Володимир Єшкілєв: Обиватель і його боротьба з "довгими історичними стратегіями"

 Отже, після кількох місяців суспільної нестабільності, “настроєвої ломки” та інфляції оптимістичних прогнозів картина майбутнього виправлена. Масова обивательська свідомість осягнула (проте внутрішньо не прийняла) той прикрий факт, що війна буде довгою, витратною і виснажливою.

Тепер для більшості зрозуміло (але, знов-таки, не прийнятно), що перемога безпосередньо пов’язана зі здатністю держави пережити черговий “історичний спазм” московської імперської реставрації. При цьому пережити його пасивно і принижено (як це роблять, скажімо, Грузія чи Казахстан) нам не до смаку. Та й не вийде. Адже саме ми опинилися на вістрі експансії, узяли на себе головний удар і, судячи з усього, змушені будемо гордо витримувати агресію до завершення “спазму”.

Зрозуміло, що маємо справу з історичною аномалією, пов’язаною з московським типом освоєння простору, який є цивілізаційним вивихом, своєрідною грубою мілітаристською пародією на Візантію.

На жаль, історія свідчить, що такі вивихи можуть існувати дуже довго. Скажімо, Ассирія, мілітаристська пародія на Вавилонське царство, протрималася ціле тисячоліття. Для знищення цієї паразитичної держави аграрним монархіям Сходу довелося створити першу у світовій історії багатосторонню військову коаліцію.

Умовою існування аномалій є безперервна агресія, яка живить їх навіть не ресурсами, а “смислами існування”, примиренням із власною глибинною неправильністю. Мирні періоди в їхньому житті є періодами занепаду, смислового глухого кута, хворобливих пошуків втраченого часу.

Стратегії, спрямовані на те, щоб пережити історичну аномалію, — це “довгі стратегії”. Вони передбачають не лише колективну (громадянську) витримку, але й певний штиб колективного способу мислення, який у масовій свідомості ефективно сепарує тривале від минущого, стрижневе від маргінального. А ще ці “довгі стратегії” для свого успіху мають бути консолідовано та свідомо підтримані панівними суспільними елітами. Це ледь не головна умова для втілення “довгої стратегії”.

Тут, на жаль, ми стикаємося з нашою рідною архаїкою. Історично більшість українців усе ще віддає перевагу не закону, а справедливості, шаблону (звичаєвій модальності), а не принципові (дискурсивній модальності).

Ми живемо в тих базових світоглядних координатах, що передбачають стратегування, базоване на імпульсах колективної волі, імпульсах прагнення справедливості, негайної відплати та адресної помсти. Тому в нас цінують крикунів і шукачів таємної змови. Ідеальний провідник натовпу — галасливий конспіролог, що показує пальцем на ворога народу (“іншого”, “чужого”, “не нашого”), плаче, хапається за сувенірну шаблю та волає про відплату.

Обиватель прагне реакції в стилі “тепер або ніколи”. Обиватель не осмислює періодів, довших за один-два роки. Бо в дальшому майбутті, переконані обивателі, “невідомо, що буде”. Вони не відчувають часу інститутів громадянської спільності, “часу держави”, спроможного тривати сотні років. Відповідно, “внутрішній планувальник” обивателя не заглядає за горизонт часу, обмежений змінами в сімейному стані, професійними перспективами, господарськими й торговельними циклами.

Олег Покальчук: Порівняння розвитку українського суспільства, його поточне конструювання з виготовленням самурайського меча

... Наша культура століттями перелаштовувалася в такий спосіб, що в неї запхнули найбільш деформовані частини християнської культури й найпотворніші інструменти впливу світської влади. Виховання хохляцтва, яке співами й танцями розважає панів у поміщицькому театрі «гопака та чарки», — це як існування «домашніх негрів» у американській культурі. Був консенсус хамів щодо такої соціальної поведінки, але були й правильні люди з шаблями.

Так от, про мечі. Хочу порівняти розвиток українського суспільства, його поточне конструювання з виготовленням самурайського меча. (Наперед перепрошую за орфоепію, коли щось не так. Я вивчав японську мову дуже давно, а катаною рубав хіба що бур’яни на городі й новорічну ялинку в травні.)

Процедура називається «тамахагане». Складання й обробка шарів сталі різної якості, аби створити меч зі збалансованими характеристиками гостроти та міцності.

Процес охоплює такі кроки:

Вибір сировини. Використовували різні типи руди з високим і низьким вмістом вуглецю. Це давало змогу досягнути балансу між міцністю та гостротою.

Тут — про демографію та генетику. В історичному анамнезі ми мали три касти, якщо узагальнити Донцова й Шевченка (котрий Тарас Григорович). Донцов говорив про козаків і гречкосіїв, Шевченко — про козаків і свинопасів. Хоча аграрний бізнес і тваринництво — трохи різні речі, узагальнимо, що є козаки та «інші» хороші люди, але ні разу не козаки.

Виготовлення брусків (конкетан). Руду плавили й перетоплювали у форми для створення брусків криці «конкетан». Кожен конкетан мав різний вміст вуглецю, а також інших домішок.

Це про наші війни й катастрофи. І не лише про локальні. Кожна національна катастрофа радикально змінює склад суспільства та спосіб подальшого існування. Після Першої й Другої світових воєн, після здобуття Незалежності в національні форми відливалися люди з дуже різними, іноді протилежними уявленнями про майбутнє України. Але вони там застигали.

Складання шарів. Конкетани різного складу та якості розрізали на пластини, потім складали їх одна на одну. Шарування робили, аби створити різні властивості сталі на різних ділянках меча.

Тут маємо справу з кадровою політикою різних режимів і влад. Хтось погоджувався інтегруватися, а хтось випадав у металеву тирсу, хоч іноді з яскравими іскрами. Але випадав назавжди. Напевно, кожен із вас іноді собі думав, як би повелися ті чи ті відомі люди, якби дожили до наших часів. І щира відповідь не завжди приємна.

Олена Семеняка: Про психонавтику Эрнста Юнгера

Ернст Юнґер, ветеран обох світових війн, що в свій ранній період очолював націонал-революційні ветеранські кола, тобто належав до революційної правиці, експериментував із психоделіками (які не є наркотиками в розхожому розумінні) як у ході першої, так і після другої світової, зокрема, отримавши запрошення на спільні досліди від винахідника LSD Альберта Гоффмана. 

Як і Гоффман, що пов'язував своє відкриття з Елевсинськими містеріями, Юнґер відмовлявся від реноме гуру для хіппі і бітників, вважаючи, що вони просто намагаються заповнити пустку на місці зневаженої релігії і моралі в еру пост-Просвітництва й підкреслюючи свій інтерес до трансцендентних сфер і строгий медичний контроль над експериментами. Іншими словами, він по-еволіанськи розглядав ці речовини з позицій шансів на самоініціацію в сучасному світі, що знайшло відображення в численних сюжетах і мотивах його творів про сучасні гностичні спільноти посвячених, спогадах Гоффмана і цій програмній праці 1970 р., що скоро вийде друком у пречудовому видавництві Олексія Жупанського. 

В англійському перекладі німецьке "Rausch" у назві "Annäherungen. Drogen und Rausch", до речі, перекладено не як "сп'яніння", а дещо довільніше за формою, але, може, навіть точніше за змістом - як "altered states", тобто змінені стани. 

Як військовий, Юнґер наполягав на необхідності створення Генерального Штабу психоделічних студій - інакше аналог створять інші з власною метою. Тому мене радує те, що серед колег - науковців, медиків, реабілітологів, гуманітаріїв - з'являється консенсус щодо необхідності брати цей напрямок у свої руки й активно його розвивати. 

Цей загадковий трактат Юнґера, що вплинув на теоретиків постмодернізму Дельоза й Гваттарі, заслуговує на поглиблений коментар уже на рівні назви, де "Наближення" передусім стосується прискорення бажаних метаісторичних змін через психонавтику - термін, теж винайдений Юнґером. Цьому, власне, й присвячене моє дослідження, по слідах якого обов'язково видам монографію.

Видавництво Жупанського

Третя книжка цього літа приєдналася до двох своїх соратниць і вже також у друці.

Ернст ЮНҐЕР. НАБЛИЖЕННЯ. НАРКОТИКИ І СП'ЯНІННЯ

Над виданням працювали:

Переклад з німецької та примітки - Роман ОСАДЧУК

Літературне редагування - Леся ПІШКО

Художня редакторка / верстка - Оксана БАРАТИНСЬКА

-------------------------------------------------------------------------

Ернст Юнґер /Ernst Jünger/ (1895–1998) – німецький письменник, публіцист та ідеолог консервативної революції, брав участь в обох світових війнах. Завдяки раннім художнім і публіцистичним творам вважається предтечею націонал-соціалізму, хоча його пізніші речі, написані після 1933 року, позначені критикою НСДАП. Беручи участь у Першій світовій війні офіцером, Юнґер пише одну зі своїх найвідоміших книжок «У сталевих грозах», в якій осмислює феномен війни, чим здобуває визнання як серед мілітаристів, так і серед пацифістів.

Ростислав Шпук: Агресія, Фройд і ... Богдан Бринський в арт-галереї "Вагабундо"

Картина Богдана Бринського.

Троє синів Сигізмунда Шломо Фройда воювали на фронті Першої світової. Тому він дуже уважно приглядався до війни і до її впливу на особистість. Бо опинився у тривалому стані настороженого очікування найгіршого. І вже сам був не радий своїм сновидінням, котрими сновигали невідтлумачені страхи. Але зробитися власним пацієнтом не зміг, і замість самолікування взявся психоаналізувати війнушку. Тоді, у зрілому віці, раптом прийшов до радикальних змін у своєму стрункому вченні. 

Наприклад, перестав розділяти сексуальний інстинкт і базовий інстинкт самозбереження, а на вершину всієї інстинктивної системи звів інстинкт смерті, поєднавши його з інстинктом агресії. Після чого оголосив, що конфлікт між цими інстинктивними полюсами і є визначальним в людині. І перемагає майже завжди інстинкт смерті й агресії. Війна лише робить цю перемогу відкритою, з легкістю здуваючи з людини культурні надбудови: вони виявляються закоріненими не глибоко і валяться з першими ж страхами. Цю свою культурну капітуляцію людина до пори до часу приховує, а потім вивільняється і несвідомо використовує війну, аби з полегшенням відкинути штучну благопристойність. А щоб її втримати навіть у мирні часи, потрібна невпинна робота над собою. Але таке розкріпачення все одно відбувається: у снах, туди моральність не проникає. А війна – це як сон, на який не існує будильника. 

 І заповіді Божі на чолі з «не убий» є лише переліком найпритаманніших для людини схильностей, від яких слід відмовитись. 

 Це все я до того, що досвід переживань здатен швидко змінити позиції навіть всередині потужного мозку мислителя з добре організованою системою поглядів. А серед різних мізків ситуативне розходження позицій може бути таким радикальним, що ці позиції стають вороже-бойовими.  

 Тому, ставлячись з розумінням до чужих «похибок» й інакодумства по відношенню до трендових «правил», ми насправді даємо шанс собі на збереження обличчя в разі майбутнього переосмислення, може навіть безболісного при болісній зміні обставин. 

 Але війна робить своє - по Фройду. Нам хочеться по-тваринному картинно погаркувати, демонструючи вражаючу відданість Срачу і здатність пірнати туди з головою. І насторожуватись на авторитетів, чуючи тривожний дзвоник в іхньому всьому і вдаючи, що він дзвенить не у наших головах. 

Игорь Эйдман: Байден, пришли окорочка!

 Российское общественное сознание крайне инфантильно. Оно напоминает психологию трудных подростков-невротиков. 

Мощный комплекс неполноценности заставляет малолетнего хулигана самоутверждаться за счёт насилия. Однако рационально оценить свои возможности он не в состоянии. В спровоцированной им же самим драке его больно бьют, после чего самооценка резко падает. Страна стоит перед миром с "повинной рожей" нашкодившего подростка: "Дяденьки не бейте, лучше покормите, я голодный!".

Однако период раскаяния длится недолго. Очередной вождь (какой-нибудь старый вор) объясняет стране-подростку, что во всех ее неудачах виноваты окружающие. Страна опять впадает в ресентимент и пробует отомстить окружающим за собственную несостоятельность, самоутвердиться с помощью насилия.

Российское общественное сознание раскачивается как качели: от безудержного самовосхваления к жестокому самоуничижению и обратно.

В период мании величия страна делает преступные глупости, пускается в кровавые авантюры. Затем следует крах, период самоуничижения и попрошайничества (уже скоро).

Время СССР:

Мы - самая передовая, первая социалистическая страна. У них - безработица, инфляция, коррупция. А у нас ничего этого (и даже секса) нет. Мы покорили космос, держим полмира в кулаке, "а также в области балета мы впереди планеты всей".

Перестройка и 90-е:

Мы для всего мира - печальный пример того, как не надо жить; поставили провальный коммунистический эксперимент, погубили лучших людей страны. У них - демократия и полные полки в магазинах. У нас - бардак и дефицит. Буш, пришли окорочка!

Путинское время:

Мы - самые великие и крутые, правильные и настоящие. У них - родитель номер один и номер два, гей-парады, моются собаками, закусывают хомяками. У нас есть все для счастья: папа и мама, выпить и закусить, свет и газ, бомбы и ракеты, скрепы и Путин. Мы свято храним православные традиции и анальную девственность. А кто к нам с гей-пропагандой придёт - от неё и погибнет! 

Постпутинское время:

Мы - позор человечества. Зачем-то напали на соседей, убили множество людей, разрушили города, стали пугалом для всего мира. Это всё Путин виноват. Он нас попутал, а мы, неразумные, поддались. Байден, будь таким же добреньким дедушкой, каким был Буш, пришли куриные окорочка! Мы ещё не забыли их сладастный вкус, на голодный желудок буквально сводящий с ума.

Владимир Емельянов: Путинская личность как фашизоидный тип

В чем очевидная особенность этой (Путина. -ред.) 70-летней жизни? Она в том, что все получилось противоположно ожидаемому.

Сторонник патриархальной семьи и домостроя стал единственным разведенным правителем России и в публичном поле, вопреки своим декларациям, одинок.

Человек, почитавший себя миротворцем и желавший говорить с Ганди, стал самым оголтелым милитаристом, поломавшим судьбы по крайней мере двух народов.

Декларирующий свое христианство сместился в своих духовных поисках на Алтай, в край шаманских бубнов и кровавых жертв.

Желавший вначале ввести Россию в Европу с течением времени развелся со всем миром, и это повторило его семейную историю.

Почему так вышло? Трудный вопрос. Личная модель мира, до времени прикрываемая общеизвестными истинами, вышла из-под контроля и вступила в конфликт с реальностью. Человек стал хотеть от всего человечества усредненного стандартизованного существования в рамках того, что он понимает под "традицией" и "истинными ценностями"...

Что лежит в основе этой модели мира?

1. Идея справедливости, которая реализована им в идее мести и насильственного возвращения к прапорядку.

2. Эсхатологическое сознание. Настолько живое, что человек буквально признаёт страшный суд, ад и рай.

3. Идея биологической заданности и предопределенности социальных отношений. Отсюда сильная ориентация на животный мир и любовь к хищникам.

4. Идея изначальной порочности всех людей, вследствие чего - тотальное недоверие всем людям вообще.

5. Признание кровавой жертвы реальным способом искупления.

6. Обида и нелюбовь как постоянные эмоциональные реакции.

В этой личной вере религиоведу еще копаться и копаться. Но результат очевиден. И он противоположен изначальным декларациям.

Шамолин Роман: Русская эволюция: от «поколения П» к «поколению Z»: как государством услышан и обработан запрос масс на нематериальные ценности. О природе эйфории

 Лет тридцать назад Виктор Пелевин написал «Generation «П», — энциклопедию русской жизни 90-х. И не устаревала эта энциклопедия долго. Ее концепты и герои с блистательным успехом развернулись в нулевые годы, представляя целые классы обитателей бизнес-офисов, TV-каналов, муниципальных и правительственных кабинетов. А потом, когда в пространство, подобно праздничному торнадо, ворвалась сфера IT, — «поколение П» стало с готовностью перевооружаться, осваивать мобильные дискурсы, переходить из режима «офисного планктона» в режим «планктона на удаленке». Оно рассеялось по всем тропическим и причудливым уголкам мира, но при этом неизменно оставалось собой. А быть собой для «поколения» означало, что при любых условиях и во всякое время суток надо быть, прежде всего, производителем денег. 

«Поколение П» было вполне интернациональным. Его отечественные представители легко говорили на одном языке со своими коллегами практически с любого континента: и с трансгендерными парижскими криэйтерами, и с колумбийскими дилерами. Это был всеобщий язык конвертируемых либеральных ценностей + разговорный английский.

Мотивация тоже была вполне интернациональной: на низовом уровне она концентрированно выражалась в бесперебойной возможности заказать себе Jack Daniel’s со льдом и без колы, на топ-уровне — в потреблении ровных дорожек высококачественного кокаина. Эротическая составляющая прилагалась по умолчанию. Литературная составляющая: романы Бегбедера, «50 оттенков серого» Эрики Джеймс. Иногда, для восстановления аутентичности, — Пелевин и Сорокин. Впрочем, все это для топ-уровня. Низовые уровни вполне довольствовались сериалами.

В общем, мотивацией был гедонизм, а жизненная философия настолько глубоко постмодернистской, что ее практически не было. 

Концепт «поколения П» весьма скоро стал главенствующим на территории «русского мира»; он ведь и не был чем-то принципиально новым и вполне соответствовал массовому бытовому конформизму советской эпохи.

Концепт задавал ориентиры и был вне конкуренции. Юные дарования из самых глухих спальных районов самых богом заброшенных городков имели перед глазами довольно четкую схему: офис в губернском центре, женитьба/замужество, ипотека, машина в кредит и, если все пойдет хорошо, — развод и переселение в столицу, где схема повторялась заново.

Олег Покальчук, Елена Подолян, Наталья Шапошник: Индуцирование «предательством»

Задайте себе вопрос: зачем захватывать человека в заложники на глазах у всего мира?

Перечислим распространенные версии, которые можно встретить под публикациями в СМИ и сети.

Чтобы показать свою силу? 

Неверный ответ. Это вторичная выгода, но не мотив.

Чтобы нейтрализовать независимого журналиста?

Неверный ответ. Ни один независимый журналист не может быть настолько влиятельным, чтобы ради его пленения пусть и нелегитимный, однако формально все еще президент, совершил акт терроризма.

«Чтобы другим неповадно было».

Это почти верный ответ в неправильной формулировке.

Цель подобного действия – через Романа Протасевича повлиять на эмоциональное состояние и поведение каждого, кто идентифицирует себя как представителя гражданского общества Беларуси или как человека, разделяющего такую позицию.

Мы все (те, кому небезразлична судьба Протасевича) являемся мишенями.  Точнее -  наши эмоциональные, ментальные и поведенческие реакции, которые теперь будут определять дальнейший ход событий. Мы должны были почувствовать нашу уязвимость и полную беспомощность.

Чем мы занялись в качестве психологической защиты, чтобы избежать этих невыносимых чувств? Мы принялись обсуждать и критиковать поведение заложника.  Вместо того, чтобы анализировать природу собственных реакций и гибридные методы воздействия на общественное сознание.

В обсуждаемом интервью Протасевича то, что мы видим на экране идентично известным видео «Аль-Каиды» с отрезанием голов пленникам в прямом эфире. Хорошо изученный метод деморализации и запугивания целых сообществ.

Мы заявляем, что не оставим это преступление и подобные ему без профессионального внимания и будем публично давать экспертную оценку с целью противодействия деструктивному влиянию на широкие массы. 

Олег Покальчук, социальный психолог, эксперт по информационным и психологическим операциям

Елена Подолян, психотерапевт групп аналитик, руководитель ГО «Форпост».

Наталья Шапошник, клинический психолог, специалист по работе с жертвами пыток.

Кирилл Сазонов: Зачем россиянам заламывать во поле березу?

Мне кажется, я именно сейчас понял психологию россиян. Зачем они лезут к соседям, почему с непонятным варварским упорством все разрушают.

Дело в культуре и традициях. Как ни странно звучат эти слова в данном контексте.

Те, кому за сорок (да, пожалуй, что и за тридцать) прекрасно помнят народную песню «Во поле береза стояла». Учили на уроках музыки тотально, но никто даже не попытался вникнуть в примитивный текст. А зря. В ней — ответ. Текст примитивный, сплошные повторения и традиционные люли-люли.

Итак, первый куплет: «Во поле береза стояла». Ничего особенного, художественная ценность сомнительна, но многие народы прошли через этот культурный слой — что вижу, то и пою. Так что пускай.

Жесть начинается со второго куплета. Какой вывод делает автор народного хита, увидевший березу? Он поет: «Некому березу заломати». Вот это с точки зрения другой культуры необъяснимо! Растет дерево в поле, шелест листвы, тень, какие еще ассоциации? У автора простые — эх, бл.., некому сломать!

Вот что тревожит российского человека. Почему никто не сломал дерево до сих пор? Это проблема. Вот он — вечный русский вопрос! И ответ тоже в рамках логики. Потому что некому. Все просто.

Третий куплет служит логическим завершением всей этой народной творческой концепции и ставит жирную точку в песне. Я пойду, погуляю и березу сломаю. Ну, должен же кто-то, правильно? Кто — если не я? Ни слова о холодной зиме и острой нужде в дровах, ни намека на необходимость пустить деловую древесину на нехитрый деревенский стартап типа оглобли для боя на средней дистанции с соседом.

Эти звенья в цепочке лишние. Стоит дерево. Сломать некому. Значит, я сломаю. Просто и без рефлексий.

Теперь я напомню, что песня считается народной, любима населением, часть культурного наследия. И два вопроса. Первый — какие перспективы развития экономики, культуры и общественных отношений в стране, с таким культурным кодом?

Второй — что делать соседям этого государства, с которыми оно хочет дружить, вплоть до объединения?

Степан Кий: Информация как одна из форм движения

Введение. Состояние вопроса на сегодняшний день. В «Философском энциклопедическом словаре» читаем: «Понятие информации стало общенаучным понятием, т.е. общим для всех частных наук, а информационный подход, включающий в себя совокупность идей и комплекс математических средств, превратился в общенаучное средство исследования. … Последовательно материалистическая, опирающаяся на данные современной науки, трактовка природы информации развивается в диалектическом материализме, исходящем из первичности материальной информации по отношению к идеальной и глубокой связи информации с отражением. В марксистской литературе сложились две основные концепции информации: 1) как формы отражения, связанной с самоуправляемыми системами; 2) как аспекта, стороны отражения, которая может передаваться, объективироваться.
Наиболее распространенным (но не общепризнанным) является  определение информации на основе категории разнообразия (развитое английским кибернетиком и биологом У.Р.Эшби) и категории отражения как свойства всей материи, впервые предложенное и обоснованное философами-марксистами. Однако не существует одного общего определения понятия информации. Порождает дискуссию вопрос о предметной области понятия информации (является ли она свойством всех материальных объектов, или только живых и самоуправляющихся, или же только сознательных существ и т.п.). Проблема информации является одной из наиболее актуальных и фундаментальных в условиях современной научно-технической революции, характеризующейся, в частности, передачей информационных функций от человека к машинам в самых широких масштабах».* (Выделено мной. С.К.).

Со времени советского издания словаря прошло более тридцати лет, пришел капитализм, но ситуация с выяснением феномена «информация» (сведений) не сдвинулась с мёртвой точки. Продолжаются (типа научные) споры среди «исследователей» со степенями и без оных, пытающихся разгадать «улыбку Джоконды», которая снисходительно посматривает на эти схоластические препирательства вокруг себя. Следовательно, проблема феномена «информация» носит объективный характер и не зависит от общественно-экономической формации. Разгадка сего феномена прямо зависит влияния другой «дамы», которую зовут диалектика и с которой большинство «исследователей» не только не дружат, но даже незнакомы. Такого неуважения к себе диалектика, как и всякая «дама», не прощает и заводит дискуссии в такие схоластические лабиринты, что академические «специалисты» там бродят всю жизнь, при этом свято веря, что они развивают науку. Как вклад в разгадку феномена «информация» и подготовлен данный материал.

Максим Борозенец: Полярное заземление

Примордиальная Традиция, следы которой оставлены в сакральных текстах Веды и Авесты, повествует о двух изначальных человечествах, населявших нашу планету. 

Традиция однозначно указывает на Северный Полюс как на реальный Центр Мира, единый исток, из которого берут свое начало все направления, нанизывающие бесконечные периферийные круги широт. В этих краях, где царствуют иные законы времени и пространства, а год поделен на 6 месяцев света и 6 месяцев тьмы подобно дню Бога, обитал Homo Polaris. Наследник Небес и потомок Света, он был изначально соткан из чистой энергии. Центростремительная сила Полюса сконцентрировала эту энергию и материализовала ее в нашем мире. Иными словами, невидимая земная ось послужила той священной лестницей, по которой вестники Неба сошли на дольние берега Мироздания.

Будучи одновременно отдельными сущностями и эманациями Единого, они владели Абсолютным Знанием – их мысли были открыты друг для друга, и каждый был мыслью друг друга. 

В северной прародине, условно называемой Арктидой (авестийская «Арьяна Ваэджа», древнегреческая «Гиперборея», «Арктогея» позитивистских наук и современных мистиков), они обрели свой дом, в котором язык, религия, ремесло, наука и искусство были неотделимы.

На вершине Горы Мира (ведическая «Меру») они воздвигли Град Солнца, посреди которого возвышалось Великое Древо Жизни, соединяющее Небеса и Землю – та самая лестница, по которой боги пришли в наш мир, свидетельствуя о мире ином.

*****

Второе человечество было полной противоположностью «полярному», появившемуся на Земле в результате инволюции. Дети протоматерика Юга, Гондваны, они населяли экваториальные области, и были всецело порождением Матери-Земли, то есть материи, развившейся в сложные формы путем эволюции. Смутно ощущая себя в пространстве, Homo Equatorialis был неотъемлемой частью круговорота биосферы нашей планеты. Подобно пыли на ободе колеса, он вел инертный образ жизни, ничем не отличаясь от окружавших его животных. Пребывая в постоянной тревоге от домогавших его хищников, он не знал о высших мирах, скрывающихся за ширмой материи и порогом смерти. Гонимый постоянным голодом и похотью, он тратил все свои силы только на поддержание телесного комфорта, которого требовало его звериное естество, и почти не задумывался о мире вокруг и внутри себя. Он наблюдал за птицами и зверями, и подражал их повадкам, а также жадно собирал разноцветные камешки и ракушки – примитивный тотемизм и фетишизм были единственными формами его сопричастности к тайнам бытия. Иногда он смотрел в небо, исполненное пронзительным светом Солнца днем и холодным мерцанием Луны и звезд ночью, но не видел там ничего кроме разноцветных пятен.

Владимир Видеман: Институциональная антропология

I. 1. Проблема терминирования

«Изложение любой терминологической системы, по существу, является трансформацией мысленной энергии (внушением). Теория не только объясняет, но и внушает в мере гипнотических способностей своего автора и психологической настроенности адептов. Доказательство теории является не столько логическим процессом (любое суждение заключает в себе интуитивный скачок), сколько гипнотическим слиянием мысленного внушения говорящего и аудитории. Вследствие этого можно использовать доказательство и интерпретацию в качестве процессов внушения на фоне болезненных психо-социальных синдромов (примером этого может служить учитывание настроенности большинства аудитории для проведения недоказанных или же тенденциозных постулатов в целях построения определенной теории).»

Р. М. Тамм. Нуль-Гипотеза-Теория

Всякая теория, как логически связный текст, упирается в проблему адекватного терминологического изложения точки зрения автора. «Кто ясно мыслит — ясно излагает», — сказал философ (Артур Шоппенгауэр). Принято считать, что чем однозначнее значение термина — тем понятнее он для читателя. Отсюда — стремление авторов как можно точнее и полнее определить искомое значение ключевых понятий их интеллектуальной продукции. Апофеозом терминологической корректности представляется т. н. научный подход, тенденциально исключающий всякую двусмысленность изложения, не говоря о многозначности. Однако, требование терминологической однозначности, исходящее из презумпции «научной истины» как, в пределе, единственно возможной, противоречит психологическим началам самого языка как средства многоуровневого кодирования. С чисто формальной точки зрения, всякое последовательное уточнение любого термина является ни чем иным, как процессом интерпретации одних понятий через другие. Таким образом, мы имеем дело с порочным кругом терминирования, где a = n = a…

Вместе с тем, всякая речевая структура является системой с открытыми (т. е. допускающим поливариантность) кодами, за счет адаптивных возможностей которых происходит ее историческое развитие. Более того, именно потенциальная многозначность любого слова и делает последнее оперативным элементом собственно языка как системы коммуникации прежде всего, и только после этого — средством передачи рационально осмысленной информации (вспомним, к примеру, известный эффект «коммуникации без информации» на т. н. корпоративах).

Кирилл Серебренитский: Русские как имитанты: К пониманию культурно-игрового кода

В среде, сохраняющей сознание агро («простой народ» — как эндоним), ещё принято ритуально осуждать матерщину; не воздерживаясь от неё, — в определённых ситуациях благостно манифестовать безнадёжное (куда ж деваться) осуждение. По крайней мере, это свойственно женщинам из этой среды. Это придаёт матерщине, помимо прочего, особый сензитивно пикантный привкус игры в противостояние опасной грубости и ранимой благости: один из собеседников беззлобно матерится, имитируя намерение ошарашить, смутить, оглушить матерщиной, а другой — имитирует смущение и осуждение. Потом — меняются ролями.

Это, в сущности, — игровой ритуал, суть которого — в консерватизме автоидентификации. Аналог — это, например, современные коляды или масленица. В России уже около столетия совсем не колядуют и не празднуют масленицу, и даже не знают смысла этих терминов (не говоря уж о смысле явлений). Но имитация коляд — это достаточно важный инструмент автоидентификации (мы — русские, мы народ, мы наследники).

«Матерная ругань» в настоящее время — это архаизм. Конечно, при инвективной атаке широко используются матерные термины, но не менее широко, скажем, задействованы в этих параметрах и известные зооморфемы.

Гигантская лингвистическая трансформация русского языка началась в эпоху сокрушения крестьянства, Великого Северного Агро, — то есть во времена коллективизации в СССР, в 1930х. С этого времени матерщина начала достаточно быстро постепенно утрачивать функции инвективы (сиречь, ругани).

Игорь Яковенко: Гибель одной цивилизации и рождение на ее месте другой могут не осознаваться прямыми участниками

Матери будущей цивилизации

Яковенко Игорь Григорьевич. Культуролог, историк культуры, политолог, доктор философских наук, профессор РГГУ. Член Бюро научного совета «История мировой культуры» РАН.  Сфера профессиональных интересов — теоретическая культурология, цивилизационный анализ. Автор более двухсот публикаций и восьми монографий. Яковенко стремится раскрыть связь культуры конкретного общества и природы исторической динамики. Он принадлежит к числу немногих российских ученых, активно разрабатывающих проблематику цивилизационного анализа

На другой русский вопрос — «Кто виноват?» — я отвечаю последние 30 лет. В результате сформировалось более или менее целостное видение проблемы. В рамках этого видения я и предлагаю начать разговор о стратегии преобразования базовых оснований культурного сознания

Масштаб кризиса, который переживает Россия, не осознан. Его прячет в подсознание слабая человеческая психика, маскирует идеология, затушевывает благоприятная конъюнктура цен на энергоносители. Реально страна сходит с исторической арены...  В этой лекции я отвечаю на вопрос: что можно сделать для трансформации культуры, критически неадекватной вызовам времени?

Оговоримся: я не отвечаю на вопрос, как можно сделать то, что я предлагаю. Любая культура противостоит качественным преобразованиям и блокирует эти тенденции. Кроме того, качественные преобразования всегда затрагивают социальные интересы мощных и влиятельных групп. В случае с Россией противостояние будет многоуровневым и многообразным по своей стратегии и тактике. Можно ожидать консолидации сил исторической инерции, выходящих на «последний бой» с врагами Святой Руси. Я отвечаю на вопрос: что можно сделать для трансформации культуры, критически неадекватной вызовам времени?

Дисциплинарное пространство, в котором я работаю, — теория локальных цивилизаций. Это позиционирование ставит проблему общетеоретического уровня. Вопрос формулируется так: можно ли в принципе трансформировать устойчивые цивилизационные модели?

Чаще всего люди со стороны трактуют сторонников цивилизационного видения как эссенциалистов, утверждающих наличие неизменных и вечных качеств вещей, объединенных некоторой родовой характеристикой. Раз у России сложилась такая ментальность, то быть ей таковой навечно. Прежде всего в этом суждении содержится имплицитная уверенность в вечном характере объекта «Россия», что есть чистая химера. Ничто не вечно, а иррациональная убежденность в вечности «своего» народа или его культуры — одна из универсальных иллюзий, которую культура формирует у своих носителей, и в этом — одно из проявлений манипулирования человеком со стороны культуры.

Локальные цивилизации весьма устойчивы в своих базовых характеристиках. Однако они конечны, подвержены трансформациям, в том числе и весьма глубоким, и существуют ровно до трех пор, пока оказываются в состоянии воспроизводить себя в конкурентной среде других культур.

Людям, далеким от профессионального интереса к истории цивилизаций, историческое снятие конкретной локальной цивилизации чаще всего представляется в виде страшной катастрофы. По модели падения Константинополя в 1453 году. Между тем цивилизации могут уходить в прошлое и перерождаться сравнительно спокойно. Греко-римская цивилизация античности исчахла в IV–Vвеках, однако жители Рима существовали в убеждении континуитета античного мира; коронация Карла Великого в 800 году копировала классические римские образцы. Иными словами, гибель одной цивилизации и рождение на ее месте другой могут не осознаваться в полном объеме прямыми участниками (или объектами).

Кризисы открывают окно возможностей качественных трансформаций, и чем глубже кризис, тем шире это окно.

Масштаб кризиса, который переживает Россия, не осознан. Его прячет в подсознание слабая человеческая психика, маскирует идеология, затушевывает благоприятная конъюнктура цен на энергоносители. Реально Россия сходит с исторической арены.

Bulochnikov: Как сформировался русский характер?

Основной определяющий фактор этногенеза, это местность в котором он формируется, климат и плотность населения на данной местности.

На территории России плотность населения до сих пор одна из самых низкая в мире. А в Сибири плотность населения такова, что ниже она только в Антарктиде. И в Сахаре, и в Амазонии плотность населения выше. Соответственно и природный ресурс на душу населения выше. И зачем в таком случае относиться к нему бережно? Не рациональнее ли, загадив одно место, просто перейти на другое? Это вошло в национальный характер. Хотя уже и не работает в районе мегаполисов, но всё равно гадят в силу своей ментальности.

Второе: плотность населения в России на порядок меньше и, соответственно, расстояние между населёнными пунктами на порядок больше, чем в той же Европе. Соответственно, привести в европейское состояние коммуникации между населёнными пунктами стоит на порядок больших усилий, чем в Европе. Не проще ли приспособиться к плохим дорогам? Вот вам и первая беда в России.

То же самое с приусадебными участками. Все, кто был в Европе или Китае, удивляются, какие у них прилизанные подворья! А теперь прикиньте, какого труда стоит прилизать две сотки на семью, и какого труда стоит прилизать два гектара? Кстати, китайцы в Сибири тоже распахивают больше земель, чем в Поднебесной. И соответственно, вылизанность ихних полей больше напоминает российскую, чем китайскую.

Ярослав Мельник, Наталія Криворучко: Імітація в контексті формування політичного дискурсу: східноєвропейський контекст

Хочеш вижити – навчись імітувати,
прикидатись, обманювати
(один із законів природи)

Східнослов’янське політико-правове та соціокультурне середовище формує необхідність переосмислення наших реалій та пошуку нового теоретичного обґрунтування історичної дійсності. Культурна епоха Східної Європи, яку можна назвати «пострадянською» чи «трансформаційною», принесла з собою нові факти, переформатувала людські стосунки, запропонувавши то cпрощені, то ускладнені мімікрійні форми дійсності. Постійні катаклізми, що все частіше виникають у суспільному просторі України, Росії та Білорусі, опозиційні рухи, стихійні страйки, голодування, акції непокори, демонстрації тощо ставлять на порядок денний питання про необхідність об’єктивного розгляду та перегляду політичних, соціальних, економічних, культурних та інших державотворчих процесів. У цьому контексті доцільно буде об’єктивно та неупереджено вивчати і викривати явища, успадковані від радянської епохи та набуті впродовж останніх десятиліть. Один із таких феноменів, який є малодослідженим і аргументовано не поясненим з наукової точки зору, – це імітація. Специфіка цього явища достатньо детально вивчена у контексті живої природи – флори та фауни, але в ключі людської суспільної діяльності залишається terra inkognita…

Ярослав Мельник, Наталія Криворучко: Типологія стратагем мислення у контексті державотворчих інтенцій

У статті робиться спроба узагальнити багаторічний досвід спостереження та вивчення ментальної типології. Пропонується  класифікація складників, які формують цільно-системний етнотип. Думки, викладені у статті, можуть бути ключем до пояснення багатьох фактів соціального та етнокультурного планів минулого та сьогодення.

 Ключові слова: ментальність, ментальний тип, стратагема, аграрний тип мислення, державотворення

На сучасному етапі розвитку гуманітарної науки менталітет нації є одним із ключових об’єктів дослідження у різних галузях знань – лінгвістиці, психології, етнології, культурології, філософії, політології, логіці, теорії штучного інтелекту та багатьох інших [1, 2]. Наукові розробки пропонують низку підходів до інтерпретації цієї категорії. Причиною активної уваги авторитетних учених до ментальності є прагнення збагнути специфіку способу, стилю та стратегії мислення тієї чи іншої нації. Саме тому в науковій практиці існує розгалужена низка розумінь і тлумачення цього поняття. Г. Смітюх  та В. Стрілецький визначають ментальність як «характер та лад людського мислення, що реалізується на рівні свідомості, але базується на структурних елементах сфери підсвідомого, що включають в себе архетипи як окремої особистості, так і етносу в цілому» [13].

Олег Гуцуляк: Гламур і «туга за жахом»

Міфологізація притаманна сучасному «демо-ліберальному» суспільству ринкової економіки. В ньому міфом стає образ «золотого віку добробуту, вічної молодості та еротизму» (гламур), який ним, начебто, вже реалізований. Пропагується «масовий гедонізм» – уявлення про те, що тільки у стані радості, вдоволення, добробуту, естетизму (насолоди красою) людина тільки і є сама собою. Начебто в теперішню епоху «злиття виробництва та насолоди» (за Г. Маркузе) знімаються всі перешкоди для принципу задоволення та припиняється пригнічення «тваринних потягів людей», й індивідові надалі байдуже, що на «вищому рівні» цивілізації він перебуває в стані «відчудження від своєї буттєвої сутності».

Демо-лібералізм породжує «нового люмпена», який орієнтується тільки на споживання і який не знає вищих вимірів буття, не має жодних обов’язків перед історією та культурою.

Ярослав Мельник, Наталія Криворучко: Феномен страху у сучасному соціально-політичному дискурсі

Собака зазвичай гавкає не для того, щоб налякати,
а тому, що йому самому страшно

Сучасна цивілізація зі своїми викликами і перспективами створює необхідність формування нових парадигматів мислення, свідомості й поведінки. В добу глобалізації форсований розвиток суспільних та державотворчих процесів робить очевидним необхідність розгляду страху як соціально-політичного, культурного феномену, що породжує різні форми тоталітарно-диктаторських та ін. маніпулятивних режимів, консервацію усталених суспільних ієрархій, які є відвертим анахронізмом, стають джерелом виникнення насильства, порушення прав і свобод людини. Необхідно зазначити, що гуманітарною наукою не проведено комплексного дослідження такого унікального явища, як «страх», та можливостей його практичного застосування в контексті формування соціальних систем. Крім цього, більш ніж актуальним залишається питання еволюційних наслідків та поетапних результатів у формуванні нових політичних пейзажів у планетарному масштабі.

Стихійні бунти і соціальні вибухи, локальні конфлікти і конфлікти глобальних масштабів стали типовим явищем нашого сьогодення. Непевність у заданому напрямку руху, зважених соціальних стратегій не лише породжують страх перед новим та невідомим, а й консервують застарілі ознаки режимів, породжують армії апологетів, які відстоюють ідеї існуючих або нещодавно ліквідованих систем та устроїв. Під впливом цього незмінними залишаються моделі поведінки та дезактивуються цінності, які діяли в минулій епосі, однак не є функціональними в нових умовах.

Яна Бражникова: Эмоциональный капитализм в поисках добровольцев

Ненависть к «кремляди», «сукам», «жуликам», «ворам» – драгоценное мирро, которое терпеливо собирают и аккумулируют те, против кого она вроде как направлена, понимая, что, в отличие от консервативной верности, патриотизма или даже «здравого смысла», протестные эмоции всегда конвертируются в подлинные – позитивные – ценности.
Рынок обрел новую метафизику, новый способ легитимации, обосновывающий «честный отъем денег у населения». После того, как знаменитая «невидимая рука Рынка», долгое время ловко восстанавливавшая первозданную гармонию в нашем лучшем из миров, стала дряхлеть и в конце концов отсохла – на повестке дня встала задача, которая в среде экономистов, философов, социологов и политологов была сформулирована с предельной откровенностью: поиск новой, другой, «невидимой руки». На это были брошены усилия теоретиков, которые в России, к слову сказать, возглавил т.н. Институт экономической политики им. Егора Гайдара.
И вот – ура! – найдена новая генетическая формула, омолаживающая тело Капитала – Эмоциональный капитализм (Эмоционный – уточняют ученые, справедливо опасаясь, чтобы мы не подумали, будто это сам капитализм испытывает какие-то эмоции). В честь новой невидимой руки сегодня собираются круглые столы, пишутся аналитические исследования, выделяются исследовательские гранты. Общая суть такова: мы теперь наконец-то не будем больше «париться» с производством, логистикой, хранением, оплатой и распродажами в традиционном смысле слова; новый эмо-Рынок становится пространством обмена не «товарами» или «услугами» – и даже не «смыслами», «идеями» или «технологиями» – но именно эмоциями.