От первых династий Фараонов, по крайней мере, любая власть претендовала на очистительное сокрушение устаревшего мира и обновление мироздания. Любая, на выбор, эпоха — это эпоха революций. Гуго Капет действовал не менее радикально и жестоко, чем якобинцы, и свержение Каролингов воспринималось так же катастрофически-инновационно — как изгнание Бурбонов. Любой путч стремится объявить себя революцией, разумеется, — окончательной: мол, уж теперь-то! Даже в странах, где обыденные перевороты случались почти ежегодно (например, Парагвай 1920х-40х или современная Мавритания) — каждый новый диктатор претендовал на роль идеологического лидера, более или менее умело.
Никогда в истории ни одна идеология не выдерживала столкновения с политической практикой.
Марксизм одержал фантастическую интеллектуальную победу в 1900х, — благодаря своей кажущейся твердокаменности, мололитной основательности, — в сравнении с прочими концепциями. Но как только марксисты захватили власть в России — «Капитал» полетел в сторону, идеократы, для которых идеология была единственным оправданием их безумно неограничеснной власти. — начали заполошно метаться на арене праксиологии (всемирная пролетарская революция, — стоп, пока военный коммунизм, — ах нет, пока давайте НЭП, — нет, всё-таки коллективистский военный социализм, — ой, нет, (немцы наступают): советский национал-социализм: братья-сёстры, мы же с вами русские-прерусские, даже немножко таки православные, — ан нет (немцы разгромлены): всё-таки военный социализм с прицелом на коммунизм, хотя и державный, и мы не русские, а советский многонациональный народ, — нет, всё-таки пролетарская революция, но — в Африке и Индокитае, а коммунизм в 1980ом, — и тд, через новоленинскую перестройку до святорусско-антисионского дугино-прохано-квачко-калашниковистского монархо-сталинского неочучхеизма включительно).
Даже Сталин, демонстрируя бронзовую незыблемость, за 25 лет правления по крайней мере 4 раза (30, 37-38, 41, 46-47) радикально менял курс (что каждый раз сопровождалось массовым устранением свидетелей).
То есть: сама по себе идеология совершенно непрочна, зыбка, изменчива — в ракурсе эмпирики, — что её на этому уровне практически нет.
Но есть нечто, заставляющее людей не просто верить в Некую Единственно Верную Последнюю и Окончательную Идеологию, — но и гибнуть за неё тысячами, а убивать миллионы. Некое прикрытие, за которым идеология, вечно новорожденная, — такой полужидкий уродец -эмбрион, — прячется.
Это прикрытие — эстетика. Она вот — достаточно прочна, крепка, очевидна.
Преемственность большевизма-советизма, уходит намного глубже 1917го (народовольцы, чающие рождества Вовы Ульянова, декабристы во главе с Пушкиным, товарищи народные вожди Пугачёв и Разин, советские патриоты Д. И. Донской, А. Я. Невский и П. А. Первый).
И вот она — вполне целостна и убедительна.
Именно эстетика позволяет квачкизму или неоевразийству — продолжать дело большевиков, жертвуя и Лениным, и Марксом, — так же, как Горбачев пожератвовал Сталиным, а сталин Троцким и Каменевым.
Подчёркиваю, что речь идёт не о политических актуальных доктринах, а именно об идеологиях: идеологически сталинский национал-социализм — совершенно несовместим с ленинским интернационал-коммунизмом, квази-ленинские евро-эксперименты Горбачёва — воспринимались тогда (и сейчас тоже) брежневскими соцдержавниками и андроповскими неосталинистами не как реформы, а как предательство. НЭП образца 1925го — это именно то, с чем сражались большевики в 1918ом. Товарищи Тито, Чаушеску, Каддафи, Мао, Ким, Пол, Менгисту, Насер, БААС, Амин Дада — каждый старался навязать свою модель социализма именно в ракурсе идеологии, и эти модели совершенно не совмещались с советскими конструкциями, — из-за чего соцлагерь с 1947го всё время был на грани междуусобной войны. Но между собой они тоже никак не могли договориться, поэтому советско-социалистической войны не случилось (разве что бескровная капитуляция Дубчека).
Но общая ленинско-антигитлеровско-чегеварская эстетика скрепляла Соцлагерь извне — в некую целостность.
Сиречь: я полагаю, что в эмпирических измерениях эстетика — даже не первична, а единственна. Идеология, выходящая на уровень эмпирики — перестаёт существовать, растворяется в эстетике, превращается в одну из её разновидностей, причём — мало востребованную, библиотечную.
Сама по себе, объективно, идеология, конечно, существует, — ну, как существовал, несомненно, голый Сталин, который теоретически мог взять да и сбрить даже усы. Но в параметрах политики, на уровне творения истории, — её нет, — так же, как для советского человека 1930х-50х (и для современного сталиниста) голого Сталина совершенно не было, и быть не могло. Сталин праксиологический — это некто, совершенно неразделимый с мундиром и усами, лищение его этих атрибутов (рисунок голого безусого Сталина, например) — расценивалось бы как страшное преступление.
С позиции медицины голый безусый Сталин первичен; но исторически-действенный миф отрицает существование такого явления, потому, что для мифа такая первичность — вредна, разрушительна. Для нейтрального даже историка (если он не пишет фривольной статейки для соответствующей газетки) голый Сталин, в общем, тоже — настолько незначителен, что и не нужен.
Крушение СССР определилось именно тем, что все поддерживалась наивная, ленинско-дикарская вера в значимость идеологии, а к эстетике относились — халтурно, народно-самодеятельно, для отчёта на Первомай.
Холодная война — это сражение эстетик, а советские власти этого не желали понимать.
В 21 веке неосоветисты это начали понимать потихоньку (опоздав на полстолетия): Дугин, квачковские мининопожарцы, Лимонов, Проханов, Удальцов, Калашников, кто ещё? да все — даже дедушка Зюга отчасти, — смутно чуют: надо не писать очередные тезисы, а — сочинять стихи, петь, плясать, рисовать и громко, напоказ, молиться (что надо было делать во время холодной войны, — когда в двери СССР стучались несчастные (мы же свои, свои же!) — Пикассо, Рерихи, Леже, Сартр, Ошо, Леннон, Пазолини, Чёрные Пантеры и хиппи). Им подавали иногда на бедность, но за порог не пускали.
Идеология современного неосоветизма — чрезвычайно забавна (о всех смыслах этого определения, в том числе — и в самом обаятельном), она наскоро сшивается — в одесском стиле теософии (Жора, у вас булочки с изюмчиком? Таки наковыряйте килограмчик пожирнее).
А вот неосоветская эстетика — уже набирает целостность, уже становится совершенно — несоветской (вне всякого сомнения, в СССР, на любом этапе — Дугин, и тем более Макс Калашников с его Чёрными Орденами Красных Меченосцев), — вполне голливудский Славяно-Ордыно-Советский Тысячелетний Рейх, изображаемый явно на манер Империи из Звёздных Войн, — были бы свирепо запрещены. Я был в 90х лично знаком с Григорием Исаевым и Разлацким, основателями Партии Диктатуры Пролетариата в 1970х, и заверяю, что неомарксисты и неосталинисты в СССР отлавливались КГБ и шли в концлагеря — точно так же, как самые либеральные диссиденты, только за них никто не заступался за Западе, так что приходилось им неизмеримо труднее).
Следует отметить, что всё вышеизложенное вполне применимо к любой идеологии, а не только к советизму.
В этом отношении поразительное исключение — Гитлер; он действительно, на протяжении всего пребывания у власти, стремился достичь (да ещё — с немецкой тщательностью, с кантианской последовательностью) триумфа целостной идеологии, и при этому умудрялся ещё заботиться об эстетике.
Но — известно, чем закончился этот эксперимент.
Гитлеровская атака стальной идеологии на податливую, вроде как, праксиологию — за 10 лет привело не только к совершенному, в прах, разгрому Третьего Рейха, но и к тому, что на целостную идеологию ариософского НС — обрушилась ещё более целостная ненависть, которая сама по себе превратилась в идеологию. Именно фантасмагорическая идео-целостность никак не позволяет гитлеровскому национал-социализму стать — историей, остыть в музейной пыли, — всеобщая охота на фашистов продолжается до сих пор.
А вот мятущимся по кругу, как экклезиастов ветер, социалистам и коммунистам всех оттенков — прощается почти всё, для них готовы потесниться их враги — и в парламентах, и в академиях, и в Большой Истории. Несмотря на то, что идеология гитлеровского НС почти полностью идентична сталинскому НС (райх-раса и гегемон-класс — различаются только списочным составом).
Американизм, — в целом, несомненный, хотя и тоже временный, победитель на арене истории в наше время, — в идеологическом отношении, несомненно, крайне слаб; даже — наименования для своей идеологии он всё ещё никак не подберёт, и даже статус идеологии — застенчиво не решается на себя примерить, хотя и не отбрасывает окончательно.
Во времена Холодной войны американизм постоянно проигрывал советизму — на уровне идеологии. Именно поэтому — пока ещё поддерживалась мода на глобализм, на всемирность, — американизм, казалось, всё время отступал. В Нью-Йорке стягивались многотысячные демонстрации под красными флагами, взывающие к Ленину, Брежневу и Хо Ши Миу. В Москве — всё несоветское уничтожалось в зародыше, ещё на кухнях, ещё на первом курсе или в десятом классе.
Одновременно американская эстетика не просто штурмовала Москву, — она её захватывала. Поход всего ядерно-космического СССР против стиляг — был объявлен уже в 1960х. Выкрики Хрущёва по отношению к стилягам напоминали величавую истерику Сталина в 1941ом. Стиляги перешли в наступление, превратились в хипанов, битлачей и йогов, натянули джинсы и победили.
P.S. Если суммировать предложенные подходы, как указывает Кирилл Серебренитский, модератор Восточного Бонапартистского Комитета, представляющего течение «необонапартизма», вместо лозунгов, деклараций и программ «стягивание» активистов к предлагаемой «новой идентичности» должно происходить не через этические, моральные принципы (всегда относительные и исторически обусловленные), а именно через «эстетические сигналы», «кодовые слова», «миф-константы», «метаэйконы», за которыми поднимаются самые разнообразные образы (например, слова «Наполеонбонапарт», или «Хайльгитлер», или «Миллионбаксов», или «Русскоеправославие») [Серебренитский К. В конце-то концов: обсуждение идеологии, статуса и доктрины Восточного Бонапартистского Комитета // http://vkontakte.ru/board.php?act=t&tid=16090076], а рядом с ними мигают, — и призывно, и отталкивающе, — личностные сигналы, чаще всего — против воли сигнализатора.
Никогда в истории ни одна идеология не выдерживала столкновения с политической практикой.
Марксизм одержал фантастическую интеллектуальную победу в 1900х, — благодаря своей кажущейся твердокаменности, мололитной основательности, — в сравнении с прочими концепциями. Но как только марксисты захватили власть в России — «Капитал» полетел в сторону, идеократы, для которых идеология была единственным оправданием их безумно неограничеснной власти. — начали заполошно метаться на арене праксиологии (всемирная пролетарская революция, — стоп, пока военный коммунизм, — ах нет, пока давайте НЭП, — нет, всё-таки коллективистский военный социализм, — ой, нет, (немцы наступают): советский национал-социализм: братья-сёстры, мы же с вами русские-прерусские, даже немножко таки православные, — ан нет (немцы разгромлены): всё-таки военный социализм с прицелом на коммунизм, хотя и державный, и мы не русские, а советский многонациональный народ, — нет, всё-таки пролетарская революция, но — в Африке и Индокитае, а коммунизм в 1980ом, — и тд, через новоленинскую перестройку до святорусско-антисионского дугино-прохано-квачко-калашниковистского монархо-сталинского неочучхеизма включительно).
Даже Сталин, демонстрируя бронзовую незыблемость, за 25 лет правления по крайней мере 4 раза (30, 37-38, 41, 46-47) радикально менял курс (что каждый раз сопровождалось массовым устранением свидетелей).
То есть: сама по себе идеология совершенно непрочна, зыбка, изменчива — в ракурсе эмпирики, — что её на этому уровне практически нет.
Но есть нечто, заставляющее людей не просто верить в Некую Единственно Верную Последнюю и Окончательную Идеологию, — но и гибнуть за неё тысячами, а убивать миллионы. Некое прикрытие, за которым идеология, вечно новорожденная, — такой полужидкий уродец -эмбрион, — прячется.
Это прикрытие — эстетика. Она вот — достаточно прочна, крепка, очевидна.
Преемственность большевизма-советизма, уходит намного глубже 1917го (народовольцы, чающие рождества Вовы Ульянова, декабристы во главе с Пушкиным, товарищи народные вожди Пугачёв и Разин, советские патриоты Д. И. Донской, А. Я. Невский и П. А. Первый).
И вот она — вполне целостна и убедительна.
Именно эстетика позволяет квачкизму или неоевразийству — продолжать дело большевиков, жертвуя и Лениным, и Марксом, — так же, как Горбачев пожератвовал Сталиным, а сталин Троцким и Каменевым.
Подчёркиваю, что речь идёт не о политических актуальных доктринах, а именно об идеологиях: идеологически сталинский национал-социализм — совершенно несовместим с ленинским интернационал-коммунизмом, квази-ленинские евро-эксперименты Горбачёва — воспринимались тогда (и сейчас тоже) брежневскими соцдержавниками и андроповскими неосталинистами не как реформы, а как предательство. НЭП образца 1925го — это именно то, с чем сражались большевики в 1918ом. Товарищи Тито, Чаушеску, Каддафи, Мао, Ким, Пол, Менгисту, Насер, БААС, Амин Дада — каждый старался навязать свою модель социализма именно в ракурсе идеологии, и эти модели совершенно не совмещались с советскими конструкциями, — из-за чего соцлагерь с 1947го всё время был на грани междуусобной войны. Но между собой они тоже никак не могли договориться, поэтому советско-социалистической войны не случилось (разве что бескровная капитуляция Дубчека).
Но общая ленинско-антигитлеровско-чегеварская эстетика скрепляла Соцлагерь извне — в некую целостность.
Сиречь: я полагаю, что в эмпирических измерениях эстетика — даже не первична, а единственна. Идеология, выходящая на уровень эмпирики — перестаёт существовать, растворяется в эстетике, превращается в одну из её разновидностей, причём — мало востребованную, библиотечную.
Сама по себе, объективно, идеология, конечно, существует, — ну, как существовал, несомненно, голый Сталин, который теоретически мог взять да и сбрить даже усы. Но в параметрах политики, на уровне творения истории, — её нет, — так же, как для советского человека 1930х-50х (и для современного сталиниста) голого Сталина совершенно не было, и быть не могло. Сталин праксиологический — это некто, совершенно неразделимый с мундиром и усами, лищение его этих атрибутов (рисунок голого безусого Сталина, например) — расценивалось бы как страшное преступление.
С позиции медицины голый безусый Сталин первичен; но исторически-действенный миф отрицает существование такого явления, потому, что для мифа такая первичность — вредна, разрушительна. Для нейтрального даже историка (если он не пишет фривольной статейки для соответствующей газетки) голый Сталин, в общем, тоже — настолько незначителен, что и не нужен.
Крушение СССР определилось именно тем, что все поддерживалась наивная, ленинско-дикарская вера в значимость идеологии, а к эстетике относились — халтурно, народно-самодеятельно, для отчёта на Первомай.
Холодная война — это сражение эстетик, а советские власти этого не желали понимать.
В 21 веке неосоветисты это начали понимать потихоньку (опоздав на полстолетия): Дугин, квачковские мининопожарцы, Лимонов, Проханов, Удальцов, Калашников, кто ещё? да все — даже дедушка Зюга отчасти, — смутно чуют: надо не писать очередные тезисы, а — сочинять стихи, петь, плясать, рисовать и громко, напоказ, молиться (что надо было делать во время холодной войны, — когда в двери СССР стучались несчастные (мы же свои, свои же!) — Пикассо, Рерихи, Леже, Сартр, Ошо, Леннон, Пазолини, Чёрные Пантеры и хиппи). Им подавали иногда на бедность, но за порог не пускали.
Идеология современного неосоветизма — чрезвычайно забавна (о всех смыслах этого определения, в том числе — и в самом обаятельном), она наскоро сшивается — в одесском стиле теософии (Жора, у вас булочки с изюмчиком? Таки наковыряйте килограмчик пожирнее).
А вот неосоветская эстетика — уже набирает целостность, уже становится совершенно — несоветской (вне всякого сомнения, в СССР, на любом этапе — Дугин, и тем более Макс Калашников с его Чёрными Орденами Красных Меченосцев), — вполне голливудский Славяно-Ордыно-Советский Тысячелетний Рейх, изображаемый явно на манер Империи из Звёздных Войн, — были бы свирепо запрещены. Я был в 90х лично знаком с Григорием Исаевым и Разлацким, основателями Партии Диктатуры Пролетариата в 1970х, и заверяю, что неомарксисты и неосталинисты в СССР отлавливались КГБ и шли в концлагеря — точно так же, как самые либеральные диссиденты, только за них никто не заступался за Западе, так что приходилось им неизмеримо труднее).
Следует отметить, что всё вышеизложенное вполне применимо к любой идеологии, а не только к советизму.
В этом отношении поразительное исключение — Гитлер; он действительно, на протяжении всего пребывания у власти, стремился достичь (да ещё — с немецкой тщательностью, с кантианской последовательностью) триумфа целостной идеологии, и при этому умудрялся ещё заботиться об эстетике.
Но — известно, чем закончился этот эксперимент.
Гитлеровская атака стальной идеологии на податливую, вроде как, праксиологию — за 10 лет привело не только к совершенному, в прах, разгрому Третьего Рейха, но и к тому, что на целостную идеологию ариософского НС — обрушилась ещё более целостная ненависть, которая сама по себе превратилась в идеологию. Именно фантасмагорическая идео-целостность никак не позволяет гитлеровскому национал-социализму стать — историей, остыть в музейной пыли, — всеобщая охота на фашистов продолжается до сих пор.
А вот мятущимся по кругу, как экклезиастов ветер, социалистам и коммунистам всех оттенков — прощается почти всё, для них готовы потесниться их враги — и в парламентах, и в академиях, и в Большой Истории. Несмотря на то, что идеология гитлеровского НС почти полностью идентична сталинскому НС (райх-раса и гегемон-класс — различаются только списочным составом).
Американизм, — в целом, несомненный, хотя и тоже временный, победитель на арене истории в наше время, — в идеологическом отношении, несомненно, крайне слаб; даже — наименования для своей идеологии он всё ещё никак не подберёт, и даже статус идеологии — застенчиво не решается на себя примерить, хотя и не отбрасывает окончательно.
Во времена Холодной войны американизм постоянно проигрывал советизму — на уровне идеологии. Именно поэтому — пока ещё поддерживалась мода на глобализм, на всемирность, — американизм, казалось, всё время отступал. В Нью-Йорке стягивались многотысячные демонстрации под красными флагами, взывающие к Ленину, Брежневу и Хо Ши Миу. В Москве — всё несоветское уничтожалось в зародыше, ещё на кухнях, ещё на первом курсе или в десятом классе.
Одновременно американская эстетика не просто штурмовала Москву, — она её захватывала. Поход всего ядерно-космического СССР против стиляг — был объявлен уже в 1960х. Выкрики Хрущёва по отношению к стилягам напоминали величавую истерику Сталина в 1941ом. Стиляги перешли в наступление, превратились в хипанов, битлачей и йогов, натянули джинсы и победили.
P.S. Если суммировать предложенные подходы, как указывает Кирилл Серебренитский, модератор Восточного Бонапартистского Комитета, представляющего течение «необонапартизма», вместо лозунгов, деклараций и программ «стягивание» активистов к предлагаемой «новой идентичности» должно происходить не через этические, моральные принципы (всегда относительные и исторически обусловленные), а именно через «эстетические сигналы», «кодовые слова», «миф-константы», «метаэйконы», за которыми поднимаются самые разнообразные образы (например, слова «Наполеонбонапарт», или «Хайльгитлер», или «Миллионбаксов», или «Русскоеправославие») [Серебренитский К. В конце-то концов: обсуждение идеологии, статуса и доктрины Восточного Бонапартистского Комитета // http://vkontakte.ru/board.php?act=t&tid=16090076], а рядом с ними мигают, — и призывно, и отталкивающе, — личностные сигналы, чаще всего — против воли сигнализатора.
Комментариев нет:
Отправить комментарий