В любом архаическом обществе мы найдем фигуры вождя и шамана. Используя язык метаантропологии, мы можем назвать их людьми предельного и запредельного бытия, которым противостоит обыденное большинство племени.
Вождь организует социальное пространство, поддерживает его структуры и обеспечивает экспансию, шаман дает этому имена и при-дает смыслы, запуская социальное время – побуждает общество развиваться, чтобы не застрять в прошлом.
Вокруг вождя складывается группа, состоящая из людей, способных входить в пограничные состояния политического и боевого экстаза; эта группа становится его дружиной или, выражаясь современным языком, – партией.
Вокруг шамана собираются люди, способные переживать запредельные состояния – состояния инсайта и катарсиса, требующие когнитивного и креативного транса.
2
Вождь – еще эхо животного царства с его вожаками стад и стай, появление шамана означает начало собственно человеческого бытия.
Шаман – это тот, кто придает смысл деятельности вождя и всех членов племени. Шаман не просто оправдывает то, что свершается людьми, он направляет их. Стратегичность в решениях вождя, которая передается племени, делая жизнь определенной и устремленной, задается именно шаманом.
Именно это делает фигуры вождя и шамана архетипическими для всего человеческого бытия – даже тогда, когда первобытный строй остается в далеком прошлом. Справедливо это и для ХХI века. При этом очевидно, что шаман сегодня – это не просто политтехнолог, способный за деньги привести к победе на выборах, и даже не просто ученый-практик или влиятельный философ-публицист, обслуживающие вождя и его окружение.
Шаман – это человек, следующий зову свободы, звучащему из запредельного. И если он изменяет этому зову, то перестает быть шаманом…
3
Шаман не просто способен развернуть свои духовные практики на сообщество, он всегда делает это, оставаясь целеполагающим субъектом. В большинстве случаев не вождь управляет шаманом, а шаман – вождем. Во всяком случае, шаман полагает цели сам. Но это особенное целе-полагание, оно основано не на жажде власти, а на смысло-полагании – жажде смыслов и их творения.
Как субъект смыслов шаман влияет и на вождя, и на все сообщество – будь-то родовая община, корпорация, страна или союз стран.
4
Но что означает придание чему-то смысла или, как говорят, наполнение смыслом? Это процесс осознанного выхода за пределы наличного и повседневного, ставших обыденностью.
Главной характеристикой обыденности есть суета и забота, лишенные смысла. Обыденность – это омертвевшая корочка бытия, где уже нет смысла.
В той мере, в которой мы придаем чему-то смысл, мы всегда ломаем пределы обыденного. Таким образом, придание смысла, наполнение смыслом – это во многом синоним трансцендирования – выхода за свои пределы в запредельное.
Итак, шаман сотворяет смыслы и внедряет их в сознательное и бессознательное членов сообщества, заставляя всех не просто двигаться-стареть во времени, но и изменяться во времени душевно и духовно, что означает побеждать старость как человека, так и культуры и прикасаться к Вечности.
Шаман сотворяет-внедряет смыслы через завораживание вождя и сообщества – он вовремя запускает в своих текстах фейерверки инсайтов и катарсических состояний. Поэтому шаман не просто творец смыслов; он творец своевременных смыслов, которые изложены завораживающим языком и увлекают за пределы обыденности.
5
В идеале шаман вдохновляет окружающих, пробуждая у них творческое воображение и инициируя на осмысленное творческое действие. А значит, шамана можно еще определить как вдохновителя сообщества.
Способность вдохновлять – главная тайна шамана.
6
Глубинное отличие вождя от шамана в том, что первый способен стимулировать, а второй – мотивировать.
Стимуляция – это всегда кнут и пряник в руках человека власти. Мотивация – воплощение способности вдохновляться и вдохновлять в сердце человека познания и творчества.
Стимул всегда находится вовне, мотив действует в глубине личности. Поэтому вождь склонен объективировать и деперсонализировать окружающих, шаман вольно или невольно персонализирует их.
Стремление вождя к абсолютной власти, предполагающей деперсонализацию и абсолютное подчинение, натыкается на необходимость персонализации не только себя, но и определенного количества членов племени, способных к осмысленной жизни под воздействием мотивов, а не стимулов.
Это заставляет вождей терпеть шаманов.
7
Чем мудрее вождь, тем больше он способен не просто терпеть, а понимать шамана. Стихия шаманического перестает быть внешней по отношению к нему, он сродняется с шаманом.
Но к туго натянутой нити понимания вождем шамана вновь и вновь приближается отточенный нож воли к власти…
8
И вождь, и шаман всегда взаимодействуют с обыденным большинством сообщества. Но если вождю и его дружине обыденное большинство нужно как материал и инструмент для увеличения власти, то шаман со своими учениками осознанно или бессознательно вводит обыденное большинство в предельные и запредельные состояния, которые поднимают над обыденностью и зовут в новое бытие.
Это задает глубинное противоречие в отношениях шамана и вождя. С одной стороны, они глубинно нуждаются друг в друге, с другой стороны, – отрицают друг друга…
9
Разрешая противоречие с шаманом, вождь может пытаться лишить его свободы, включить в свою дружину, сделать своим идеологом. Но это уничтожает в шамане потенцию шамана, духовно кастрируя и вождя, и все сообщество.
Столь же деструктивной является попытка шамана абсолютно контролировать вождя, подчинить своей духовной власти.
Вождь и шаман должны быть свободными партнерами – это условие плодотворного развития любого сообщества.
10
В своих высших предельных проявлениях вождь становится героем, а шаман наполняется гениальностью.
Причем эти предельные проявления могут длиться годами – выступать не просто ситуациями и даже не просто состояниями, а бытием.
При этом если вождь способен инициировать свое окружение на героизм, то мы вправе назвать его героем героев, а шамана, вдохновляющего на креативность с чертами гениальности – гением гениев. Однако история показывает, что такое нарастание-инициирование героизма и гениальности далеко не всегда бывает конструктивным и долговременным…
Поэтому запредельное бытие вождя и шамана, намекающее на нечто сверхчеловеческое, – всегда выплескивается за границы и вождя, и шамана. И, одновременно, требует всего лучшего, что есть у вождя и шамана.
Даже в героических и гениальных действиях вождя и шамана и в способности вызывать эти действия у других еще недостаточно того, что позволило бы назвать их сверхчеловеческими… И вождь, и шаман находятся еще в пределах «человеческого, слишком человеческого»…
11
Очевидна эволюция вождя к князю, царю, императору, президенту транснациональной корпорации, президенту страны или президенту клуба, в который входят президенты транснациональных корпораций и стран.
Эволюция шамана сложнее; она предполагает движение от архаического шамана не только к жрецу и священнику разных иерархий, но и к ученому, психоаналитику, публицисту, художнику и писателю.
Также очевидно, что не каждый президент поднимается до архетипа вождя и не каждый художник соединяется с архетипом шамана. Оставляя в стороне вождей-фюреров тоталитарных режимов ХХ века, мы можем допустить, что с архетипом вождя соединились, например, Александр Македонский, Чингиз-хан, Авраам Линкольн и Шарль де Голь, а с архетипом шамана – Бенджамин Франклин, Федор Достоевский, Фридрих Ницше, Франц фон Штук, Сальвадор Дали и Герман Гессе…
12
Можно ли назвать вождя человеком скуки, скользящего по поверхности жизни и пытающегося властвовать над этой поверхностью, а шамана – человеком тоски, проникающего в глубину жизни до последних пределов и выходящего за них?
И да, и нет. Шаман, действительно, человек тоски, а вождь может быть как человеком скуки, властелином, так и движимым тоской по запредельному культурным героем.
Проблема лишь в том, что у шамана могут появляться нотки скуки, деструктивно смешиваясь с тоской, а среди вождей достаточно мало было людей тоски, которые могли бы смотреть за пределы ценности и смысла власти. При этом были вожди, соединившие тоску и скуку, и доходящие до состояний демонического властелина и пытавшиеся полностью подчинить себе шамана и даже поглотить его сущность.
Об этом мы поговорим дальше, а пока осознаем роль страха и ужаса в бытии вождя и шамана.
13
И вождь, и шаман пользуются страхом окружающих. Но если страх, вызываемый вождем – это страх за жизнь и карьеру, то страх перед шаманом часто приобретает предельные формы и становится ужасом.
Ибо шаман делает инъекцию смыслов, которые выводят из обыденности в предельное и запредельное. Ужас тут необходим для того, чтобы оторваться от обыденности. Однако подлинный шаман – шаман, следующий своему архетипу, – никогда не будет упиваться ужасом окружающих и делать из него орудие власти – своей или вождя.
Идя по этому пути, человек будет так же напоминать шамана, как падение напоминает полет.
14
Тут уместно осознать как темный, так и светлый путь вождя и шамана.
Первый – это путь абсолютизации манипулирования и власти человека предельного бытия над обыденным, их глубинная зависимость и замкнутость друг на друга.
Второй – это путь освобождения из круговорота обыденного и предельного в запредельное, где ужас побеждается любовью, а власть – свободой.
15
У вождя почти всегда есть тайная зависть к шаману. Пытаясь утолить ее, он может идти четырьмя путями.
Первый – превратить шамана в идеолога. Второй – сделать из него шута. Третий – назвать чудовищем. И, наконец, четвертый – самому стать шаманом. Или хотя бы объявить себя шаманом устами придворных.
В тоталитарных обществах ХХ века мы видим явные примеры этого: вожди являются на трибуны в масках шаманов. Они претендуют на создание высших смыслов и их воплощение в народном сознании и бессознательном. Вождям тоталитарных режимов недостаточно чувствовать себя кшатриями, им хочется быть брахманами.
Таковы фигуры Ленина, Сталина, Гитлера, Мао. Это не просто вожди, это шаманы, способные завораживать народы, пробуждая у них фанатическое следование цели.
Вожди-шаманы приносят своим народам огромные страдания и уходят из театра истории, хлопнув дверью, – порой драматически, но чаще трагически.
В авторитарных обществах объединение шамана и вождя в одной личности, как правило, не происходит. Там мы наблюдаем их разделение. Но и здесь возможно исключение: Фидель Кастро был вождем и шаманом одновременно. Однако его шаманство не выплеснуло кубинский народ за пределы острова; авторитаризм так и не стал тоталитаризмом.
16
Выше было сказано, что зависть вождя к шаману может искушать превратить шамана в подвластного идеолога, а если это не удается, обозначить его как шута или чудовище. Так часто бывает в тоталитарных и авторитарных социумах – унижая шамана, вождь присваивает его роль.
Самое интересное то, что в демократических обществах наблюдаем иную картину: шуты и шоумены пытаются стать шаманами, заворожив толпу окончательным пониманием и разоблачением больших и маленьких вождей, больших и маленьких враждебных народов.
На этом пути за некой роковой чертой они все больше могут превращаться в чудовищ. Почти комический публицист доктор Геббельс все больше становился чудовищем по мере того, как Германия утрачивала черты демократии.
17
Интересна и важна специфика мужчины и женщины в бытии вождя и шамана.
Нам легко представить мужчину-вождя, которого окружает сонм сексуально и душевно вдохновляющих его женщин. При этом мужчина-вождь естественно видится нам максимально мужественным в поступках и маскулинным в своем телесном облике.
А вот возможна ли женщина-вождь? Исторические примеры, подобные Жанне Д’Арк, заставляют ответить на этот вопрос утвердительно. При этом мы должны признать, что женщина-вождь, если она действительно является вождем, а не фигурой на троне, не просто становится мужественной, но и маскулинизируется – и в поведении, и в сексуальности. Женщина как вождь уже не женщина.
Личности женственной Клеопатры и любвеобильной Екатерины Второй только подтверждают правило – рядом с ними всегда были мужчины, которые поддерживали трон. Вспомним Антония и Потемкина. Вспомним также, что до Екатерины Второй был Первый…
18
С ролью и бытием шамана иначе. Шаман и шаманка – не просто два разных имени одного и того же. Это два разных способа быть. Само наличие в языке слова «шаманка» намекает на это.
Шаман вступает в контакт с запредельным, вынося оттуда высшие смыслы, шаманка душевно смягчает их и делает доступными для сообщества.
Однако шаманка сама способна выходить в запредельное. Она выносит из запредельного ценности. Те высшие ценности, которые необходимы для принятия высших смыслов и вживания в них. Ведь лишь в единстве смыслов и ценностей человек способен действительно принимать их. Смыслы как факт духовности и ценности как проявление душевности нуждаются друг в друге как мужчина и женщина. Лишь их соединение рождает духовные ценности и одушевленные смыслы. Без этого любые смыслы и ценности становятся ядом для человека и человечества.
При этом шаманка способна еще и вдохновлять мужчину-шамана, поднимая ему обвисшие крылья, нужные для полетов в запредельное, – если им посчастливилось составить сотворческую пару…
19
Какие могут быть гендерные вариации в паре «вождь – шаман»?
Предыдущие размышления побуждают нас допустить в качестве наиболее типичного случая мужчину-вождя рядом с мужчиной-шаманом. Возможно соединение мужчины-вождя с женщиной-шаманкой.
Мы можем увидеть женщину-вождя рядом с женщиной-шаманкой. Вероятно гораздо реже бывает ее союз с мужчиной-шаманом.
Однополые союзы вождя и шамана более типичны в истории. Но что является более плодотворным? Ответ остается открытым.
Можно предположить, что разнополые союзы вождя и шамана необходимы для критических и кризисных времен. Ибо разнополые вождь и шаман (шаманка) способны инициировать друг друга на обретение противоположного качества и на большую универсальность, без которой невозможно выжить в кризисном мире.
Вероятно, отсутствие таких разнополых союзов вождей и шаманов у тех или иных народов приводило к уничтожению и деградации этих народов, например, к утрате государственности…
20
Вождь и шаман могут иметь не только высшие социальные проявления, возглавляя и направляя сообщества. Они могут проявляться и у людей предельного бытия, не поднявшихся на вершины социальных пирамид.
Те в нашем мире, кто выходит за пределы обыденности, могут идти по пути вождя и пути шамана – по пути воли к власти и пути воли к познанию и творчеству.
В контексте экзистенциально-психологической совместимости мужчин и женщин, мы можем сказать, что соединение мужчины-вождя и женщины-вождя вряд ли будет продуктивным; естественно предположить бесконечную борьбу за власть и одиночество вдвоем.
Мужчина-вождь и женщина-шаманка могут составить весьма продуктивную пару, обмениваясь духовными и душевными возможностями, а не только сексуальными энергиями.
Женщина-вождь и мужчина-шаман до определенной черты могут составлять устойчивый союз, но в современной культуре, более того, в современном бытии человека, он является достаточно неестественным; этот союз будет плодотворным, если удастся предотвратить нарастание доминанты маскулинности женщины и феминности мужчины.
И, наконец, женщина-шаманка и мужчина-шаман могут составить весьма продуктивную сотворческую пару, где женщина будет осваивать ценности, а мужчина – смыслы; их совместное соединение в целостность идей способно дать обществу новые духовные ориентиры, за которые общество готово будет очень хорошо платить. Важно только найти артефакты, в которых будет воплощаться сотворчество шамана и шаманки…
21
Можем ли мы назвать вождя и шамана архетипами мужественности в человеческом бытии?
Искушение ответить «Да» велико. Быть вождем или шаманом означает проявить предельное мужество перед лицом своего племени-нации-корпорации и внешнего мира.
Но это все же не совсем так. Уже то, что мы наблюдаем факт женщины-вождя и, главное, шаманки как носительницы ценностей и вдохновительницы как вождя, так и мужчины-шамана, заставляет говорить о проявлении в этих архетипах женственности в разных ипостасях и на разных уровнях.
Поэтому вождя и шамана стоит называть архетипами как мужественности, так и женственности – архетипами человеческого в самом универсальном смысле – андро-гинными архетипами.
22
Итак, мы можем сделать три важных вывода.
1. Вождь и шаман – это архетипы человеческого, пронизывающие тысячелетия и, не зависящие от биологического пола личности.
2. Потенциалом вождя или шамана обладает достаточное количество людей, вышедших за пределы обыденности в предельное бытие.
3. Вождь и шаман могут присутствовать в одной личности. Во всяком случае мы можем констатировать, что некоторые личности вида «хомо сапиенс» стремятся быть и вождем, и шаманом, имея устойчивую волю к такому соединению. Отсюда мы можем предположить, что личности нашего вида потенциально способны быть и вождем, и шаманом одновременно.
Выше мы увидели, насколько деструктивно это бывает. Возможно ли конструктивное соединение вождя и шамана во внутреннем мире человека – причем не только как ролей, но и как предназначений?
Очевидно предположить, что для человека обыденного бытия, наполненного лишь волей к самосохранению и продлению рода, непостижимо ни одно из этих предназначений. А потому недостижимо. И когда обыденный человек силою обстоятельств вынужден надеть маску вождя или шамана, это выглядит смешно и жалко. И когда появляется возможность сбросить эти маски, обыденный человек побыстрей делает это, избавляясь от трагикомической участи.
Принятие в себя вождя и шамана даже на уровне ролей и масок требует особого мужества. Это мужество появляется в предельном бытии, но часто имеет разрушительные и поистине чудовищные формы. Причем чудовищность этих форм рождается желанием соединить в себе вождя и шамана, которое рано или поздно является в предельном бытии.
Соединение вождя и шамана в пространстве предельного бытия может идти двумя путями. Если в предельное бытие человека выбрасывает воля к власти, действующая, словно катапульта, он стремится надеть сверху на лицо вождя еще и маску шамана. Когда же человека изначально движет воля к познанию и творчеству, он наоборот, на лицо шамана натягивает маску вождя…
Соединение, сращивание масок вождя и шамана в предельном бытии человека глубоко закономерно и чаще всего глубоко разрушительно.
При этом мы можем допустить, что человека в этом случае движет нечто большее, чем воля к абсолютной власти, это еще и воля к сверхчеловеческой целостности, в которой соединяются героизм вождя и гениальность шамана. Конструктивность этой воли в пространстве человеческого бытия, вероятно, во многом задается служением женщины-шаманки, предлагающей высшие ценности миру мужчин и одушевляющей высшие смыслы.
Двигаясь по пути этой воли, человек покидает лабиринт предельного бытия и выходит в запредельное, в котором эгоцентрическое творчество вождя и шамана и их конфликт в личности и отношениях между личностями становятся сотворчеством.
23
Воля к сверхчеловеческой целостности, в которой соединено бытие вождя и шамана, охватывает все времена и народы без исключения. Она не делает различий ни в возрасте, ни в поле.
Но кто способен конструктивно вместить в свою личность такую целостность? Мы можем предположить единство вождя и шамана в философе – уже потому, что он способен подняться в осознании над каждым из них, встать на мета-позицию. Философ способен подниматься мыслью над вождем и шаманом и в то же время быть только шаманом – как это случилось с Ницше, а порой превращаться в вождя – как это произошло с Марксом…
Может ли философ соединить вождя и шамана не только в мышлении, но и в бытии? Доступна ли философу такая сверхчеловеческая целостность?
Может подобную целостность способна вместить лишь сотворческая пара философов, единая не только духовно, но и душевно, и телесно – андрогинная пара мужчины и женщины, в которой любовь к мудрости едина с любовью эротической?
И если да, то означает ли это запредельное изменение бытия и вождя, и шамана, более того, всего человеческого бытия?
Эти вопросы еще ждут своих ответов…
Комментариев нет:
Отправить комментарий