Рустем Вахитов: Диалектика веры и разума

Современные рьяные атеисты, противопоставляющие «слепую, неразумную веру» «прекрасному разуму», забывают об истине, которую провозгласил еще великий Гегель: вера и разум являются не абстрактными, метафизическими, а диалектическими противоположностями. Это значит, что вера и разум – не два полюса, между которыми нет ничего общего, они в основе своей едины: вера не может не быть разумной, а разум не может не быть верующим. В самом деле, ведь если человек во что-либо верит, то он понимает при этом: во что он верит, а не действует подобно животному во мраке инстинкта. Вера предполагает рефлексию, она есть своеобразный род мышления. Если же человек руководствуется разумом, то он стремится доказать свои взгляды, но чтобы доказать, нужно нечто принять на веру, в качестве аксиомы, таким образом, разумное познание есть род веры. Конечно, религиозное мышление или вера сильно отличается от научно-теоретического мышления, точно также как научная вера сильно отличается от веры религиозной, но все же и разум и вера включают в себя и свою противоположность, пусть вера в разуме и преломлена через призму разума, а разум в вере через призму веры.

А диалектические противоположности обладают парадоксальным свойством: пока они сосуществуют, они друг друга ограничивают, когда же одна побеждает и уничтожает другую, то эта первая, ставшая победительницей, развивается до логического завершения, коль скоро ей теперь ничего в том не препятствует, и … сама превращается в свою побежденную соперницу.

В случае веры и разума это будет вести к тому, что если, например, оставить один только разум и отказаться от какой бы то ни было веры, то такой разум, не имеющий ограничений, превратится в свою противоположность – чистую веру. Рассмотрим это подробнее. Допустим, что разум освободился от какой бы то ни было веры и стал совершенно свободен, как того и требует крайний рационализм. Но, как мы говорили, каждое положение, которое доказывается при помощи разума, должно опираться на другое положение, принятое на веру, на аксиому, иначе ничего доказать невозможно. Эта истина была известна еще древним скептикам, которые говорили о бесконечном регрессе доказательств в случае сомнения во всем. А если ничего нельзя доказать, то приходится во все верить (и скептик именно верит в существование внешнего мира и самого себя, поскольку считает, что точно знать мы не можем даже это).

Итак, тот, кто ни во что не верит и хочет все доказать при помощи разума, будет вынужден верить во все и признать бессилие разума. Разум, отказавшийся от веры, превратился в тотальную веру, то есть пришел к отрицанию себя.

Истинно и противоположное: вера, отказавшаяся от разума, превращается в самый радикальный и дикий рационализм, в агрессивную вульгарную атеистическую науку, но об этом мы здесь рассуждать не станем, потому что нас интересует иное.

Мы доказали, исходя из законов диалектики, что тот, кто отрекся от крепкой, истовой веры в ограниченное число догматов, например, отрекся от традиционной религиозности, думая, что стал рационалистом и даже прагматиком, на самом деле превращается в крайне легковерного человека, который верит в самые что ни на есть шаткие гипотезы – от современных политических идеологий до инопланетян и коммерческой рекламы.

И наоборот, нет более практичных и критически настроенных людей, чем люди, сохранившие крепкую, истовую религиозность. Самый прагматичный человек – это религиозный фанатик и самый непрактичный — современный теплохладный атеист, который кичится своим «практицизмом». За примерами ходить не надо: американцы – самая религиозная нация в постхристианском мире, и в то же время – самая практичная. То же самое – мусульмане, которые славятся с одной стороны фанатичной религиозностью, сросшейся с бытом, с другой стороны своими торговыми талантами. В старой России крепче всего верили старообрядцы, но именно из их среды выходили купцы и капиталисты, умеющие лучше всех зарабатывать и копить деньги. Наконец, среди направлений русской революционной интеллигенции большевики были самыми большими утопистами, истово веровавшими в марксизм как в соборный символ, но они оказались гораздо прагматичнее и хитрее интеллигентов-кадетов и меньшевиков, исповедовавших европейское отношение к религии.