Нет, не означает: как не означает и того, что исчезло всё то, что существовало до указанных инициатив, или сосуществовало с ними, или существовало вопреки им.
Указываемые периоды и эпохи — есть всего лишь демонстрация соотнесения времени и вечности, не более того.
Феномен Катакомбной Церкви легко вычитывается из истории т. н. «неприсягнувшего священства» (т. е. аутентичной Римско-Католической Церкви, а не новоообразованной «Конституционной Церкви») во Франции в период Великой Революции и Бонапарта. Естественно, сие прочитывается более в политическом аспекте, что правильно, но недостаточно. История Россия знает аналогичный феномен в виде Староверия, кое, несомненно, обладало политическим измерением вплоть до революции 1917 г.! Оно имело и культурный, и экономический, и религиозный, - но в целом парадигмальный, - характер. Собственно, оно есть не следствие реформ п.Никона, как сие навязывается в историографии, а продолжение неразрешимых цивилизационных (смысловых) противоречий, вызванных еще Смутой. Смутой, коя по своей сути не являлась чем-то изолированным, но всего лишь частью обще-европейских процессов, проявившихся в виде Тридцатилетней войны.
Феномен Катакомбной Церкви непосредственно связан с исторической Российской Империей, но не тождественен ей. Церковь и Государство (Империя) — при всех переплетениях и соподчинении — не одно и то же, не только по функционалу, но и по происхождению. Но РИ прекратила свое существование, в виде Российской Республики, при окончании Гражданской войны. Сие так — и не так. При исчезновении актуальной власти не исчезает сам феномен как комплекс не только институций, быта и культуры, но и самой экзистенции. Он имеет продолжение, вопреки реальности, - во времени и в пространстве.
Все же государственность сама по себе не существует, в т.ч. и "русская". Если говорить о монархии, то она - всего лишь одна из форм правления. Но государство-образующим субъектом является сама Церковь (как институция), ибо тот же монарх помазуется от Церкви, а не наоборот, даже в случае, если он объявит себя Главой Церкви. Однако, главный вопрос: а КТО составляет Церковь, по Божественному полномочию? Здесь должно выискивать ту группу людей, кто правоспособен в силу качества своей веры и исповедничества: т.е. коллективный духовный авторитет. Таковым на русском пространстве в протяжении определенного времени является Катакомбная Церковь.
Катакомбная Церковь есть не просто продолжительница Российской Греко-Кафолической Восточно-Православной Церкви Империи: сие определение верно в каноничнеском, юридическом и формальном смысле. Но Катакомбная Церковь, как носительница своего эйдоса, дающего витальность людям и структурам, существующим в подпольном состоянии, оказывала всеми возможными способами сопротивление большевицкому режиму, ибо само сопротивление имело экзистенциальный характер. Буквально: пока сопротивляюсь, я ЖИВ. Доказательство не вовне, но самому себе — на индивидуальном и коллективном уровне. Две попытки осуществить бытийственность, предпринятые в 1941-45 гг. и 1991-2007 гг., завершились неудачей, но нисколько не отменили самой сути. Ибо время и вечность присутствуют в экзистенции.
Всякие наблюдатели уже давно обратили внимание, что многие акторы имели невообразимое долголетие. Постоянно замечается странная моложавость и очень медленное старение. В советский период люди, прошедшие ГУЛаг с невероятно длинными сроками, потом еще очень долго жили. Несомненно, аскетический этос весьма способствовал тому. Сие вполне понятно, как очевидная регенерация и возстановление скрытых человеческих способностей. Как бы заживо умерев, ты обретаешь если не безсмертие физическое, то жизненнное долголетие. Страдания же почти гарантируют безсмертие духовное. Но есть еще одно: свидетельство. Свидетельствовать о правде, опыте, исчезнувшей реальности — вопреки всему, что представлено, — магистральный мотив жизни. Собственно, се — трансцедентное поручение по сохранению и передачи из прошлого в будущее. Как Память и как Воспоминание о Будущем. В некотором смысле, се — не Традиция, как таковая, а парадигма эйдоса, в коем может сосуществовать много традиций.
В невообразимых для жизни условиях жизни в СССР для ИПХ, когда не имелось не только надежды, но и текущего существования, члены Катакомбной Церкви осмеливались… воспроизводиться. Т.е. они рождали детей, обреченных исключительно на страдания всякого рода и потому предсказуемо не имеющих будущего и т. д., и т. п. Зачем? Ответ сохранен во всей банальности и самочевидности. Многие матери, принадлежавших к совершенно разным социальным группам, говорили одинаково: «Чтобы ОТОМСТИТЬ».
Неужели возмездие так необходимо? И как оно сопряжено с христианской этикой? Немецкий философ Иоганн Готфрид фон Гердер высказывается по сему поводу вполне определенно: «Закон возмездия отражает вечный естественный порядок. Точно так же, как ни одна чаша весов не может быть опущена вниз, не подняв при этом выше противоположную чашу, точно так же не может быть нарушено никакое политическое равновесие, не может быть совершено никакое злодеяние против прав народов и всего человечества, без того, чтобы не произошло отмщение и совершившиеся избыточные злодеяния не вызвали ещё более ужасного ответа» (Идеи к философии истории человечества, 1784-1791 гг.). Но всё гораздо проще: возмездие не отменяет прощения, личное становится безличным, а сама скверна врачуется хирургическим путем, как на материальном, так и на духовном плане. Так происходит исправление искажений.
Но только ли возмездие является идейной основой для репродуцирования как личности, так и поколений? Зачем обрекать собственных детей на обязательные страдания? Карл-Густав Юнг замечает очень хорошо о сему поводу: „Мы тянемся в прошлое, к своим родителям, и вперед, к нашим детям, в будущее, которого мы никогда не увидим, но о котором нам хочется позаботиться“. Нет детей кровных, т. е. материальных, их заменят идейные, т. е. духовные. Поколения исчисляются не только по плоти, но и по Духу.
Долголетие, моложавость, сохранение жизненности — сопутствующие категори для тех лиц, кто, будучи во времени, уже здесь — на земле — подключен к вечности. Сёрен Кьеркегор высказывает очень точную мысль: «И перед ним — один лишь безмерный мир, как это Ты, с которым он в разладе; ибо весь остальной мир — как одно-единственное существо для него, и это существо, этот неразрывный, назойливый друг — Непонимание. Ему нельзя состариться, так как он никогда не был молодым, так как он уже стар; в известном смысле ему нельзя и умереть, так как он ведь и не жил; в известном смысле ему нельзя и жить, так как он уже умер; он не может и любить, потому что любовь всегда — в настоящем, а у него нет ни настоящего, ни прошедшего, ни будущего, и в то же время он восприимчивая душа, и он ненавидит мир, только потому, что любит его; у него нет никакой страсти, не потому, что он чужд всякой страсти, но потому, что в одно и то же мгновение у него и противоположная страсть, у него нет времени ни на что, не потому, чтобы его время было занято чем-нибудь другим, а потому, что он совсем не знает времени; он бессилен, не потому, что лишён силы, а потому, что собственная сила обессиливает его» («Несчастнейший»).
Но он трактует сие состояние как положение «несчастнейшего». А понимает ли он таковых? - Они счастливы, ибо самоосуществились вне внешних факторов. Историческая Россия погибла в 1917-23 гг., далее был ГУЛаг, а потом началась эра «Чекистского Ренессанса»: в целом — 100 лет. Несколько поколений родились после того, как всё завершилось. Но сей факт ничего не отменяет: но сохраняет воспроизводство и продолжение. Мы родились после смерти, существовали внутри смерти, и предназначены чрез свой βιος (биос) убрать смерть, т. е. возстановить подлинную ζωη (зоэ). Таков религиозный опыт post-mortem как христианского наполнения цивилизации, находящейся в серьезном упадке.
Сумма непреклонных людей, вышедших за рамки текущего времени, являются тем самым ядром, кое, in corpore, осуществляет жизнь на групповом, социальном, этническом уровне: они есть более, чем «воображаемая общность».
Ясперс утверждал, что «Прошлое содержится в нашей памяти лишь отрывками, будущее темно. Лишь настоящее могло бы быть озарено светом. Ведь мы полностью в нем. Однако именно оно оказывается непроницаемым, ибо ясным оно было бы лишь при полном знании прошлого, которое служит ему основой, и будущего, которое таит его в себе». Утверждение верное для подавляющей массы людей, но неверное в отношении вышеозначенных лиц: память не фрагментарна, а будущее пророчественно, - нет только настоящего в своей живительном модусе.
Преодолевать сиюминутное, будучи заключенными в циклическом времени (χρονος, хронос), производя важные временные события (καιρος), определив движение. Но наше подключение к вечности определено αιων’ом (эоном), коий дан, на индивидуальном и коллективном уровне, нам до нашего рождения. Блаж.Иероним Стридонский говорит о сем почти с юмором: «Примечаешь ли ты, (…) когда стал ребенком, когда отроком, когда — юношей, когда мужем зрелого возраста, когда — стариком? Ежедневно мы умираем, ежедневно изменяемся, а считаем себя вечными!».
Неслучаен вовсе тот факт современной философии, порожденной не только французскими «деконструкторами», но прямо проистекающей из идеологии Просвещения, коя апеллирует исключительно к настоящему. Она неисторична, не потому что не было истории, а потому что препарирует историю, или же полностью деконструирует ее. С каждым разом всё становится более и более радикальнее: не отдаленная история, но каждое предыдущее поколение уже указывается недостаточным, неправильным и т. п. Т.е. история начинается каждый раз — с новым поколением и даже уже грозит меняться в течение одного поколения. Иными словами, в деконструкторской парадигме отменяется само прошлое, его как бы нет вообще, а, следовательно, игнорируется не только опыт, но возникает известный феномен децивилизации. Вместе с тем, у данного мiровоззрения нет и будущего. Посему всё внимание сконцентрировано исключительно на настоящем. Современность сократила пространство до минимума, когда время (χρονος) сжалось до мгновения, в виде доступа on-line. Попытка сие настоящее «растянуть» на невообразимо долгий период, но, по сути, «остановить» время. Се — то самое, что говорит гётевский Фауст: «Остановись мгновенье, ты — прекрасно!». Не удивительно, что отсюда выводится столь странное учение, как трансгуманизм, по сути проецирующий мечту о физическом безсмертии. По сути, с данным состоянием человек, будучи крайне перегружен, справиться не в состоянии.
Человек отличается от Бога, от животных именно тем, что принадлежит как бы двум мирам: если Бог есть существо духовное (вечное), животное - существо чувственное (временное), то человеческая душа, по слову поэта, «бьется на пороге как бы двойного бытия» - временного и вечного. Вечность - неделима проста, она есть «вечное настоящее» в качестве такового - покой, ничем не замутненная радость, подлинное счастье.
Сменяются поколения, умирают носители своего опыта, но само свидетельство, имеющее трансцедентное содержание, пребывает в негативном настоящем для установления будущего. Божественное поручение неотменимо и благо, Бог сохраняет и возстанавливает Своих — разными способами. Свидетельство таково, что слово облекается плотью, а плоть формирует среду, коя, в свою очередь, определит даже власть. Но власть безсмысленна сама по себе. Важно самоосуществиться, т. е. стать самим собой: выполнить то жизненное задание, что Богом заложено в каждом.
О сем сказано в Библии: «Он отвечал мне и сказал: измеряя измеряй время в себе самом, и когда увидишь, что прошла некоторая часть знамений, прежде указанных, тогда уразумеешь, что это и есть то время, в которое начнет Всевышний посещать век, Им созданный» (3 Езд.9:1-2).
Комментариев нет:
Отправить комментарий