«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
В прежние юбилеи во мне укрепилось представление о том, что Крым для России — это то, что Полтавская битва для Швеции: из сверхдержавы Швеция стала маленькой и уютной, без глобальных претензий и общеевропейских проектов. Если повезет, такая убогая и неинтересная участь ждет нас всех. Если не повезет, будет хуже и больнее.
В этом году пришло понимание важной инновации.
Крымская история не только подорвала будущее РФ, но и убила прекрасный миф о великой русской культуре, литературе и философии. Это не значит, что в Европе и во всём мире станут сжигать книжки Достоевского-Толстого-Чехова или партитуры симфоний Чайковского и записи «Весны священной» Стравинского. Это значит, что русская культура как определенная целостность будет переинтерпретирована и перетолкована как сугубо эстетический феномен, лишенный универсального этического и метафизического содержания. (Нечто подобное в меньшем масштабе в XX веке произошло с культурой немецкой, когда Ницше, Вагнер и «немецкий дух» на какое-то время оказались чуть ли не под запретом.) А русская культура была интересна прежде всего не своей формой, не своим эстетическим совершенством — поскольку в этом отношении она в XVIII-XX веках преимущественно заимствовала западноевропейские образцы, модели, матрицы, парадигмы. Она была интересна своим внутренним содержанием — смыслами, сверхсмыслами, своей устремленностью к Небесам, своим представлениями о преображении и теургических возможностях человека.
И главное: Крым, который сам был все постсоветские годы для многих россиян мечтой-фикс, убил подлинную российскую мечту. Точнее, не мечту, а Великую Русскую Мечту. Он убил, возможно, самое ценное и удивительное, что Россия произвела за свою тысячелетнюю историю. А именно — перспективу альтернативного миростроительного проекта. Образ того самого рая на земле. Уникальный российский Soft Power, если угодно. Свое видение всеобщего преображения и Вечности. Теперь это всё постепенно начинает восприниматься либо как «загадочная русская душа» — приложение к вотке-селетке-черному хлебу, либо как разводка для доверчивых иностранных лохов. Не случайно писатель Юрий Андрухович — выпускник, кстати, Литературного института им. Горького (ВЛК) — недавно высказался в том духе, что если бы не обаяние русской классической литературы и культуры в целом, Россию уже давно попотрошили бы алчные соседи.
Но во всей этой истории с Крымом есть для и некоторый позитив — причем, для всех. Главный позитив для России и российского общества: наконец-то оформился раскол — между условными 86% и остальными. Возможно, это раскол людей не просто по мировоззрению, предпочтениям, отношению к патернализму и крепостному праву, чувству справедливого, представлениям о Добре и Зле. Возможно, это, как иронизирует Дмитрий Быков, разделение двух разных человеческих видов, которым долгое время приходилось притворяться, что они — один народ, одна нация, одно общество. Но, на самом деле, они даже любовью не могут заняться, потому как — разные виды. И после Крыма у них у всех — и крымнашистов, и крымвашистов — появилась уникальная возможность: послать друг друга далеко и надолго, если не навсегда. И предать память друг о друге забвению на вечные времена.
Для Украины же 10-летнее расставание с частью бывшей Херсонской губернии тоже создает, как минимум 3-4 новых возможности, главная из которых — без специфического населения, значительная часть которого ориентирована на инерционное существование, совершить резкий революционный прорыв во всех сферах. Но с резкими прорывами пока забуксовало. Впрочем, это уже совсем иная история…
Комментариев нет:
Отправить комментарий