Многие наблюдатели успокаивают себя, что всё будет также спокойно, как имело место быть при крушении Восточного блока и далее СССР. Се — определенно заблуждение, ибо замороженные и «отложенные» конфликты никуда не исчезли, они были всего лишь приглушены, а теперь прорываются наружу. Еще большим заблуждением является мантра о «нерушимости границ» - даже более конкретно, границ, созданных по итогам ялтинско-подсдамских соглашений. Всё будет меняться в Европе и новая формация в виде ЕС...
Но необходимо понять, что же именно представляет из себя РФ, кою принято ныне отождествлять с Россией.
РФ есть продолжательница РСФСР и правопреемник СССР, как, впрочем, все пост-советские государства, нравится сие им или нет. Прибалтийские страны (оккупированные=аннексированные СССР) не являются исключением из общего правила, ибо не отменяли актуальные институции в 1991 г. у себя, но лишь провозгласили Независимость, - при том, то каждая из трех республик имела свое собственное Правительство в изгнании.
Очевидно, что пост-путинский режим в результате гражданского конфликта пойдет под снос. Сие означает и аннигиляцию большинства существующих институций. Точно также, как большевики снесли все имперские институты, создав собственные. Посему утверждение (с любой стороны), что СССР — есть преемник исторической России — не более, чем пропагандистская манипуляция.
Т.к. в будущем подавляющего большинства пост-советских институций не станет, то возникает законный вопрос: что же будет на пустом месте?
Решение о переучреждении России, как Государства, актуально. Вопрос имел место быть еще в 1917 г., когда готовилось Учредительное Собрание. В любом случае, действенные институты есть признак Государства, т. е. Stato. Сама Конституция (или сумма Главных Законов) — всего лишь временное порождение. Но с определенного времени стало указываться, что источником права является политический субъект в виде Народа. Однако, кто есть сей народ, так и не было разшифровано. При изследовании образования, например, США, данный вопрос не проясняется, ибо Отцы-Основатели вовсе не мыслили в категориях французских революционеров, первыми введших саму такую дефиницию в юридическое поле. Эпоха национальных движений произвела коррекцию в понимании народа — политической нации, придав оной этническую окраску. Как и всё предыдущее, се — важное дополнение, однако не изчерпывающее все аспекты бытия. Ныне эпоха национальных государств стремительно отодвигается в прошлое, отчего требуется более точное осмысление того, что же должно быть.
После путинская реалия России будет такова, что — при отсутствии полноценной политической нации — возможно начало возстановления и установления лишь с внутренне солидарной группы ответственных лиц. Как сие имело место быть в изначальной американской политике при Отцах-Основателях. И действовать даже от лица народа, но… по Божественному полномочию.
Кому-то сие может показаться анахронизмом, но сие не имеет значения, если разсматривать сам феномен Stato. Основные определения функций государства как правило даются в парадигме лево-либерального дискурса. Но мы вовсе не обязаны следовать ему в своих действиях и осмыслениях. Государство в своем функционале определяется не только обладанием определенных институций. (Даже сам перечень сих институций не должен быть одинаковым, как сие навязывает общественное мнение.) Например, взгляд на социально-ориентированные функции государства вполне справедлив. Однако сие может позволить только богатое государство и общество. Но в своей сущностной основе государство оперирует совершенно иными категориями, кои и призваны сохранять и предохранять само Stato от разрушения и саморазрушения.
Что имеется в виду?
Stato сохраняется и оперирует собственными, обязательно аутентичными, именами, т. е. строго на символическом уровне. Се — не исключительно культурная повестка, ибо сама культура продолжается сими именами; се — актуальная политическая повестка. Она м.б. и не вполне понятна населению, что в целом не имеет значения, т. к. символы входят в саму ткань и жизнь и устрояют внутреннее пространство на ментальном плане. Социальная или экономическая тема последует за сим, а не предшествует. Ибо только символ безмолвно объяснит, зачем то или иное, а не очередные декоративные пассажи политических демагогов или государственной пропаганды.
Базовым действом после путинского режима будет т. н. "возстановление имен". Что же такое: «возстановление имен»? На философском уровне сие хорошо понятно — причем из мiрового опыта. Платон в «Диалоге Кратил» (397) указывает: «Пожалуй, наиболее правильными мы сочтем имена, установленные для того, что существует вечно, для исконного. Ведь как раз здесь устанавливать имена следует особенно тщательно. И некоторые из них установлены, возможно, даже более высокой силой, нежели человеческая, – божественной». Удивительно, но даже китайская философия знает сию проблематику.
Исправление имён, (чжэнмин, кит. 正名 zhèngmíng) — одна из центральных концепций конфуцианской философии, объединяющая принципы гносеологии и аксиологии. Чжэнмин — есть императив, утверждающий необходимость правильно выстраивать понятия (мин 名) ради того, чтобы с их помощью самосовершенствоваться и управлять государством. Основы концепции чжэнмин изложены в «Лунь юй», гл. Цзы Лу:
«Цзы Лу спросил: «Вэйский правитель намеревается привлечь Вас к управлению государством. Что Вы сделаете прежде всего»? Учитель ответил: «Необходимо начать с исправления имен». Цзы Лу спросил: «Вы начинаете издалека. Зачем нужно исправлять имена?». Учитель сказал: «Как ты необразован, Ю! Благородный муж проявляет осторожность по отношению к тому, чего не знает. Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает, как себя вести. Поэтому благородный муж, давая имена, должен произносить их правильно, а то, что произносит, правильно осуществлять. В словах благородного мужа не должно быть ничего неправильного».
Кому-то сие может показаться никчемным и третьестепенным, но такое мнение либо от непонимания, либо, наоборот, от злоумышления. Ибо, необходимо отметить, что в самых демократических странах, на кои нас призывают ориентироваться, политика изначально действует на строго символическом уровне — в ту или иную сторону.
Работа с именами — принципиальная работа для экзистенции нации и индивидуума.
Несомненно, что существуют «лживые» возстановления имен. Например, возстановленная Болгария, не сохранив своей архаической династии, призвала новую династию, но оперировала своими истинными именами и символами. Но в соседней Румынии дело обстояло не так. Исторически не существовало никакой «Румынии», но сумма древних государств, причем разной исторической и политической направленности при разннобразной религиозной и этнической компоненте. Имелся выбор в работе с символами, но организаторы сделали ставку на «римский» бэкграунд данной территории, дав имя Rumania. Они создавали внеэтническую нацию с «римской» мифологией, что вполне объяснимо, если вспомнить появление почти синхронно Италии, коя исторически также никогда не существовала. Альтернативным вариантом Румынии являлось предложенное имя Dacia. Оное было совершенно аутентичным, и даже более подходило территории и населению. Но уже имелась определенная культурно-политическая программа. Могущие возникнуть интеграционные проблемы на европейском уровне повлияли на выбор имени, во избежание коих аутентичному имени для Stato отказали. В то же время Швейцария приняла имя Confederacione Helvetica, а несколько княжеств получили имя по имени древнего племени бельгов. Не менее гротескно обстоит дело с Украиной. Реинтерпретирование исторического имени Малороссия в среде «самостийников», как уничижительное (хотя оно означало именно ядро Руси!)...
Как не вспомнить очень серьезное предупреждение Карла-Густава Юнга:
«Мне кажется, что лучше уж признаться в собственной духовной нищете и утрате символов, чем претендовать на владение богатствами, законными наследниками которых мы ни в коем случае не являемся. Нам по праву принадлежит наследство христианской символики, только мы его где-то растратили. Мы дали пасть построенному нашими отцами дому, а теперь пытаемся влезть в восточные дворцы, о которых наши предки не имели ни малейшего понятия. Тот, кто лишился исторических символов и не способен удовлетвориться «эрзацем», оказывается сегодня в тяжёлом положении. Перед ним зияет ничто, от которого он в страхе отворачивается. Хуже того, вакуум заполняется абсурдными политическими и социальными идеями, отличительным признаком которых является духовная опустошённость. Не удовлетворяющийся школьным всезнайством вынужден честно признаться, что у него осталось лишь так называемое доверие к Богу. Тем самым выявляется — ещё более отчётливо — растущее чувство страха. И не без оснований — чем ближе Бог, тем большей кажется опасность. Признаваться в собственной духовной бедности не менее опасно: кто беден, тот полон желаний, а желающий навлекает на себя судьбу».
Следует избегать ошибок в процессе возстановления имен. Давать подлинные имена, возстаноавливать институты и наполнять жизнь тем нематериальным содержанием, кое обезпечивает саму материальную жизнедеятельность.
Всё пост-советское пространство — в т.ч. в Восточной Европе — изпещрено советскими символами. Происходит постепенный демонтаж памятников, что важно , точно и необходимо, но недостаточно, ибо само сие действо имеет совершенно ложную интерпретацию (в большинстве случаев), коя дезориентирует массы (как неструктурированную сумму индивидов) на мифическом уровне. Для Российской Федерации — дабы стать подлинной Россией — необходимо также проводить тотальную чистку от советского символического наследия. Только самые выдающиеся культурные памятники той эпохи могут быть сохранены и потому иметь назидательный характер. (Христиане некогда массово уничтожали идолов, но почти одновременно с сим компектовались ими коллекции, - причем однозначно был сделан эллинистический выбор, против восточного или египетского наследия, что никак не случайно). Непременное принятие на общенациоальном уровне акта по возстановлению всех до-революционных имен по всей стране — обязательное действо по исправлению т. н. «осевого времени» России. То, что построено советской властью, одновременно должно наконец-таки получить новые имена.
Переучреждение Stato подразумевает, что его органы влекутся от соответствующих ведомств минувшей эпохи. Сама предполагаемая Конституция должна обладать формой и содержанием, базирующимися на Основных Законах Российской Империи и проекте Конституционной комиссии Временного правительства. Юридический же континуитет России возстанавливается формально и закрепляется символически. Как? - Через систему соответствующих аутентичных ритуалов, знаков и имен, что, собственно, и призвано предохранять Stato от смысловой эрозии. Сам процесс понятен полностью только по исполнению. Но еще о. Павел Флоренский очень хорошо отметил в своей работе «Имена» данную проблематику на уровне личности, что вполне м.б. проецируемо на общность:
«Разстройство личности нередко сопровождается утратою именем его сосредоточного места. Элементы личной жизни ослабляют свои связи с именем, стремясь каждый к самостоятельности. Личность распадается и разлагается, причем имя перестает быть ясно сознаваемым коренным сказуемым Я, перестает быть идеальной формой всего содержания личной жизни.
Я начинает предицироваться случайными отдельными состояниями, соревнующимися между собою и борющимися за присвоение себе основной функции имени. Теперь уже имя не покрывает сполна своего подлежащего - Я, но это последнее предицируется и тем, и другим, и третьим, но ничем определенным и устойчивым. Многими лжеименами пытается называть себя раздирающееся между ними Я, а настоящее имя делается одним среди многих, случайным и внешним придатком. Настоящее имя сознается как нечто внешнее личности, извне внедренное в ее жизнь, могущее быть, как начинает казаться личности, произвольно замененным и даже вовсе снятым. Наконец, при дальнейшем расстройстве личности, оно вовсе утрачивается, но вместе с ним утрачивается и непрерывность самосознания. Если Я предицируется, при этом очевидно под каким-то новым углом или с какой-то частной стороны, новым именем, то в связи с ним образуется и новая, самостоятельно от прошлой протекающая, полоса самосознания; но это - другая личность, может быть некоторый поразительный психический комплекс, завладевший данным организмом и провозгласивший себя личностью, может быть одержащее данный организм постороннее существо, но во всяком случае это не есть то, забвенное самосознание. Оно пришло вместе с именем. Мыслим, наконец, распад еще более глубокий: когда вообще утрачивается какое бы то ни было устойчивое имя, и Я проявляет себя постоянно сменяющимися и крайне неустойчивыми суррогатами имен. Это - угасающее самосознание, в отдельные моменты фосфоресцирующее всплесками личности, раздробленной и хаотичной. А далее последует и полный мрак самозабвения и самоутраты, когда нет и мгновенных словесных сгустков, наполняющих имя...
Возстанавливается личность с именем. Первый проблеск самосознания возсиявает во тьме как ответ на внезапно всплывший вопрос о себе самом: "кто я"? Чтобы поставить его, необходимо уже знать, хотя бы смутно, и ответ на него: "Я - тот-то". Когда это сказано, самосознание зажило и личность ожила, хотя бы не вполне целостная. Пока Я было самодовлеющим. Я, не ищущим себе сказуемого, и личность не предстояла себе объективно. Когда же потребовалась предикация Я, и предикатом было дано не то или другое частное состояние или частный признак, а единая, себе тождественная, устойчивая форма личности, имя, тогда личность, утверждая Я как некоторую определенность, и сама утвердилась объективно».
Кризис современной демократии — системный. Он непосредственно проистекает из общесмыслового вакуума, возникшего на т. н. Западе, из-за утраты имен и символов, а, следовательно, и практик. То, о чем внятно предупреждал Юнг:
«Современный человек не понимает, насколько его «рационализм», расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям, отдал его на милость психической «преисподней». Он освободил себя от суеверий (как он полагает), но при этом до опасной степени утратил свои духовные ценности. Его моральная и духовная традиция распалась, и теперь он расплачивается за это повсеместное распадение дезориентацией и разобщённостью».
Социал-демократическая (даже маркузианская, если быть точным) интерпретация либерализма вовсе не ведет к исполнению замыслов Локка и Гоббса. Впрочем, и их идеи нельзя назвать прекрасными. Но оные понятны, как в историческом контексте, так и в смысловом: т. е. все их идеи принципиально могли осуществляться только в христианском традиционном обществе, о чем сейчас стараются не вспоминать. Идеи — как предложения выхода из тупика Тридцатилетней войны. Но следует мыслить более долгими периодами, чем четыре (или не 4 ) года президентства. Ныне электоральная кампания превратилась в клоунаду, а сама пестуемая демократия — в подлинную охлократию. Оная же охлократия также строго миниманизируема. Дабы понять лживость существующей системы достаточно обратиться к фундаментальной книге Бернейса «Пропаганда»:
«Сознательная, осмысленная манипуляция привычками и мнением масс – важный элемент демократического общества. Те, кто контролирует эти невидимые механизмы общества, представляют собой тайное правительство, которое и управляет нашей страной. ...Невидимая власть концентрируется в руках немногих потому, что манипулирование социальной машиной, контролирующей взгляды и позицию масс – занятие дорогостоящее. Реклама, адресованная пятидесяти миллионам человек, обойдется недешево. Переговоры и убеждение лидеров, под диктовку которых думают и действуют широкие массы, стоит ничуть не меньше. В связи с этим все крепнет тенденция передавать всю работу над пропагандой в руки специалистов. ...Предполагалось, что всеобщая грамотность нужна, чтобы научить обывателя контролировать окружающую среду. Овладев чтением и письмом, он овладеет возможностью управлять — так гласила демократическая доктрина. Но всеобщая грамотность дала человеку не разум, а набор штампов, смазанных краской из рекламных слоганов, передовиц, опубликованных научных данных, жвачки, желтых листков и избитых исторических сведений — из всего, чего угодно, но только не из оригинальности мышления. У миллионов людей этот набор штампов одинаков, и если на эти миллионы воздействовать одним и тем же стимулом, отклик тоже получится одинаковый. Утверждение о том, что широкие массы американцев получают большинство своих идей таким вот оптовым путем, может показаться преувеличением. Пропаганда — в широком значении организованной деятельности по распространению того или иного убеждения или доктрины — и есть механизм широкомасштабного внушения взглядов».
Какие удивительные откровения — подстать классикам и практикам марксизма!
Можно догадаться, что профессиональная манипуляция отличается последовательной отменой имен, символов, знаков, ритуалов и мифов. Но всячески их дискредитирует только у своих оппонентов — для политических целей. Понимая сие, и в будущем требуется сохранять самость и следовать собственным планам и исключительным интересам. Сама манипулятивная риторика должна стать понятной, но использована в свою пользу.
Не только глобалистские тренды хулят всякую самобытность, имеющую серезный исторический бэкграунд. Сие оттого, что постоянно сохраняется опасность возобновления ситорических процессов, по тем или иным причинам замерзших на столетия. Современное политическое сознание отчасти наивно (на эскпозитивном плане), оперируя максимальным сроком в 80-100 лет. Многие процессы на цивилизационном уровне объективно имеют бОльшую продолжительность. Например, сама парламентская демократия — явное нововведение. Представительская демократия актуальная для маленьких стран, но превращается в «серую зону» зловредных манипуляций в громадных государствах.
Сейчас очень сложно описывать все политические контуры будущей России после падения кремлевского режима. Понятно, что грядет Смута, кровь, полураспад, социальная и этническая бойня.
Но на геостратегическом плане оная территория продолжит быть. Ее экзистенциальный смысл понятен даже в карикатурном виде.
Немецкие философы выдвинули концепцию «Третьего Пути». Сие особенно было востребовано в эпоху формирования «национальных государств». Нечто подобное предстоит России: свой SonderWeg. Ибо если кто не следует своим особым путем, тот будет ведом по пути чужому. И будет заведен совершенно не туда, куда ему требуется. Ибо все обладают собственными интересами, зачастую прикрываясь альтруистической фразеологией.
Люди — грешны, а осатанелые личности — не только грешны, но и опасны заведомо. Отрицая накрученную режимом псевдо-историческую бутафорию, отвергая советские симулякры, игнорируя всякий дегуманизирующий нарратив, будет возстанавливаться подлинная жизнь. Оная проявится во многом. Она обязательно будет поддерживаться на символическом уровне в вечных именах. Всё сводится к идентичности, коя вовсе не тождественна смехотворным изображениям, созданными, как русофобами, так и русопятами.
Через осуществление собственной идентичности поддерживается стремление к коллективному безсмертию. Задача трансцедентная и м.б. кому-то непонятная, но неотменная и непременно актуальная.
Современное государство — хоть в образе организма, хоть механизма — есть некий сосуд без содержания. Общественное управление без сакрального смысла невозможно, отчего сакральное ныне заменено на профанное, т. е. на идеологию, даже если официально оная не обозначена на конституционном уровне. В своей основе государство работает чисто с трансцедентными категориями. Подлинные задачи государства — сохранение культуры (гораздо более фрактальной, нежели пресловутый фольклор) и поддержка мифа как определенного консенсусного взгляда на историю. Нельзя, в данном отношении, проигнорировать верное определение, данное Эрстом Юнгером: «Миф - это не предыстория; это вневременная реальность, которая повторяется в истории». Миф имеет смысл, отвечая на важный вопрос: «кто мы, откуда мы, зачем мы?».
Собственно задачей Stato является сущностный вневременной (т. е. не коньюктурный) ответ на вопрос «Зачем?». Более конкретно: «Зачем мы все вместе здесь сейчас?». Постоянный ответ важен на фоне трансформаций, распадов и созданий, конфликтов и соотнесений. Надо непрестанно отвечать всем вместе и каждому по отдельности: "Зачем нам сохраняться, как единое целое?". Посему задача государства в политике, культуре, искусстве, войне отвечать на представленный вопрос. Ибо сей ответ не единократный, но возобновляемый, и должен - с точки зрения вечности — даваться в каждый потребный миг существования.
Коллективное безсмертие — не есть безсмертие того или иного коллектива, а безсмертие суммы объединенных некими категориями личностей в потоке, т. е. на уровне как эона, так кайроса. Безсмертие, в таком отношении, становится преодолением страха смерти, когда совершенно все поступки приобретают свой подлинный смысл — особенно на строго индивидуальном уровне. Кафка ощутил сие, выдав точнейшее определение: „Кто познал всю полноту жизни, тот не знает страха смерти. Страх перед смертью лишь результат неосуществившейся жизни. Это выражение измены ей“.
Принципиально иной ответ дал Путин, предложив вместо того, чтобы подохнуть под забором от пьянства, погибнуть на войне. Здесь виден не предельный цинизм диктатора, но сущностный каннибализм, влекомый из большевицкого прошлого. Человек-как-мясо, т. е. бездушный «ресурс», имеющий определенную цену. Государство РФ, давая такой ответ на вопрос «Зачем?», предлагает коллективную смерть.
«МЫ», как некая коллективность, приобретает собственную Священную историю, и только в рамках оной, входит в отношение с Трансцедентным. Например, предложенный Династией Романовых прежде невостребованный миф о «Третьем Риме», работал триста лет, придавая некий исторический смысл. Однако, более ранний взгляд на себя как на «Израиль», причем в явном апокалиптическом антураже, оказывался более соответственным не только московитам, но всем русским, вне зависимости от текущих государственных рамок. Оный помог выжить в период Смуты, а далее иметь определенное интеллектуальное влияние, выпадающее за рамки актуальных дискурсов Европы.
Начало институализированной государственности Древнего Израиля непосредственно связано с призванием первого царя. Но от него требовалось только три функции: воевать, судить и «ходить пред Богом». До того израильтяне, обладая и территорией и государственными структурами, жили почти что как Res Publica, под управлением Судей. Для России в будущем потребуется возстановить имена, а чрез оные - и сами институции. И наполнить содержанием жизнь обитателей.
Никакая социальная жизнь, или экономика или культура не в силах существовать без внутреннего смысла. Несомненно, что главным смыслом для всех станет одно — ВЫЖИВАНИЕ. Но и оное будет действенным лишь когда появится внятный ответ на вопрос «Зачем?».
Комментариев нет:
Отправить комментарий