*Ártus, *dhētis, *yéwos - космический порядок индоевропейской мифопоэтики

 Вся индоевропейская мифопоэтика строится вокруг взаимосвязанных понятий космического порядка (*h₂ártus, позд.и.-е. *ártus), бытия и истины (*h₁sónts, позд.и.-е. *əsónts). По этой причине Ж. Одри даже характеризовал индоевропейскую мифологию как "религию истины". Однако архаическое понятие космического порядка для современного человека часто малопонятно. Следует, поэтому, объяснить его подробнее.

Космический порядок напрямую связан с порядком общественным. Французский индоевропеист Э. Бенвенист на основании анализа индоевропейских терминов, связанных с законом и правом пришёл к следующей концепции: у индоевропейцев «закон», «право» (*dhéh₁tis - от *dhéh- «устанавливать», закон как некие установленные, фиксированные нормы поведения - установленные не человеком, а богами) – это были особые нормы поведения, предписанные богами, которые должны воплощаться на земле, в мире людей как состояние «традиционности», «нормальности», «законности» (*yéws/yéwos - закон как «подчинение предписанным представлениям о нормальном», то есть некое реальное, а не идеальное состояние законности). Иными словами, человеческий, земной закон должен быть как бы воплощением или проявлением божественного, высшего закона.

(Ту же дихотомию, причём с сохранением одного их корней исследователь в классической римской оппозиции ius «человеческий закон» – fas «божественный закон».)

Тем не менее такая схема довольно гипотетична. В реальности все архаичные индоевропейские легальные термины так или иначе связаны со сферой обычаев и норм сакрального порядка. Надёжно, однако, мы можем утверждать тот факт, что право считалось индоевропейцами явлением не человеческой, а божественной природы – законы имеют вечный и божественный характер, и земные власти должны их всего лишь приводить к исполнению и гарантировать.

Понятие *ártus (от п.и.-е. h₂ár- "прилаживать", "устанавливать", ср. *dhéh₁tis - от *dhéh-) также связано с порядком и имеет обширные мифопоэтические коннотации: порядок (*ártus) и беззаконие, хаос (*n̥ártus) - две противоборствующие космические силы в космосе, однако сам космос существует согласно *ártus и является правильным и гармоничным - это выражается в космических закономерностях и циклах (смене дня и ночи, зимы и лета, рождения и смерти и т.д.),

Таким образом, упорядоченная устроенность человеческого общества и порядок космический неразрывно связаны и зависят друг от друга: нарушение традиционного уклада буквально сбивает космические циклы и закономерности, грозя бедствиями не только общественного, но и глобального масштаба (проявление чего, можно доказывать, мы и видим в современности). Жертвоприношения и ритуалы (< лат. ritus < и.-е. *h₂r̥tos), таким образом, выполняют двойную задачу: они призваны поддерживать *ártus и держать космос в гармонии, с другой - поддерживать санкционированное богами традиционное общественное устройство.

Индоевропейская мифопоэтика пронизана ощущением того, что законы, определяющие мироздание исполнены смыслом и нормативным, а не только чисто физическим значением. Примером этому может служить распространённая во многих ветвях традиции и несомненно восходящая ко времени индоевропейского единства гомология, связывающая то, что Небо расположено выше Земли с тем, что голова человека расположена выше чрева, чресел и т.д. - то есть мифопоэтически "высокое" расположено физически выше мифопоэтически "низкого".

Индоевропейское понятие истины, в отличие от современной версии такового, также обладает нормативным значением: *əsónts — это то, что должно быть, то, что есть поистине. М. Элиаде отмечал, что для древних истинно лишь то, что причастно сакральному (а в контексте индоевропейской мифопоэтики - именно сакральному космического порядку) - остальное же не обладает каким-либо реальным значением.

Одной из функций поэта в индоевропейской культуре как раз является раскрытие этой нормативной и наполненной смыслом стороны мироздания: по выражению отечественного лингвиста и индоевропеиста С. Ю. Бородая, "Рецитация истинного поэтического слова раскрывает истинное существо мира, но и само слово генетически связано с этим существом... поэтическая рецитация истины является раскрытием мира в его нормативном измерении. Источником этой рецитации выступает видение поэта". То есть инспирируемая божеством мифологическая поэзия - у индоевропейцев миф по содержанию всегда существует как поэма по форме - раскрывает мир в его нормативном и сакральном измерении.

Жертвоприношение Имира: творение мира в скандинавской мифологии

Сегодня мы живём всё ещё в рамках постхристианской цивилизации и потому многие имеют определённые представления об иудейском религиозном творчестве, например, о создании мира в течении 6 дней или об истории Адама и Евы, но мало что знают о собственно европейских традициях. Так, легенды о сотворении мира, относящиеся к северогерманской мифологии, дошли до нас в обрывочном варианте ("постарались" христианские миссионеры, ревнители ближневосточной религии) и в основном известны лишь по пересказам Снорри Стурлусона в Старшей и Младшей Эддах. Однако, даже в усечённом варианте эта картина выглядит настолько яркой и захватывающей, что представляет немалый интерес для всех, интересующихся старинной скандинавской культурой.

Вначале была лишь Мировая Бездна, Гинунгагап, у которой было два полюса: полюс холода Нифльхейм, «Обитель Туманов» и теплый источник к югу от него под названием Муспелльхейм, «Огненная Земля», где бушевало негаснущее пламя. Внезапно 12 потоков заструились из сердца ледяной бездны Нифльхейм из источника Хвергельмир (Кипящий Котёл) и навстречу им взметнулись многочисленные искры из Муспелля. Лёд таял, встречаясь с жарким пламенем и снова замерзал под воздействием холода, образовывал причудливые фигуры и очертания, становился дождём и инеем, пока наконец не принял облик чудовищного великана, первого живого существа в Космосе по имени Имир, которого инеистые хримтурсы называют ещё Аургельмиром. Имир стал прародителем всех великанов. Когда он спал и вспотел во сне, из его подмышки появились первые два йотуна, нога с ногой Имира произвели на свет шестиглавого турса. Рядом с ним появилась корова Аудумла, питавшая великана своим молоком. Из её вымени текли молочные реки, которые образовали галактику Млечный Путь.

Сергей Беляков: Лев Гумилев как православный материалист

Л.Н. Гумилев не только исповедовал православие всю жизнь, но одно время (в 1930-е годы) даже собирался стать священником, прекрасно понимая, что такой «выбор профессии» станет для него началом пути в христианские мученики. Если он узнавал, что кто-то из близких ему людей не крещен, то старался убедить его или ее принять православную веру. Первый ученик Гумилева, ныне известный историк и филолог Гелиан Михайлович Прохоров, вспоминал, что Гумилев действовал в таких случаях личным примером.

«Я все приглядывался к нему, чем он отличается от большинства людей и от меня тоже, — рассказывал Прохоров. — И потом понял, что верой. Верой, которая давала как бы добавочное измерение личности. Я плоский, а у него еще вертикальное есть. <…> Я сам со временем попросил его быть моим крестным отцом и крестился сравнительно взрослым под его влиянием».

Еще прежде, в первые послевоенные годы, Гумилев способствовал крещению своей подруги Марьяны Гордон: убедил принять православие и сам стал ее крестным отцом. Перед самым обрядом оказалось, что Марьяна забыла крестик и деньги, она заплакала. Гумилев не растерялся: «Стой тут! Где у тебя что лежит?» «Я сказала. Он пошел, возвратился домой сам, а потом всю дорогу до Спасо-Преображения крепко держал меня за руку», — вспоминала она.

Лев Николаевич не боялся исповедовать православие и в кабинете следователя. Из материалов допроса Л.Н. Гумилева: «Гумилев: Я глубоко религиозный. Следователь: Что это значит? Гумилев: Верю в существование Бога, души и загробной жизни. Как человек религиозный, я посещал церковь, где молился. Следователь: Вы занимались и религиозной пропагандой? Гумилев: Не отрицаю, что беседы религиозного характера со своими близкими и знакомыми я вел. Имел место и такой факт, когда в 1948 г. я по собственному желанию в силу своих религиозных убеждений исполнял роль крестного отца при крещении одной своей знакомой — помощника библиотекаря Ленинградской библиотеки имени Салтыкова-Щедрина Гордон Марьяны Львовны. С этой самой Гордон, при моем содействии перекрещенной из иудейской веры в православную… Следователь: Какой же вы советский ученый, вы — мракобес. Гумилев: В известной мере это так».

Гумилев ходил в храм, исповедовался и причащался. Словом, вел жизнь настоящего православного христианина. И в то же время его религиозные взгляды были очень необычны для православного христианина. В сущности, его религиозность оказалась подчинена научному мировоззрению.