«Я все приглядывался к нему, чем он отличается от большинства людей и от меня тоже, — рассказывал Прохоров. — И потом понял, что верой. Верой, которая давала как бы добавочное измерение личности. Я плоский, а у него еще вертикальное есть. <…> Я сам со временем попросил его быть моим крестным отцом и крестился сравнительно взрослым под его влиянием».
Еще прежде, в первые послевоенные годы, Гумилев способствовал крещению своей подруги Марьяны Гордон: убедил принять православие и сам стал ее крестным отцом. Перед самым обрядом оказалось, что Марьяна забыла крестик и деньги, она заплакала. Гумилев не растерялся: «Стой тут! Где у тебя что лежит?» «Я сказала. Он пошел, возвратился домой сам, а потом всю дорогу до Спасо-Преображения крепко держал меня за руку», — вспоминала она.
Лев Николаевич не боялся исповедовать православие и в кабинете следователя. Из материалов допроса Л.Н. Гумилева: «Гумилев: Я глубоко религиозный. Следователь: Что это значит? Гумилев: Верю в существование Бога, души и загробной жизни. Как человек религиозный, я посещал церковь, где молился. Следователь: Вы занимались и религиозной пропагандой? Гумилев: Не отрицаю, что беседы религиозного характера со своими близкими и знакомыми я вел. Имел место и такой факт, когда в 1948 г. я по собственному желанию в силу своих религиозных убеждений исполнял роль крестного отца при крещении одной своей знакомой — помощника библиотекаря Ленинградской библиотеки имени Салтыкова-Щедрина Гордон Марьяны Львовны. С этой самой Гордон, при моем содействии перекрещенной из иудейской веры в православную… Следователь: Какой же вы советский ученый, вы — мракобес. Гумилев: В известной мере это так».
Гумилев ходил в храм, исповедовался и причащался. Словом, вел жизнь настоящего православного христианина. И в то же время его религиозные взгляды были очень необычны для православного христианина. В сущности, его религиозность оказалась подчинена научному мировоззрению.
Научные взгляды Л.Н. Гумилева начали формироваться во второй половине 1920-х, когда он читал старые гимназические учебники, подготовленные в свое время дореволюционными историками-позитивистами. Окончательно его научные взгляды сложились на историческом факультете Ленинградского университета, где опять-таки большинство его учителей (И.Н. Винников, В.В. Струве, С.И. Ковалев, С.Я. Лурье, Н.В. Кюнер, А.Я. Якубовский, Е.В. Тарле) придерживались позитивистских взглядов.
В основе позитивистского мировоззрения — установка на познаваемость материального мира научными методами и на универсальность научного (в первую очередь, естественнонаучного) знания. Вопреки распространенному мнению созданная Гумилевым «пассионарная теория этногенеза» совершенно материалистична. Гумилев пытался найти естественнонаучное обоснование интересующим его феноменам мировой истории. Удачно ли — другой вопрос. Этнологию он даже пытался сделать естественной наукой.
При этом у Гумилева был достаточно богатый мистический опыт, который он сам трактовал сугубо материалистически. Гумилев верил в существование различных демонов — леших, домовых, албасты (это такой тюркский демон), но считал этих существ чем-то вроде бактерий или вирусов. Они невидимы простым глазом, их пока что не могут найти и созданные человеком приборы, но ведь и вирусы с бактериями ученые начали находить и изучать сравнительно недавно. Когда-нибудь и до демонов дело дойдет.
Г.М. Прохоров и жена Льва Николаевича Наталья Викторовна пересказывали историю, которую слышали от самого Гумилева. Дело было в 1943 году, во время экспедиции на Нижнюю Тунгуску. Гумилев недавно освободился из Норильского лагеря, но продолжал на лагерь работать. Рабочие руки были так нужны, что бывших заключенных не отпускали даже в армию. Гумилева, устроившегося еще в лагерные годы на должность геотехника, отправили в геологоразведочную экспедицию.
Он жил в одной палатке со своим другом, астрофизиком Николаем Козыревым, таким же бывшим зэком, как и сам Гумилев. Однажды их палатку стало сильно трясти, рядом с палаткой послышались чьи-то тяжелые, будто слоновьи, шаги. Пришлось выбраться наружу и осмотреться — чужих следов не нашли. Но с тех пор так и пошло каждый день: необъяснимый шум рядом с палаткой, чьи-то шаги. А однажды кто-то невидимый, но очень сильный взял Козырева за плечи и толкнул на торосы, да так, что астроном сломал себе два или три ребра. Тогда Гумилев догадался: «это албасты», демон, хорошо известный народам Кавказа, Средней Азии и Сибири. Гумилев начал уговаривать албасты уйти: «Я стал обращаться к духу. Сначала по-русски. Чувствую, не понимает. Тогда по-татарски. Не понимает. По-тунгусски — я тогда говорил по-тунгусски. Не понимает. По-французски — то же самое. Тогда я догадался заговорить с ним по-персидски. Понял! Я попросил его уйти. Тут на палатку налетел вихрь, сильный порыв ветра. <…> пламя в лампе метнулось, чуть не погасло. И ушел».
Гумилев не сомневался в существовании демонов, но для него они были не мистическими существами, а частью биосферы. Его вера в них не религиозна, демонология для него — скорее, непризнанная пока что отрасль естествознания.
Эти демоны, однако, резко отличаются от Сатаны, который не имеет с ними, как и с материальным миром, ничего общего. Сатана — воплощенное Небытие, Ничто, которое позитивист Гумилев соотносит с физическим вакуумом: «… физики знают, что при интенсивных термодинамических процессах идет утрата вещества, преображающегося в световую энергию, а последняя уходит из своей системы в межгалактическую бездну. Это аннигиляция, которая не смерть, но страшнее смерти. <…> Древние мудрецы это знали. Они даже персонифицировали, как это было тогда принято, принцип аннигиляции и назвали его Люцифером, т.е. “носящим свет” (правильнее будет неточный перевод — уносящий свет; куда? — в бездну!). А бездну сопоставили с адом — самым страшным из всего, что могли вообразить. <…> Современная физика тоже оперирует этим понятием, конечно, называя его по-своему — вакуум. <…> Бездна — это пространство без дна, т.е. без конца, а следовательно, и без начала. <…> Вакуум — это мир без истории. В каждом малом объеме пространства непрерывно рождаются пары “частица — античастица”, но тут же они взаимоуничтожаются, аннигилируются, испуская кванты света, которые, в свою очередь, “проваливаются в никуда”. <…> Ну разве это не ад в понимании древних, считавших бессмертную душу частицей света?» (Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли).
Но если Сатана — это небытие, то что есть Бог? Начнем с того, что Бог — создатель материального мира, который очень нравился жизнелюбивому Гумилеву: «Бог добр, а значит, мир, сотворенный им, благ». Поэтому все нормальные религии, с точки зрения Гумилева, должны благословлять мир, а все нормальные люди — любить мир, природу, биосферу. Мир прекрасен и очень разумно устроен, даже болезнь и смерть — не зло, а следствие естественного порядка вещей.
Гумилев любил цитировать тибетский гимн, переведенный востоковедом Брониславом Кузнецовым:
Да будет неба сапфир!
Пусть желтое солнце — мир
Наполнит светом своим
Оранжево-золотым!
Да будут ночи полны
Жемчужным блеском луны!
Пускай от звезд и планет
Спускается тихий свет
И радуги окаем
Сияет синим огнем.
Пусть поит дождь океан,
Пусть будет вечной земля,
Родительница добра;
Здесь так зелены поля,
Так много прекрасных стран!
По словам протоиерея Михаила Ардова, Гумилев был совершенно убежден, что его взгляды ни в чем не противоречат не только христианству вообще, но даже православию, то есть самой строгой, ортодоксальной ветви христианства.
Убежденный позитивист, не сомневавшийся в универсальности научного познания, Гумилев даже религию сделал материалистической. Это не так уж трудно, ведь Бог Гумилева — это творящее бытие. Если Его не персонифицировать, то противоречие с наукой и вовсе исчезнет. Материалисты считают, что в мире нет ничего, кроме материи (вещества и энергии), но разве не так же считал и Гумилев?
Даже Большой взрыв трактуется Гумилевым как чудо творения: «Мир, созданный Богом, Им же и поддерживается, и развивается. К этому же выводу пришли современные физики-космологи, которые истолковали создание мира как “первоначальный взрыв”, то есть проявление надмирной Силы» (Закон Божий: начальные сведения для младшего возраста / Предисловие Л.Н. Гумилева. — Л., 1990).
Многие серьезные ученые верили в Бога, ведь наука как область знания может и не пересекаться с религией — областью веры. Так родился деизм, которого придерживались многие ученые и философы Нового времени: Бог создал мир и дал ему законы, но в дела людей он не вмешивается, а законы — неизменные и вечные законы природы — можно изучать, не оглядываясь на их Создателя. Так поступали верующие ученые. Были и другие формы сосуществования религии и науки. Но у Гумилева религиозная картина мира оказалась вполне материалистической, а понятия биологии, географии, физики обрели религиозный смысл.
https://www.colta.ru/articles/literature/16161
Комментариев нет:
Отправить комментарий