Фатима Анастасия Ежова: Мое нынешнее религиозно-политическое кредо в шиизме

- Революционный хомейнистский манхадж для меня является высшей, но не единственной и не всегда пригодной к применению в условиях здесь и теперь стратегией - потому возможны альтернативные стратегии и тактики шиитской политики, если они предлагаются доказавшими свой авторитет и достойными подражания муджтахидами, и представляются уместными в сегодняшних условиях.

- Лично у меня нет ни одной претензии к хомейнизму как таковому, за исключением его версии велаяте-факих: учение о корпоративной власти муджтахидов, а не выдающегося факиха, уникального в своем статусе, представляется мне доказавшим свою слабость и порочность уже даже на примере СССР и ныне - на примере Ирана

- Испытывая пиетет к хомейнистскому революционному манхаджу и проявляя исключительный интерес к ирфаническому наследию Рахбара Хомейни, в плане теологии и фикха я вместе с тем склонилась к следованию Неджефской, нежели Кумской школе богословия. Разумеется, рассуждать об этом самой у меня нет компетенции, но следствием такого решения стало общения с некоторыми шиитскими сестрами, и, с другой стороны, авторитетными для меня сведущими в шиизме братьями, порекомендовавшими обратить большее внимание на ученых этой школы

- Наиболее яркой личностью Неджефской школы в прошлом столетии был аятолла Аль-Хои, соответственно, я заострила внимание на его учениках. Мои друзья в большинстве своем следуют Систани, но я, уважая его как грамотного муджтахида, так и не смогла преодолеть некоторые вопросы и предубежденность к ряду аспектов его политики в отношении американцев. Поэтому я следую духовному лидеру Хизбуллы Мухаммаду Хусейну Фадлулле, который так же, как Систани, являлся учеником Аль-Хои. Из англоязычных источников я узнала, что он получил иджазу от аль-Хои, что официальный представитель Хаменеи в Лондоне признал его марджа-е-таклид, наконец, двое братьев, которых я знаю, подтвердили, что это заслуживающая уважения фигура. Более того, я вошла в резонанс с его фикхом, мне легко и комфортно следовать его фетвам, а Ислам - религия легкости.

Алексей Иваненко: Али в Чудестане (суфийское истолкование Кэролла)

Доча неожиданно стала фанаткой скаченного по сети диснеевского мультфильма Alice in Wonderland (1951). Приходится мультфильм деконструировать.

...Али погнался за Белым Кроликом (желанием-нафсом) и оказался в глубокой жо норе. То что желания вызывают слезы, знали еще джахилитские мудрецы-стоики. Так Али испытывает сожаление. Алкоголь из бутылки с этикеткой "drink me" делает его еще более ничтожным, что он едва не тонет в собственных выделениях. Оказавшись на суше, он продолжает исследование Белого Кролика. Увещания двух старейшин (Труляля и Траляля, за которыми скываются Муса и Харун) не оказывают должного воздействия на Али. Оказавшись в доме Белого Кролика, Али оказывается на положении раба. Только наркотическое освобождение сознания позвляет ему покинуть дом Белого Кролика. Но наркотики привоят Али в Сад Живых Цветов, где его путают с растением. Здесь желания Али меняются. Он желает уже не Белого Кролика, а духовного роста. В этих поисках он находит старца - курящую кальян гусеницу. Однако гусеница предлагает "опиум для народа" (есть грибы). Религия обособляет Али от обывателей, однако ему является полумесяц, который оказывается Чеширским Котом (аватара Аллаха). Однако Али вновь вспоминает о своих желаниях - о Белом Кролике. Тогда Кот предлагает Али чувственный рай (безумное чаепитие с playboy'евским зайчиком и известным кутюрье), где время оказывается остановленным. Вскоре Али узнает о тщетности дурной бесконечности вечного чаепития и вновь предстает перед Чеширским Котом. Али ищет путь домой - путь к себе. Тогда Кот открывает правду: Али - это Король Червей. В мире где исполняются все желания невозможна никакая игра в крокет. Личность Али начинает разрушаться, тогда он бежит от себя и растворяется в Боге (фана). В конце пути ручная дверца (Джибриил) говорит Али: ты не здесь, а там.