Владимир Ешкилев: Лекции времен оккупации

В марте 1945-го, когда французские войска подходили к провинциальному швабскому Фрайбургу, десять университетских профессоров вместе со студентами оставили город и поднялись на полонины Шварцвальда к замку Вильденштайн. Среди десяти профессоров был один из самих выдающихся философов XX века Мартин Хайдеггер. Пока в долине начиналась оккупация территории рейха, Хайдеггер читал студентам лекции. Среди тем были «Критика чистого разума» Канта, поэзия Гельдерлина и история Средних веков. В горном замке было мало еды, но лекции – как вспоминали через десятки лет эти вильденштайнские студенты – неплохо отвлекали от голода. Потому что были интересными.

Так уж получается, что внешняя опасность уводит мысль в замки творческого совершенства. Новеллы «Декамерона» рассказывают друг другу жители охваченного чумой города. Шостакович создает Седьмую симфонию в блокадном Ленинграде. В оккупированном нацистами Париже Сартр пишет «Бытие и ничто». Оккупация – одно из отечеств творческих взлетов. Под властью «своих», наоборот, пишутся по преимуществу сиротские тексты. Или социально-ориентированные, что почти что одно и то же.

Напрашивается вывод, что для создания шедевра совсем не надо лезть из кожи вон. Следует лишь дождаться оккупантов. Или их выдумать. Затем убедиться, что сопротивление бесполезно. После открыть третий том Канта. И вместе с Кантом пережить это время. Я просто не знаю лучшего союзника, чем Кант.


Подполье при этом даже лучше, чем эмиграция. Эмиграция разъединяет, подполье же сбивает в группу людей, которые в другой ситуации никогда бы не сошлись вместе. Подполье все спутывает в клубок. Оно и есть клубок.

В своих мемуарах шпионы пишут, что во время Второй Мировой профессиональным разведчикам не рекомендовалось без крайней необходимости идти на контакт с партизанами и подпольщиками. Хотя, на первый взгляд, что может быть логичней, чем сотрудничество шпиона и союзной подпольной организации? Но, если хорошенько подумать, все правильно. Не стоит им идти на контакт.

У шпиона и подпольщика разные типы сознания. Они не согласуются по сути. Шпион делает свою работу. Опасную, грязную, хорошо оплачиваемую. Подпольщик, напротив, живет в особенном мире, где никакая «работа» не имеет четко определенного смысла. Шпион является частью механизма, подпольщик противостоит всем механизмам оккупации, как растение, проникая во все их зазоры. Поэтому среди подпольщиков преобладает молодежь. Ей легче ощутить себя растением.

Поэтому подпольщику во времена оккупации свойственно читать лекции. Экономя провизию, рассказывать о Канте и поэтах-романтиках таким же, как он сам, перепуганным и впавшим в оцепенение людям, что вдруг оказались посреди разгула мировых стихий. Для этого нужен лишь нехитрый антураж, вроде горного замка в верховьях Дуная, десятка-другого преданных студентов и вражеской армии в долине внизу.

c украинского