…Ибо заканчивается «время странствования» нашего
(1 Пет. 1, 17)
Христос сказал: убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвёздные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных…
Николай ГУМИЛЁВ
I
Вскоре после окончания Большой Войны, когда горчичная дымовая завеса изодралась и, под конец, испарилась в невесомость, а безлюдные одичавшие гари покрылись островками нежных душистых цветов, победители маршировали, звеня шпорами… Тогда, вроде бы, было начало лета или, что вполне вероятно, даже финал весны, ибо ночью в пригородных лесках вовсю заливались влюблённые соловьи, в болотцах тонули коряги и квакали пучеглазые лягушки… Изувеченные, чем-то похожие на мёртвых левиафанов, остовы танков в оврагах зарастали колючим бурьяном и безмятежно светили малиновые звезды, перезваниваясь крохотными бубенчиками… Почти-что идиллия в ожидании марша победителей…
II
То было, кажется, в начале лета, когда внезапно пали снега – тёплым грудным молоком пролились, снега сладостные, легшие простреленной плащаницей у подножия зиккурата, чей лоснящийся гранит, отполированный влажными от святейшей похоти ладонями, чёрен от клейкой черноты запекшейся крови… И Неспящий Никогда Насельник его приподнял пергаментную кожуру сморщенных век, чтобы узреть иные, беременные выводками мясистой саранчи, плоды словес своих, начертанных на изломанных страницах… Но кому нужны они ныне, когда их запросто, целыми кипами, вышвыривают на свалки или за бесценок торгуют ими же на воскресных развалах, надеясь получить взамен мятую купюру или, хотя бы, монетную мелочь? Так разламываются страницы и до жидкой кашицы размягчаются переспелые плоды-паданцы, пожранные червями-падальщиками с человечьими лицами… Но то будет осенью, когда запылают костры и зёрна отделятся от плевел!
А пока на рассвете бродячий дождичек омыл пыльные рёбра брусчатки, приготовив её для марша начищенных казарменных сапог. Что ж, победителям – звенеть шпорами и маршировать, ну а нам – молиться и скорбеть…
И пали, пали орифламмы — сокрушены, брошены наземь, снегами бездонными, непроходимыми легли к подножию зиккурата под треск и хохот барабанный…
И вот орлы невидимо грянули с небес, и подхватили их, стиснув в литой бронзе когтей крест попранный и прочь, прочь унесли… И прокричали напоследок, сделав круг над марширующими: «Прощай! Прощай! Прощай! И запомни!». Немногие счастливцы видели это и детям завещали, чтобы те помнили, веровали и сберегли. Что ж, победителям – шпорами звенеть и маршировать, а нам – крест хранить…
Так нагрянь, нагрянь же клёкотом орлиным и орифламмами подъятыми, ибо клоаки адовы разверзлись, меха винные прорвались и нечистоты великие хлынули наружу, и быстрые полноводные реки вспять потекли, а бездны океанские воспалились и заревели… Что ж, когда загонное мыканье скота становится общепризнанным эталоном существования, а хрустальная ясность былых смыслов меркнет, обнаруживая к немалому удивлению первородную глупость (хотя кое-кто всё ещё силится придать ей некое неоспоримое величие), тогда вдруг воспламеняются и сгорают глыбы книжные на полках заветных спецхранов, съёживаясь в хрупкую яичную скорлупу, покорившуюся всем эфирным течениям…
И пали, пали орифламмы, снегами топкими легли – после метелей тополиных и одиноких слёзных ночей без сна где-то на самом дне, когда размазанное пятно радиотарелки на нищей штукатурке стены кажется приёмным окошечком, где обычно выдают уморительно смешные бумажки с именами приговорённых к высшей мере, обжалованию не подлежащей. И как-то уже неважно, где и когда он будет приведён в исполнение… Господь мстит!
И победители маршировали, шпорами звеня, и с вершины зиккурата вещали сусально-новогодние фарисеи и иные, родственные им, муляжи, ибо к стопам их легли снега в самом начале лета, когда в пригородных лесках вовсю заливались влюблённые соловьи… Первого, официально спокойного, лета Большого Затишья, которое они по недоразумению и по собственному недосмотру приняли за Большую Войну… Но то был не более чем отсвет далёких трубящих зарниц… Зарниц Его Пришествия, когда снега окрасятся иным, истинно страшным цветом и тишину нарушит крылатый шум…
III
Молю тебя! Исчезни, отойди, Петром, Камнем стань, скройся, скройся, но вернись, дабы Град Твой Отвоёванный и Неповреждённый был возвращён Тому, Чей Престол Высок и Вечен.
Молю тебя! Камнем стань и гонимых укрой.
Камнем стань и одари Словом немых.
Камнем стань и жаждущих напои.
Камнем стань и незрячих исцели.
Петром, Камнем стань.
Петром, Камнем вернись.
Словом.
Вестью.
Мечом.
Местью.
Крестом.
Ибо «Благословенно воинство Небесного Царя…»
20 марта 2007 года от Р.Х. В ожидании Светлого Христова Воскресенья
(1 Пет. 1, 17)
Христос сказал: убогие блаженны,
Завиден рок слепцов, калек и нищих,
Я их возьму в надзвёздные селенья,
Я сделаю их рыцарями неба
И назову славнейшими из славных…
Николай ГУМИЛЁВ
I
Вскоре после окончания Большой Войны, когда горчичная дымовая завеса изодралась и, под конец, испарилась в невесомость, а безлюдные одичавшие гари покрылись островками нежных душистых цветов, победители маршировали, звеня шпорами… Тогда, вроде бы, было начало лета или, что вполне вероятно, даже финал весны, ибо ночью в пригородных лесках вовсю заливались влюблённые соловьи, в болотцах тонули коряги и квакали пучеглазые лягушки… Изувеченные, чем-то похожие на мёртвых левиафанов, остовы танков в оврагах зарастали колючим бурьяном и безмятежно светили малиновые звезды, перезваниваясь крохотными бубенчиками… Почти-что идиллия в ожидании марша победителей…
II
То было, кажется, в начале лета, когда внезапно пали снега – тёплым грудным молоком пролились, снега сладостные, легшие простреленной плащаницей у подножия зиккурата, чей лоснящийся гранит, отполированный влажными от святейшей похоти ладонями, чёрен от клейкой черноты запекшейся крови… И Неспящий Никогда Насельник его приподнял пергаментную кожуру сморщенных век, чтобы узреть иные, беременные выводками мясистой саранчи, плоды словес своих, начертанных на изломанных страницах… Но кому нужны они ныне, когда их запросто, целыми кипами, вышвыривают на свалки или за бесценок торгуют ими же на воскресных развалах, надеясь получить взамен мятую купюру или, хотя бы, монетную мелочь? Так разламываются страницы и до жидкой кашицы размягчаются переспелые плоды-паданцы, пожранные червями-падальщиками с человечьими лицами… Но то будет осенью, когда запылают костры и зёрна отделятся от плевел!
А пока на рассвете бродячий дождичек омыл пыльные рёбра брусчатки, приготовив её для марша начищенных казарменных сапог. Что ж, победителям – звенеть шпорами и маршировать, ну а нам – молиться и скорбеть…
И пали, пали орифламмы — сокрушены, брошены наземь, снегами бездонными, непроходимыми легли к подножию зиккурата под треск и хохот барабанный…
И вот орлы невидимо грянули с небес, и подхватили их, стиснув в литой бронзе когтей крест попранный и прочь, прочь унесли… И прокричали напоследок, сделав круг над марширующими: «Прощай! Прощай! Прощай! И запомни!». Немногие счастливцы видели это и детям завещали, чтобы те помнили, веровали и сберегли. Что ж, победителям – шпорами звенеть и маршировать, а нам – крест хранить…
Так нагрянь, нагрянь же клёкотом орлиным и орифламмами подъятыми, ибо клоаки адовы разверзлись, меха винные прорвались и нечистоты великие хлынули наружу, и быстрые полноводные реки вспять потекли, а бездны океанские воспалились и заревели… Что ж, когда загонное мыканье скота становится общепризнанным эталоном существования, а хрустальная ясность былых смыслов меркнет, обнаруживая к немалому удивлению первородную глупость (хотя кое-кто всё ещё силится придать ей некое неоспоримое величие), тогда вдруг воспламеняются и сгорают глыбы книжные на полках заветных спецхранов, съёживаясь в хрупкую яичную скорлупу, покорившуюся всем эфирным течениям…
И пали, пали орифламмы, снегами топкими легли – после метелей тополиных и одиноких слёзных ночей без сна где-то на самом дне, когда размазанное пятно радиотарелки на нищей штукатурке стены кажется приёмным окошечком, где обычно выдают уморительно смешные бумажки с именами приговорённых к высшей мере, обжалованию не подлежащей. И как-то уже неважно, где и когда он будет приведён в исполнение… Господь мстит!
И победители маршировали, шпорами звеня, и с вершины зиккурата вещали сусально-новогодние фарисеи и иные, родственные им, муляжи, ибо к стопам их легли снега в самом начале лета, когда в пригородных лесках вовсю заливались влюблённые соловьи… Первого, официально спокойного, лета Большого Затишья, которое они по недоразумению и по собственному недосмотру приняли за Большую Войну… Но то был не более чем отсвет далёких трубящих зарниц… Зарниц Его Пришествия, когда снега окрасятся иным, истинно страшным цветом и тишину нарушит крылатый шум…
III
Молю тебя! Исчезни, отойди, Петром, Камнем стань, скройся, скройся, но вернись, дабы Град Твой Отвоёванный и Неповреждённый был возвращён Тому, Чей Престол Высок и Вечен.
Молю тебя! Камнем стань и гонимых укрой.
Камнем стань и одари Словом немых.
Камнем стань и жаждущих напои.
Камнем стань и незрячих исцели.
Петром, Камнем стань.
Петром, Камнем вернись.
Словом.
Вестью.
Мечом.
Местью.
Крестом.
Ибо «Благословенно воинство Небесного Царя…»
20 марта 2007 года от Р.Х. В ожидании Светлого Христова Воскресенья
Комментариев нет:
Отправить комментарий