были они отвратительны, и отправить в тюрьмы и ссылки революционеров, как бы ни были они симпатичны. Получается этакая доктрина пессимистического консерватизма, которую Зарандиа сделал своей жизненной философией.    Я не собираюсь здесь обсуждать эту доктрину, хотя признаю в ней зерно истины. 

Володимир Єшкілєв: Чим довше стискається пружина відкладеної ненависті, тим феєричнішими можуть бути підсумки-наслідки

Невідомий – чи то людина, чи то бот – пише: “Що з того, що репутацію Путіна вкотре вмочили в лайно? Що з того, що Манський стоїть на Луб’янці з трусами? Російський народ мовчить. Народ не підтримує опозицію”. Він не розуміє чи не знає, хоча це й не таємниця. Ба більше, це відомо політикам і філософам із найдавніших часів.

Від доби перших аграрних імперій, від повстань червоноголових і “жовтих пов’язок”. Насправді найстрашніше й найнебезпечніше з громадського життя – мовчання народу. Власне, демократія – знов-таки, від найдавніших часів – і була тим ключем, за допомогою якого далекоглядні владні еліти відчиняли скриню народного мовчання. Випускали пару.

Це воно лише так здається: мовляв, народ мовчить, бо жує свою жуйку та бачить сни, навіяні політтехнологами. Насправді ж у тій душній темряві, де потенційне багатоголосся мільйонів блукає між мовчанням та кухонним бурмотінням, визріває ненависть. Це однаково і для нас, і для Росії, і для Азії, і для Заходу. Це закон людського універсуму.

Водночас варто пам’ятати, що неартикульована стихійна ненависть великих людських груп не має нічого спільного з ненавистю окремої особи. Як і кожний суспільний настрій, вона підкоряється “правилу мультиплікатора”. Вона підживлюється кожним випадком насилля, кожною образою, кожним обмеженням. Вона яскравішає, коли влада демонструє свою ситу невразливість.

Стихійна ненависть мас багатогранна і багаторівнева. У ній зливаються в одне ціле і ненависть приниженого поліцією підлітка, і звільненого роботяги, і лузерів-пияків, які зібралися біля “наливайки”, й інтелектуала, якому влада заткнула рота. Ніхто не передбачить магії злиття. Ніхто не усвідомить і не зафіксує тієї вирішальної миті, коли кількість перетече у якість.

Дехто каже, що це “відкладена ненависть”, ледь не ескортний історичний тренд, фронтальна реалізація якого може бути здійснена хіба що через століття. А може, і ніколи. Декому не віриться, що суспільний настрій здатний зламати силу дозрілої та злагодженої за довгі століття державної машини. Не віриться, що мовчання, яке здається тупим і покірливим, промкнеться крізь всюдисущі пропагандистські декорації Гіпермодерну.

Звісно, не можна нічого стверджувати. Але ймовірність того, що “відкладена ненависть” є відкладеною назавжди або ж надовго, дуже мала. Тим більше, що ми живемо вже не в часи фараонів. І ще, дякувати богові, не дожили до епохи розвинутого штучного інтелекту, який дасть змогу владі контролювати кожне окреме мовчання кожної окремої людини.

Дзеркало Гіпермодерну викривляє та перепризначує майже все, що належить нашому віку. І відкладену ненависть також. Вона стає кочовою і легкою на трансформації. Вона надягає такі принципові маски, які й не снилися приниженим і ображеним минулих століть. Вона апелює до пролитої в давні часи крові, використовує фантазії, сформовані порноіндустрією, піднімає з глибин єства дитячі страхи та підліткові травми. І з цього всього вона готує смертельні коктейлі непримиримості. А ще вона розчиняє всі надії на компроміси сміхом. Жорстким публічним (якщо не глобально зримим) сміхом тих, хто впевнений у своїй безкарності.

У кожного народу механізми фронтальної реалізації відкладеної ненависті дещо різняться. Азія більш схильна концентрувати енергію ненависті у вузькому колі посвячених. Захід, навпаки, розсіює її комунікативною павутиною, від чого вона, однак, не втрачає своїх корінних властивостей. У Росії підсумком (або наслідком, як кому подобається) ситуації “народ безмолвствует” завжди є Смута.

Чим довше стискається пружина відкладеної ненависті, тим феєричнішими можуть бути підсумки-наслідки. Скажімо, якби хтось бажав максимального руйнування тієї системності, яку ми звикли називати “імперією”, він мав би молитися за здоров’я Путіна. Аби той повністю зреалізував можливості, які відкрило йому “обнулення”, та досидів би у президентському кріслі до 2036 року. Тоді б у рази зросла ймовірність того, що якесь чергове збурення мешканців якого-небудь спального району проти побутового свавілля міліції перетвориться в масові акції непокори. Що хтось зовсім сірий, травмований та непримітний (тобто хтось по-народному “справжній”) оголосить натовпу магічну московську формулу “царь ненастоящий” (не цими, звичайно ж, а іншими “словами сили”). Що після багатьох неестетичних, нераціональних та негуманних подій якісь частини армії або Росгвардії перейдуть на бік принижених...

А далі уява малює ніч, освітлену багаттями, і людей, які сидять навколо вогню і смажать м’ясо, здобуте у погромленому зоопарку. Вони ховають свою збентеженість за жартами, згадують якісь жорстокі сутички та імена, які вже не позначають сущих. Розмова перестрибує на колишню путану, яка отримала видіння і пізнала благодать під час штурму укріпленої будівлі. Присутні знімають з вогню перші шматки м’яса та переводять розмову на те, що в тій будівлі знайшлося багато зброї, алкоголю та коштовних чоловічих прикрас.

Ці люди розуміють, що краще говорити про трофеї, ніж про жінку, якої доторкнулася таємниця. Бо таємниці, до якого роду речей вони б не належали, вимагають справжнього мовчання.

Сергій Чаплигін: Сутність революції

Кажуть, що кожна революція, як Сатурн, поїдає своїх дітей. В нашому ж випадку - дітки самі потихеньку з'їдають революцію, як це вже було в 1991, 2004 та 2014 роках.

Сутність будь-якої революції завжди була спрямована не на окремі політичні чи економічні реформи, а на, радикальний в дії та стислий в часі, демонтаж всієї політичної системи та принциповий перерозподіл функцій між державою та суспільством.

А те, що сьогодні відбувається в Україні - часткове оновлення бюрократії і депутатського корпусу через позачергові вибори (тих кого революція насправді мала б усунути з політичної арени), насправді є банальною контрреволюцією.

Помилка полягає в тому, що будь-які соціально-економічні зміни не можуть бути здійснені в рамках встановлених режимом правил, як би він їх не називав, - бо в них він життєво зацікавлений. Всі основні дії завжди мають проходити поза рамками цих правил.

Бо демонтаж «старої» політичної системи і заміна особового складу влади завжди відбуваються за класичними "законами" революції - "знизу" - від громадян.

І в цьому плані завжди важливим є явочні дії, що здійснюються без жодних санкцій влади і які є природнім правом громадян. В нашому випадку - ліквідація узурпації прав державного суверена різного роду олігархічно-номенклатурними корпораціями. Де б вони не перебували - при владі чи в опозиції. Бо єдиним законним сувереном України є Український Народ.

Не будемо тут обговорювати моральних проблем збройної боротьби, до якої вдавалися громадяни європейських держав в боротьбі за свої права та свободи, і про які нам сьогодні говорять , як про взірець цивілізованості. Це вже інша тема для дискусії.

Річниця початку Революції Гідності

У ніч з 29 на 30 листопада 2013 року на Майдані Незалежності відбувся силовий розгін спецпідрозділом «Беркут» студентів (били кийками, ногами, навіть тих, хто впав). Свідома частина українців не змовчала і заявила про своє конституційне право - «кожен має право на повагу до його гідності» (ст. 28)».

ГІдність людини (як і гідність нації) визначається не тільки системою цінностей, які вона сповідує, але яких дотримується і здатна їх захищати!!!

Сергій Дацюк: Виродження революції

Революція зазвичай протиставляється контрреволюції. При цьому контрреволюція як реакція дозволяє революції взяти паузу для того, аби знайти в собі сили започаткувати новий етап, відкрити так би мовити нове дихання.

Виродження революції є річ більш страшна для революції, бо вона припиняє саму можливість для революції продовжуватись. Виродження революції знищує самі умови виникнення наступного етапу революції. Виродження революції зазвичай пов'язане з інтелектофобськими, обивательскими, ресентиментальними, компрадорськими внутрішніми діями, які також можуть мати зовнішні стимули.

По моїх статтях ви можете побачити усі зміни ставлення до Революції Гідності 2013-2014 років. Перша річниця (2014) – "За лаштунками револції-2014", друга річниця (2015) – "Революцiя Гiдностi – два роки пiсля початку", третя річниця (2016) – "Рушiйнi сили iсторiї та революцiї", четверта річниця (2017) – "Статус революції". На п'яту річницю мені не було чого сказати про революцію, бо аналізуючи свої статті-блоги тих місяців, я бачу, що йшло активне виродження революції. Тогочасна стаття "Розлом" фіксує цей момент вибору. Поступово виродження революції сталося разом з виродженням самих революціонерів.

Шоста річниця Революції Гідності позначена Меморіальним мікро-Майданом Ресентименту, апофеозом якого стала промова Софії Федини, з класично ресентиментальним "Роз'ятріть цю рану". Якщо ран стало ще більше, то початкова рана не здається вже такою болючою, відтак її не має сенсу ятрити, а біль стає нормою життя. "Небесна сотня" Євромайдану була швидко девальвована тисячами жертв від агресії Росії на Донбасі.

Власне стаття "Статус революції" за 2017 рік, де був зроблений структурний аналіз революції, дає нам можливість зрозуміти і структуру виродження революції. Окрім того, до тієї структури ми мусимо додати приховані, раніше слабко видимі і слабко аналізовані структури – компрадорський переворот, неоколоніалізм, глибинна держава.

Виродження геополітичної революції у геополітичну кризу

Геополітична революція була пов'язана зі зміною геополітичної орієнтації з Росії на Європу. Геополітичні досягнення Революції Гідності за шість років звелися лише до безвізового режиму, бо ані членство в ЄС, ані членство в НАТО Україні не світить в найближчій перспективі.

Асоціація України з ЄС, безвізовий режим для України, підтримка України з боку США та ЄС у війні з Росією на тлі олігархізації, корупції, капітуляції перед Росією це все сумнівні досягнення на тлі втрати суверенітету над майбутнім. Без стратегування Україна матиме лише негативні наслідки від цього – посилення зовнішнього управління, шалену еміграцію, борги перед США та ЄС, які будуть конвертовані у позбавлення України її найдорожчих активів.

ЄС і США самі опинилися у вирі катастрофічних для них внутрішньо- та зовнішньополітичних проблем, і їм стало не до України. Відтак Україна почала сприйматися США та ЄС не як прозахідний протосуб'єкт, а як об'єкт здирництва та жорсткого зовнішнього управління.

Інтеграція у Європу, яка власне була установкою Євромайдану, поступово втрачає свою привабливість.

Michael Pojarsky: Апология национализма: Не нужно стесняться быть националистами. Национализм — не архаика, а то, что от нее освобождает / Апологія націоналізму: Не треба соромитись бути націоналістами. Націоналізм - не архаїка, а те, що від неї звільняє

Недавно постсоветском пространстве случилась очередная маленькая национальная революция — в Армении. Казалось бы, очередной пример того, что гражданское общество функционирует лишь в рамках национального проекта. Причем пример наглядный — не какой-то далекий 19-ый век Англии и Франции, а вот прямо под носом. Но стоит заговорить об этом, всегда найдется кто-то готовый заявить, будто национализм равен племенному сознанию — это нечто темное, иррациональное, инстинктивное, архаичное.

На самом деле все ровно наоборот — появление национальных государств в Новое время впервые ОСВОБОДИЛО людей от иррационального, инстинктивного, архаичного.

Как жили люди до того? Каждый относился к какой-то малой группе: семье, клану, цеху, гильдии, сословию, религиозной секте и т.д. Эти группы требовали беспрекословной лояльности. Семья решала как вам жить, на ком жениться. Наказывала, если вы «позорили род». Цеха и гильдии решали, как можно работать, что производить, какие цены устанавливать. Так и проходила жизнь индивида от рождения до смерти — в рабстве у малых групп. Это «естественное состояние», в котором человечество провело большую часть истории. Это и есть самое иррациональное, инстинктивное, архаичное. Это закрытость и ненависть к чужакам, ксенофобия, «парохиальный альтруизм». Вся классическая культура («Ромео и Джульетта» и т.д.) пронизана этим конфликтом личного и группового, где групповое насилует индивида под страхом остракизма или убийства.

Это на первый взгляд кажется, что будто произошло банальное масштабирование иерархии. Но на самом деле между малой группой и воображаемым сообществом принципиальная разница в способах организации порядка. В малой группе господствуют личные связи — отсюда и власть может быть основана на харизме и произволе. Тогда как многомиллионное сообщество по определению не выстроишь на личных связях — порядок приходится институционализировать, создавать абстрактные правила, независимые от личного фактора. Вот это такая принципиальная разница.

Но все начало меняться в Новое время. Впервые в истории индивид получил возможность вырваться из семейного, сословного и цехового рабства, став частью того, что исследователь национализма Бенедикт Андерсон назвал «воображаемым сообществом» — обширного социального организма, члены которого не знакомы между собой (в отличие от малых групп, где господствуют тесные личные связи). Оставаясь членом нового национального организма, можно было самому выбирать себе малые группы — так формировалась горизонтальная и вертикальная мобильность, основа современного социального порядка.

Сегодня жителям развитых стран кажется естественным, что они могут менять круг общения, место работы и даже выбирать себе семью, исходя из принципа, что «семья — это там, где тебя любят, а не там, где ты родился». Людям кажется, будто так было всегда.

Но, в действительности, это завоевание последней пары-тройки веков. Это то, что подарила нам эпоха национальных революций. А миллиарды людей на планете до сих пор живут под властью малых групп. Поэтому не нужно стесняться быть националистами. Национализм — не архаика, а то, что от нее освобождает.

Любой успешный националистический проект будет гражданским. И любой гражданский национализм будет формироваться вокруг относительно гомогенного этнического ядра, т.к. это просто удобно. Людям проще наладить диалог с похожими на них, чем с непохожими.

Но фашизм — это не национализм, а реванш малой группы (по большей части, мелкой буржуазии, или люмпен-пролетариата), которые решили, что можно не договариваться с другими.

--------------------------

Michael Pojarsky: Апологія націоналізму: Не треба соромитись бути націоналістами. Націоналізм - не архаїка, а те, що від неї звільняє

Нещодавно на пострадянському просторі сталася чергова маленька національна революція — у Вірменії. Здавалося б, ще один приклад того, що громадянське суспільство функціонує лише в рамках національного проекту. Причому приклад наочний — не якесь далеке 19-те століття Англії та Франції, а ось прямо під носом. Але варто заговорити про це, завжди знайдеться хтось готовий заявити, ніби націоналізм дорівнює племінній свідомості — щось темне, ірраціональне, інстинктивне, архаїчне.

Насправді все навпаки — поява національних держав у Новий час вперше звільнила людей від ірраціонального, інстинктивного, архаїчного.

Як жили люди до того? Кожен належав до якоїсь малої групи: сім'ї, клану, цеху, гільдії, стану, релігійної секти тощо. Ці групи вимагали беззаперечної лояльності. Сім'я вирішувала як вам жити, з ким одружуватися. Карала, якщо ви «ганьбили рід». Цехи та гільдії вирішували, як можна працювати, що робити, які ціни встановлювати. Так і проходило життя індивіда від народження до смерті — у рабстві малих груп. Це «природний стан», у якому людство провело більшу частину історії. Це і є ірраціональне, інстинктивне, архаїчне. Це закритість та ненависть до чужинців, ксенофобія, «парохіальний альтруїзм». Вся класична культура («Ромео і Джульєтта» тощо) пронизана цим конфліктом особистого та групового, де групове ґвалтує індивіда під страхом остракізму чи вбивства.

Це на перший погляд здається, що ніби сталося банальне масштабування ієрархії. Але насправді між малою групою та уявним співтовариством принципова різниця у способах організації порядку. У малій групі панують особисті зв'язки - звідси і влада може бути заснована на харизмі та свавіллі. Тоді як багатомільйонне співтовариство за визначенням не побудуєш на особистих зв'язках — порядок доводиться інституціонувати, створювати абстрактні правила, незалежні від особистого чинника. Ось це така важлива різниця.

Але все почало змінюватись у Новий час. Вперше в історії індивід отримав можливість вирватися з сімейного, станового та цехового рабства, ставши частиною того, що дослідник націоналізму Бенедикт Андерсон назвав «уявним співтовариством» — великого соціального організму, члени якого не знайомі між собою (на відміну від малих груп, де панують тісні особисті зв'язки). Залишаючись членом нового національного організму, можна було вибирати собі малі групи — так формувалася горизонтальна і вертикальна мобільність, основа сучасного соціального порядку.

Сьогодні жителям розвинених країн здається природним, що вони можуть змінювати коло спілкування, місце роботи і навіть обирати собі сім'ю, виходячи з принципу, що «родина — це там, де тебе люблять, а не там, де ти народився». Людям здається, що так було завжди.

Але, насправді, це завоювання останньої пари-трійки століть. Це те, що подарувала нам епоха національних революцій. А мільярди людей на планеті й досі живуть під владою малих груп. Тому не треба соромитись бути націоналістами. Націоналізм — не архаїка, а те, що звільняє від неї.

Будь-який успішний націоналістичний проект буде громадянським. І будь-який громадянський націоналізм формуватиметься навколо гомогенного етнічного ядра, бо це просто зручно. Людям простіше налагодити діалог зі схожими на них, ніж із несхожими.

Але фашизм — це не націоналізм, а реванш малої групи (здебільшого дрібної буржуазії, або люмпен-пролетаріату), які вирішили, що можна не домовлятися з іншими. 

Алексей Жеребин: Роман Гельдерлина «Гиперион» и утопия «Третьего царства»

Романтическая утопия осознавала свое значение под именем “Царство Божие”. Его воплощение – главная задача романтизма, и, как утверждает в 1798 году Фридрих Шлегель, то, что в современной культуре на решение этой задачи не направлено, лишено интереса. Это – “вещи второстепенные” [1, s. 95]. “Царство Божие” было и на устах молодых Гельдерлина и Гегеля, когда они прощались друг с другом после пяти лет, проведенных в Тюбингенском институте. “Дорогой брат, – пишет Гельдерлин 10 июля 1794 года, – уверен, что ты иногда все же вспоминал обо мне с той поры, как мы расстались – расстались с нашим паролем на устах. Царство Божие – по этому паролю мы кажется всегда узнаем друга друга” [2, Bd. IV, s. 148].

Юношеская дружба, связавшая Гельдерлина, Гегеля и Шеллинга, питалась, как известно, верой в идеалы Французской революции, и “Царство Божие” мыслилось ими как ее следствие и духовная сублимация. Революция социально-политическая должна была стать, по их мнению, религиозной и эстетической “революцией духа” [3] – иначе она теряла смысл и оправдание, превращалась, если не в разбой, то в пошлость. Общая мечта йенских романтиков и авторов “Старейшей программы немецкого идеализма” (1796) – новая вселенская церковь, не институт власти, а живой организм, духовное братство всех верующих.

Если для романтиков прообразом и предсказанием будущей Европы являлось Средневековье, то для Гельдерлина таким воспоминанием о будущем была античная Греция. Так же, как Средневековье йенцев не было лишь царством духа, так и античность Гельдерлина не была лишь царством плоти. В том и другом случае перед нами мечта о “Третьем царстве”, вера в способность всего земного стать хлебом и вином вечной жизни (элегия “Хлеб и вино”, 1800–1801).

Статью Новалиса “Христианство или Европа” (1799) называли консервативной утопией. Между тем, Новалис проповедует не возврат к католицизму, а религию богочеловечества, которой предстоит родиться в новой, познавшей и преодолевшей свой индивидуализм душе современной секуляризованной личности. В статье “О Новалисе” (1913) Вячеслав Иванов сравнил его с Наполеоном: Наполеон поставил себе целью осуществить неслыханный синтез – синтез всемирной революции и всемирной монархии. Новалис замыслил то же самое в сфере духа – впрячь новый индивидуализм в колесницу христианской соборности, которая заново объединит всю Европу [4, Vol. IV, p. 259–260 ].

Max Masur: А послезавтра мы победили

20 февраля, День памяти Героев Небесной Сотни.

Словил себя на мысли, что 18-20 февраля 2014 слились в один сюрреалистический миг. Когда горели Профсоюзы? Когда начали стрелять? Когда горел БТР? Когда мы перешли в наступление? Кажется, это было одновременно. Липкий долгий миг, состояние безвременья и одновременно острого ощущения момента. Все случалось резко, травматично, откладывалось в памяти обрывками.

Передаю сумку со своими документами, чтобы их отнесли в Профсоюзы, а мне было удобнее бегать с коктейлями. Профсоюзы горят, начинается эвакуация. На подоконнике кто-то стоит.

Кто-то кричит – «кидайте туда!» Не раздумывая, кидаю коктейль за баррикаду, хотя не вижу, что там. Крик «Ура!» Залажу повыше и вижу весело полыхающий БТР.

Иду со щитом, расталкиваю столпившихся ближе к последней баррикаде на Институтской людей. Какой-то мужик цепляется мне за шиворот и рывком валит на землю. «Куда прешь, они за той линией стрелять начинают!» Поднимаюсь, слышу выстрел, кто-то в десяти метрах от меня, пытавшийся вернуться к баррикаде, падает и больше не встает. Через минуту несу носилки, и не понимаю, жив человек, или нет. На земле в ряд лежат накрытые простыней тела, носилки сказали нести туда.

Конспиративная квартира. Нас чуть больше десяти человек, довольно далеко от Майдана. «Оружия мало, пара карабинов и патронов сотни две. Машины три. Ну, раздобудем, титушек по городу полно, все со стволами, главное семьи забрать, и прорваться на Западную. Нас там уже ждут, у них Ночь Гнева прошла, или как-то так, арсеналы МВД и СБУ взяли, забираем П., нам приказали его вывезти. Новую УПА создавать будем.»

«В стройся! Десять секунд на размышление. Никого не тяну, за вас не отвечаю. Там стреляют. Кто хочет в пекло – шаг вперед». Весь строй без раздумий шагает вперед. Заходим на Майдан. «Пропустить колонну! Здесь остаются все, кто до конца. Нам дали корридор, женщины, дети и политики – на выход.»

Утренняя дымка, мы не ушли. Майдан догорает. Сил нет ни у нас, ни у них. Вон они, стоят. Майдан переходит в наступление, и враг бежит. Грязные ряды пленных беркутов и ВВшников. Тлеющая техника.

А послезавтра мы победили.

М. Хардт, А. Негри: Об прогрессивности национализма угнетенных наций

… понятие нации часто выполняло совсем иную функцию. Фактически в некотором смысле можно даже утверждать, что в угнетенных, а не господствующих группах оно выполняло противоположную роль. Говоря более определенно, представляется, что, оказавшись в руках доминирующих групп, понятие нации поддерживает застой и реставрацию, а в руках угнетенных групп — это оружие перемен и революции.

Прогрессивная природа национализма угнетенных наций определяется двумя основными функциями, каждая из которых весьма неоднозначна. Важнее всего то, что идея нации служит прогрессу настолько, насколько она выступает линией обороны против господства более могущественных наций и внешних экономических, политических и идеологических сил. Право на самоопределение угнетенных наций на самом деле оказывается правом на отделение, на выход из-под контроля господствующих держав. В ходе антиколониальной борьбы, таким образом, понятие нации использовалось как оружие для разгрома и изгнания врагов-оккупантов, подобным же образом и антиимпериалистическая политика воздвигала стены нации в противостоянии превосходящим силам иностранного капитала. Понятие нации также служило идеологическим оружием против господствующего дискурса, считавшего население и культуру зависимых стран сущностями низшего порядка; притязание на национальную принадлежность утверждало чувство собственного достоинства народа, легитимировало требования независимости и равенства. В каждом из этих случаев нация является прогрессивной силой только потому, что выступает как укрепленная линия обороны против более могущественных внешних сил.

Дмитрий Межуев: Кшатрия

В наше худое время многие боготворят героев, нравы военной аристократии, а лучшие из восставших рабов и пытаются тому следовать. Каков же кшатрия на самом деле?

На самом деле Генон допустил ошибку в своей теории революций варн, революции кшатриев не было и не могло быть. Есть лишь два типа революций, буржуазная (вайшей) — насильственная и пролетарская (шудр) — мирная. Кшатрии же извечно царили, а брахманы были бедны. И брахманы, и кшатрии дваждырождённые, и это вовсе не какие-то ритуалы и образование, они боги, но… Кшатрии — дети брахманов, брахманы воплощают принцип верности – бытия по плоти, души кшатриев же развоплощены. Это грандиозный конфликт, это две партии, стяжающие милость Господа и конкурирующие на путях веры. Но в конечном итоге, это одна и та же душа человеческая в своей сопричастности любви – по плоти и птичьей свободе.  В любом случае, брахманы учителя и наставники кшатриев, более того, именно брахманы инициируют кшатриев.

Любая революция, бунт – это восстание черни, не рождённых свыше вайшь и шудр, результат чего — свержение богов и засилье бесов. Мы как-то привычно говорим о человеке, о людях, но человеческая личность, человеческая субъективность — это бес, что и отличает собственно людей – богов, у них нет личности. Сознание формируется в процессе воспитания, то есть убийства души ребёнка родителями. Человек, по сути, мало отличен от дрессированной собаки. Истинная эмансипация, по этой причине, и есть крах субъективности, смерть человека, так сказать человека.

Дмитрий Межуев: Две анархии

Исторически анархизм — инверсия либерализма, суть буржуазная идеология, что очевидно по современному неолиберализму и его утопиям, носящим либертарный характер.

Однако, раб, прол тоже не способен помыслить свободу иначе, как анархию, ни бога, ни начальства, ни закона, прол расслабляется. Кстати, реальный индустриальный пролетариат необычайно раскрепощён, вплоть до потрахатся или покурить драпу на работе, или постебатся над президентом или патриархом в небесах. В этом выражен рабский принцип немедленного удовлетворения, что имеет два важных последствия: во-первых, пролы — маги, во-вторых, пролетариат не может принять отсроченное удовлетворение революции и утопии.

Таким образом, можно говорить о двух анархизмах: буржуазном и пролетарском.

Буржуазный анархизм мужественен, это — герой одиночка, герой-богоборец, это — господин, то есть буржуа. Господа, в отличии от рабов, способны к систематическому насилию, что и выливается в террор, революции, войны буржуазных анархистов. Насилие присущее буржуазному анархизму господ – это откровенное насилие террора, революции, войны.

Пролетарскому анархизму рабов то же свойственны специфические формы насилия – это насилие эмансипации, подобное, например, тоталитарному дзену. Как в низких, так и высоких своих формах насилие рабов – спонтанные вспышки. Пролетарский анархизм женственен, рабы не способны к систематическому насилию, требуют немедленного удовлетворения, что выливается в городские карнавалы вроде мая 68-го или, например, оранжевой революции. Рабам нужен господин, фигура кумира — вождя, душевное отношение к которому амбивалентно, любовь легко сменяет ненависть. Видимо, это и произошло с Муаммаром Каддафи.

Павел Зарифуллин: Скифы и Солнечный Русский: Выступление на I Скифском семинаре в Центре Льва Гумилёва

Мы начинаем тревожить тени, казалось бы, ушедших революционных течений, когда вспомнаем партию «политических скифов 1918» – левых эсеров. Тени отвечают и происходит идеологический контрданс.

Акваланг не виноват

Я сам подбирался к этой теме очень давно, занимаясь сакральной географией, этнологией, этнографией. Помню, меня поразил такой странный и спиритуальный парадокс: я долго не мог попасть на знаменитую выставку в Зимнем дворце – «Золото скифов».
Не мог – и всё. Я туда приходил, а она была на ремонте. Потом мы пришли евразийской делегацией с Гинтовтом и Аквалангом, а музей перед носом закрывался! И я в бешенстве хотел избить ни в чём не повинного Вову Акваланга, попавшегося под руку.
Я решил в бреду, что не могу попасть, потому что там лежит золото, к которому невозможно прикоснуться руками, и в итоге Гинтовт нас с Аквалангом разнимал. Вокруг взаимоотношений со скифами оказывается вьются колоссальные энергии.

Славой Жижек: Лишь горящая церковь светит

Почему теология вновь становится объектом интереса радикальной политики? Интерес к ней вызван отнюдь не желанием божественного «большого другого», как гарантии конечного успеха всех наших усилий. Наоборот, теология становится неким символом нашей радикальной свободы – без какого-либо «большого другого», на которого можно было бы положиться.

Федор Достоевский знал о том, что бог наделяет нас свободой и ответственностью. Что он отнюдь не добрый учитель, ведущий нас безопасным путем. Наоборот, он напоминает нам, что все целиком в наших руках.

Здесь мы сталкиваемся с богом из старого анекдота о большевиках, где коммунист-пропагандист после смерти попадает в ад – но вскоре ему удается убедить охрану отпустить его в рай.

Когда же дьявол замечает отсутствие пропагандиста, он идет к богу, требуя, чтобы тот вернул в ад принадлежащее сатане. Но как только он обращается к богу: «Господь», тот сразу перебивает его словами: «Во-первых, не господь, а товарищ. Во-вторых, ты что веришь во все эти сказки? Меня же не существует. В-третьих, давай покороче – а то я опаздываю на партсобрание».

Именно такого рода бог нужен настоящим левым: бог, который полностью вочеловечился – наш товарищ, распятый вместе с двумя отверженными; бог, который не только «не существует», но и сам об этом прекрасно знает, признавая собственное небытие и всецело предаваясь любви, соединяющей воедино всех членов Духа Святого (партии или эмансипативного коллектива).
Католицизм часто называют компромиссом между «чистым» христианством и язычеством – но что же тогда в сущности можно определить как христианство? Протестантство? Нет. Нужно шагнуть дальше: по сути, единственным настоящим христианством, до конца приемлющим все следствия того события, что легло в его же основу (смерть бога) – является атеизм.

Испанский анархист Буанавентура Дурутти говорил: «Лишь горящая церковь светит». И он был прав, хотя и не в том антиклерикальном смысле данной фразы, который изначально в нее вкладывал. Религия лишь с помощью самоотрицания приходит к собственной же истине.

Сергій Чаплигін: Конференція: «Перспективи Християнської Революції: Український контекст»

 18-19 лютого в Києві відбулася конференція «Перспективи Християнської Революції: Український контекст». Метою конференції було визначити стратегічні перспективи й актуалізувати тактичні дії християн в умовах постколоніального суспільства.
Участь у конференції взяли священики, богослови, викладачі провідних вузів країни, волонтери, активісти християнських братств.

Захід почався молитвою до Святого Духа «Царю Небесний».

Відкрив конференцію Дмитро Корчинський, який у своєму виступі зазначив, що Церква мала різні історичні періоди, і кожний давав їй щось важливе.

І сьогодні найпершою проблемою Православ‘я є абсорбція уроків ХХ століття: «Образ праведника, який стійко виносить удари долі, не піддається спокусам й допомагає ближнім, не те щоб застарів (він ніколи не застаріє), але вже є недостатнім. Нам знову потрібен праведник, ціла Церква праведників, яка нападає на сатану. Такі бували в минулому, а нині вони потрібні більше, ніж коли б те не було. Церква не може більше сидіти й чекати, коли прийдуть чергові більшовики, салафіти чи політкоректні сатаністи, аби остаточно знищити її чи замінити віртуальною імітацією. Її місце або при кермі, або в тюрмі. Або в підпіллі, або над владою».

 

У своєму виступі Віктор Циганов (кандидат філософських наук, професор Національної академії внутрішніх справ) торкнувся питання взаємодії християн у сучасному світі та їх об’єднання на основі солідарності.

   Ecclesia contra corporatia – такою була назва доповіді отця Олега Гірника. «Не війни, а саме революції супроводжуватимуть нас у майбутньому. Ми є свідками цього «майбутнього» і маємо вже достатньо підстав, аби назвати ХХІ століття – «століттям революцій».
Корпорації (як «відстроченню вічності») ніщо так не загрожує, як повернення Євхаристії – Екклезії, «відродження її, як Таїнства Церви, а не лише як «одного із середників освячення».
Шлях «християнської революції» як альтернативної політики, орієнтованої на символічну ефективність Пасхального таїнства стане неминучим».

 Людмила Филипович (доктор філософських наук, професор Інституту філософії ім. Г. Сковороди НАН України) підняла питання щодо «розмитості» самовизначення Християнина. «Ми провели соціологічне дослідження. На сьогодні в Україні людей, які живуть за християнськими принципами – 2,5 %. І об’єкт нашого дослідження, Християнство, зникає. Але я хочу, аби мої онуки були Християнами».

  «Fides habet onus (Віра зобов’язує)» мала назву доповідь Сергія Чаплигіна, який підняв питання екклезіології, канонічного права та історії братського руху в Україні ХVI-XVIII століть. Зокрема він сказав: «Віра має не тільки зберігатися незмінною, а й розумітися. Вона повинна давати відповіді на нові питання, що виникають за нових життєвих ситуацій та випробувань. І для цього нам потрібно визначити наболілі проблеми сьогодення та дати на них відповідь згідно до вимог Єдиної Істини Христового Євангелія».

 Андрій Волошин (магістр політології, Голова Українського Традиціоналістичного Клубу). У своїй доповіді сказав, що «ХХІ сторіччя стане свідком викликів, які космополітична західна буржуазна ідеологія вважала похованими: боротьба самобутніх форм, релігій та традицій; геополітичні конфлікти; етнічне питання, підняте на світовий рівень і боротьба за рідкісні ресурси. Тому майбутнє має знову звернутися до цінностей предків, але не в архаїчному розумінні минулого, а в технологічно-комп’ютеризованому майбутті».

Валентин Гайдай (аспірант НПУ ім. Драгоманова) підняв питання про створення Єдиної Української Помісної Церкви і запропонував свій варіант об’єднання різних гілок Українського Православ’я.

 отець Сергій Яровий розповів присутнім на конференції про свій досвід боротьби проти псевдо-цінностей, що систематично нав’язуються в Україні. Він також закликав присутніх в своїй діяльності керуватися Святим Письмом та досвідом Отців Церкви.

Анатолій Денисенко (магістр теології) розповів присутнім про досвід «Теології Визволення», суть якої полягає в поєднані християнської теології та етики через: виявлення соціального конфлікту, як зла та обов’язкової участі в боротьбі за соціальні зміни.

 «Революція (за висловом Гуго фон Гофмансталя) має бути консервативною за змістом і революційною за формою» сказала Олена Семеняка (магістр філософії). «Ми маємо солідаризуватися з 11 тезою Маркса про Фейєрбаха, згідно якою завдання полягає в тому, щоб не пояснювати, а змінювати світ.»

В доповідях, співдоповідях та обговоренні взяли також інші учасники конференції.
На закінченні, конференція прийняла Настанови щодо актуальних питань.
Було вирішено провести наступну конференцію в травні цього року.

Рустем Вахитов: Революция и возвращение

1.
Без всяких сомнений политическая Революция как стремление ниспровергнуть традиционное устройство общества есть феномен, принадлежащий модернистскому мировоззрению. Мир Традиции строился на стремлении сохранения существовавшего тогда порядка, освященного авторитетом религии и восходившего в конечном итоге к доисторическому «золотому веку». Это не значит, что мир Традиции не знал политических потрясений или революций в широком смысле этого слова, то есть резких, скачкообразных изменений общественного бытия, коренных ротаций «правящего слоя». В этом смысле революция наличествует в самой структуре посюстороннего универсума: так, человек переходит от детства к отрочеству и юности и от зрелости к старости не поступательно, а революционным образом – скачком. Но любые восстания, происходившие на домодернистском этапе истории, не приводили к возникновению качественно новых типов государства и общества даже если они заканчивались победой восставших, и – что самое главное – и не были направлены на это. Яркий пример того, победоносные крестьянские войны в Китае, которые заканчивались лишь тем, что победившие крестьяне становились новой аристократией, а их предводитель – основателем новой династии Императоров.

Владимир Киреев: Власть симулякров

Власть симулякров прямо по Бодрийяру и Ги Дебору захватила Россию, в прочем, как и весь мир. Во-первых, симулякр восстания, или близости к восстанию значительной части московской буржуазной молодёжи и интеллигенции. Во-вторых, того, что настроение недовольства вечным настоящим, этой новой редакцией брежневизма, коя воплощена в политической атмосфере последних лет, выражена в митинге на Болотной площади.

Каждый из этих тезисов при всей первоначальной очевидности очевиден именно только на первый взгляд. Например, тот тезис, что есть настроение, которое можно описать как ярое неприятие власти и политики власти. А можно описать как навязанное состояние путём длительного по времени процесса формирования общественного мнения. При этом этот процесс навязывания не вызывает сомнения в своей технологической насквозь природе и идеологической привязанности к проекту деконструкции России как большого субъекта.  Так, когда средства массовой коммуникации через фильмы, статьи вбрасывают в течение многих лет установки типа: «в этой стране нельзя жить», «все приличные люди сваливают», молодое поколение реагирует на рядовые события стереотипным для себя образом. Согласно этой атмосфере «страну надо менять», «власть надо менять», что реализуется в стремлении участвовать в политике через радикальные по форме и разрушительные по природе действия.

Валерий Скурлатов: Социальная фрагментация и деградация общества

Поскольку русский народ после смерти Сталина и развенчания советской фазы русской истории лишился цели и смысла своего существования и поэтому ошкурился сверху донизу, то он в Русской Катастрофе-1991 предал сам себя (свой высший жребий) и отдал право первородства за чечевичную похлёбку и пал ниц перед Золотым Тельцом потребительства и в результате утратил «русский дух» (русскую пассионарность) и даже витальность, то есть способность к самоорганизации и соответственно к самозащите. Наивны попытки возродить былую мощь через досубъектное этнозоологическое сплочение или через эмоцию ненависти к чуркам, жидам, пиндосам и т. п. — ибо прежние узы расовой, кровнородственной или сословной солидарности давно проржавели, а уровень низовой субъектности и соответственно способности к самоорганизации среди русских ниже ныне даже «стартовой планки». На старых досубъектных сиюминутных инстинктах далеко не уедешь, а новые субъектные долговременные интересы пока слабы. Ситуация в путинский России напоминает ситуацию в позднецинском Китае, когда компрадорски-мародерский режим увенчивался верховным «тандемом» (роль «медведева» играл император Гуансюй, а роль «альфа-дога» — вдовствующая императрица Цыси), а рассыпавшийся китайский апатичный деморализованный 400-миллионный народ оставался за скобками политики. Соседняя Япония тогда стремительно модернизировалась и нанесла поражение Китаю, и летом 1898 года либеральное окружение императора уговорило его начать китайскую «модернизацию сверху» («сто дней реформ»), однако Цыси вовремя спохватилась и отрубила голову «китайскому гонтмахеру», тогда как «китайский юргенс» (его звали Кан Ювэй) вовремя подсуетился и укрылся под японским крылом.

Валерий Скурлатов: Пассионарии для Мировой революции

Происходящий ныне новый рывок человечества к субъектности должен сломить сопротивление сил реакции-десубъектизации, которые продолжают господствовать не только в РФ, но в той или иной мере мешают прогрессу человечества во всех остальных странах. Речь идёт о Мировой революции. Что и кого она должна сокрушить? В первую очередь, как гласят откровения всех религий, надо скрутить Иблиса-Сатану, предстающего ныне как Золотой Телец потребительства. От него — мировой кризис, социальная несправедливость, духовное растление. Сокрушить надо идолов обрядоверия, пытающихся совратить стремящихся к Правой Вере. Сказано в Священном Коране — «О люди, ведь обещание Аллаха — истина; пусть же тебя не обольщает ближайшая жизнь, пусть не обольщает тебя обольститель об Аллахе! Поистине, сатана вам враг, считайте же его врагом! Он зовет свою партию /намёк на политическую партию и лженародное сборище десубъектизатора/, чтобы оказаться им обитателями огня» (Сура «Ангелы» /«Аль-Фатыр»/ 35:6. — перевод академика Игнатия Юлиановича Крачковского). И в христианстве Тот, Кто «есмь Альфа и Омега, Первый и Последний», свидетельствует о Своей ненависти к попам-Николаитам, которые священное служение оборотнически-обрядоверчески и лицемерно-демагогически подменяют шкурным обслуживанием князей мира сего, который во зле лежит (Откровение святого Иоанна Богослова 2:6, 15).