«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
Действительно, если брать этот факт как такой, это верно. Там, где иной неверующий человек может, скажем, стянуть, что плохо лежит, потому что обстановка такая, что никто не заметит, то верующий задумается: «Бог ведь все видит и от Него ничего не скроешь». Но, во-первых, не всякий неверующий таков, некоторые просто не крадут, не убивают, не блудят, потому что испытывают к этому неприязнь, привитую им в результате воспитания, в то же время есть и верующие, которые могут, заглушив в себе голос совести, совершить те же неприглядные поступки. Здесь невозможно делать общие выводы, а нужно рассматривать каждый случай по отдельности.
И, во-вторых, поступки делают моральными и неморальными в том смысле, к какому привык современный мир, их мотивы. Сами по себе они могут выглядеть как моральные и даже быть полезными для общества, но к морали в модернистском её виде никакого отношения не иметь. Такие примеры приводил еще Кант: скажем, если под моралью понимать следование долгу, которое человек выбирает, опираясь только на свое индивидуальное решение по здравому рассуждению, причем, не стремясь ни к какой корысти, то делание добра из желания попасть в рай после смерти тела также неморально, как и делание добра из желания получить за это славу и деньги здесь, на земле.
Более того, я берусь утверждать, что с точки зрения морали модернистского либерального буржуазного человека такие традиционные религии, как например, православие, стоят вне морали, хотя и они запрещают лгать, красть, убивать, клеветать и т.д. Ведь то же православие идеал человека видит в святом, человеке, который отказался от своей индивидуальной воли и своего индивидуального разума, полностью доверившись воле и разуму Бога (как об этом и говорится в молитве: «впрочем, да будет воля Твоя, а не моя»). Для представителя современной либеральной морали тут нет никакого нравственного выбора, потому что нравственный выбор предполагает наличие самодостаточного индивида, который сам, опираясь на свои собственные суждения, делает выбор между добром и злом. Православный святой с точки зрения либерала не нравственен, он – вне нравственности, как ребенок, который сам ни за что не отвечает и делает то, что ему предложат родители. Святой с точки зрения либерала еще якобы «не дорос» до «мужества» подчиниться только собственному разуму, как характеризует человека «взрослого» и «просвещенного» Кант в статье «Что такое Просвещение?» (кстати, в этой статье Кант резко нападает на людей, которые принимают важные для себя решения, следуя советам священника, по мнению Канта это должен делать только сам человек, он — сам себе высший судия). Поэтому люди Запада не считают русских моральными людьми и у них есть при этом своя логика: русские – не индивидуалисты, а значит, никогда не делают самостоятельного выбора, они следуют решению дружеской компании, совета родственников, наконец, священника или начальника, мы, по мнению европейцев и американцев, не доросли до «истинно нравственного поведения».
Но, с другой стороны, и для православного человека современная модернистская мораль аморальна. Ведь в основе ее лежит гордыня и человекопоклонничество: для Канта важно, чтобы индивид сам всё решал, то есть человеческая воля представляет высшей инстанцией, человек ставится на место Бога. Перед нами грех гордыни — страшнейший дьявольский грех, который западные либералы представляют как … добродетель. Если человек не крадет, но не потому, что он желает следовать Божьей заповеди, а потому что он сам так решил для себя, опираясь на свое собственное рациональное рассуждение, на свой собственный внутренний моральный долг, то он не растет духовно, а наоборот — упал до глубины мерзкого греха – так должен рассуждать представитель православного нравственного сознания. Уж лучше бы он украл, но потом покаялся, чем жить во внешнем благочестии и в гордыне, что он может быть судьей своих поступков – без священника, без Церкви, без Бога…
Где уж тут можно говорить о совместимости современной морали и традиционных религий.
Комментариев нет:
Отправить комментарий