Амвросий фон Сиверс: Предопределение

Тема Предопределения очень болезненна для сознания, потому она не нравится даже в разсуждении, как бы заранее отвергаема по разным причинам. Но такое положение в целом ненормально, т. к. в Священном писании — конкретно в Новом Завете можно читать о предопределении. 

Значительное место идея предопределения занимает в Новом Завете у апостола Павла, который говорит о том, что «кого Он предузнал, тем и предопределил (греч. προώρισε) быть подобными (συμμόρφους) образу Сына Своего» (Рим. 8:29). Далее Павел пишет, что за предопределением следует призвание (ἐκάλεσε), оправдание (ἐδικαίωσε) и прославление (ἐδόξασε) (Рим. 8:30). Также о Христе: «От века Он был предопределён принести Себя в жертву» (Деян. 17:31). 

Греческий глагол προορίζω (предопределять) появляется только в Новом Завете: один раз в Деян. 4:28, пять раз у апостола Павла (Рим. 8:29, 30; 1Кор. 2:7; Еф. 1:5, 11); в русском переводе он два раза передаётся глаголом «предназначать» — (1Кор. 2:7; Еф. 1:11). Существительное «предопределение» нигде не употребляется, однако встречаются термины: «замысел», «изволение» (πρόθησις, βουλή), предведение (πρόγνωσις), напр.: «избранные по предведению Бога Отца» (1Петр. 1:1); избрание (ἐκλογή) — «Бог от начала… избрал» (2 Фес. 2:13). Однако у апостола Павла сие действие Божие является важным элементом его понимания замысла Творца. Апостол Павел пишет: «Со страхом и трепетом совершайте своё спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению» (Флп. 2:12). 

    В целом основное развитие идеи о предопределении знаем по трудам блаж.Августина. Хотя он не одинок в своих размышление, наиболее известен именно он. Более того, сами протестанты, у кого предопределения становится ведущей доктриной, являются всего лишь радикальными августинианцами — что Лютер, что Кальвин. Неправильно полагать, что на Православном Востоке данная была неизвестна, игнорировалась или отвергалась. Многие тексты, например, преп.Симеона Нового Богослова явно свидетельствуют о принятии им данной концепции. 

      Посему особый интерес вызывают богословские находки древних авторов, как бы стоящих вне мейнстрима данной дискуссии. Таковым является св.муч. Боэций-философ. В своем безсмертном трактате «Утешение Философией» он разсматривает много важных вопросов. Подходя к теме Предопределения Божций делает интересный разсуждения о случае, и всем с оным связанным — в перспективе предопределения.

Вопрос этот подводит Боэция к сложнейшей теме соотношения судьбы (fatum) и Провидения. Разработку темы он начинает с уточнения того, что мы понимаем под случайностью, случаем. По его мнению, случайным мы чаще всего называем то, «разумное устройство чего не познано», и что поэтому вызывает в нас удивление и недоумение. Если же темнота нашего незнания сменилась бы светом понимания, мы бы ясно увидели, что ничего случайного в мiре нет, и что все имеет разумные основания. Таким образом, в сем первом, самом общем, своем значении (в дальнейшем Боэций будет разсматривать еще два смысла данного термина) «случайность» как результат невежества оказывается чистой иллюзией.

       Все вещи в своем бытии и все события в своем появлении имеют достаточные рациональные основания (rationes), кои заложены в логике абсолютного мышления Бога, в Его вечном Разуме (Intelligentia). Бог-Творец подобен художнику, кто заранее имеет в своем уме идеальный образ творимого произведения. Сей образ, т. е. полнота всех оснований, предназначенных к существованию вещей и событий, составляющих единую и неделимую мысль Бога, и есть Провидение. 

Но Бог – не такой художник, у кого произведение может отличаться от замысла по причине недостатка силы и мастерства. Он – Мастер совершенный и всемогущий, и потому всё, что Он изначально замыслил, с неизбежностью осуществляется: мiр, как он есть, в точности совпадает с Божественным идеальным порядком мiра, и ни одна вещь не выходит за пределы данного порядка. 

Разница здесь только в том, что идеальный порядок весь сразу, вечно, пребывает в неделимом единстве, т. е. простоте, божественной мысли, а мiровой порядок развертывается постепенно во времени и пространстве, подобно произведению художника, часть за частью переходящего из единого идеального замысла на материальное полотно. 

Так вот, – говорит нам Боэций, – тот же самый порядок мiра, если он рассматривается по отношению к устанавливающему его божественному Разуму, есть Провидение, а если – по отношению к самим вещам, существующим в пространстве (месте) и времени, есть судьба. 

От своей судьбы не уйдешь, ибо судьба только исполняет предначертания Провидения, а воля Провидения непреложна. Судьбы людей многоразличны, но в простоте Провидения они полностью согласованы и составляют все вместе единую судьбу мира человеческого, в котором каждый занимает свое, наиболее соответствующее ему, место, и никто не забыт. 

Вместе с тем, если избежать своей судьбы и невозможно, можно все-таки избежать ее превратностей. Ведь линия судьбы – есть функция времени. Чем сильнее вы зависите от времени и временного, а значит, от нестабильного и преходящего, тем превратнее и изменчивее ваша судьба, тем менее надежно и менее прочно ваше положение. И наоборот, чем ближе вы к божественной жизни с ее неизменной вечностью, тем меньше ваша зависимость от времени, а следовательно, и от превратностей (неожиданных изменений, превращений) судьбы. 

Боэций сравнивает зависимость человека от превратностей судьбы с зависимостью скорости вращения точки обода колеса от ее расстояния до центра. Чем больше радиус колеса, чем дальше она отстоит от центра, тем стремительнее несет ее по кругу время то вверх, то вниз, тем неустойчивее и неопределеннее ее положение в пространстве. Так же и с судьбой. Центр – есть ось и начало бытия; се – Сам Бог. Уподобьтесь в своей жизни Богу, и судьба перестанет бросать вас вверх и вниз. 

Правда, вы боитесь только падения вниз. Но таков уж закон вращения колеса судьбы: высоко подниметесь – низко упадете. А то, что максимально приобщается к неизменности божественного Разума (Провидения), «избавившись от движения, избегает необходимости, налагаемой судьбой». Иными словами, тот, кто живет только по законам божественного Провидения, свободен. Его свобода состоит в добровольности принятия того порядка, который действует в мiре; она состоит в сознательном соучастии в мiровом процессе, направляемом Богом, в радостном признании, что все идет к лучшему. 

Преодоление необходимости судьбы достигается у Боэция через специфическое понимание ее как волеизъявления благого Провидения, в котором концентрируется абсолютная свобода Бога. Римляне называли такое отношение к судьбе amor fati – «любовь к судьбе». Человек должен любить всякую данную ему Богом судьбу, помня о том, что выпадающие на его долю радости и страдания всегда находятся в согласии с его собственным благом и с благом целого мiра. Пути Провидения неисповедимы, и, если в сплетении судеб вам представится что-то несправедливым, нелогичным или случайным, знайте, что ваше представление ложно из-за ограниченности человеческого ума, неспособного проникнуть в скрытые от нас глубочайшие тайны божественного Промысла. Когда мы видим поруганную добродетель или преуспевающего злодея, мы должны помнить, что даже адские страдания и вопиющее зло Провидение удивительным образом всегда обращает во благо и что даже закоренелые преступники своими действиями достигают в конце концов не своих, а божественных целей. И если вас неожиданно постигает несчастье, помните – это не случайно, ибо «все кажущиеся бедствия, если они не укрепляют и не исправляют, то, значит, наказывают» (IV пр. VII). Так осуществляется божественная справедливость, ставящая все на службу добру.

        Заметим, что оправдание божественной справедливости – теодицея – достигает у Боэция своей кульминации в идее, которая спустя многие столетия станет одной из центральных в философии истории Вико и Гегеля (у последнего – под названием «хитрость мiрового разума»), – в идее о том, что любые человеческие действия и субъективные намерения неизбежно направляются Провидением па пользу самому человечеству. 

Но теперь встает с повой СИЛОЙ вопрос: как же быть с человеческой свободой? Ведь если в планах Провидения все человеческие поступки полностью предусмотрены и предопределены, можно ли говорить, что человек сам, по собственной воле их совершает, а значит, и несет за них ответственность, заслуживая, по справедливости, наград или показаний? Если же судьбы людей не находятся в их собственной власти и люди, подобно тому, как они изображены в платоновских «Законах», являются лишь марионетками Провидения, тогда не только все заслуги, по и все преступления людей придется приписать не человеку, а самому Богу, – что нелепо. С другой стороны, признание того, что человеческие поступки зависят только от свободной воли людей, означало бы упразднение божественного всемогущества и самой возможности Провидения. 

Боэций понимает, что разрешить это явное противоречие можно только в том случае, если будет доказана совместимость свободы и необходимости. Но как их совместить? Он полагает, что сначала следует вернуться к вопросу о случайности. С ceго и начинается заключительная, пятая, книга «Утешения».

      Мы видели, что еще раньше Боэций связывал представление о случайности с незнанием причин того или иного явления. Теперь он дает оценку идее случайности как просто беспричинности. Он считает сию идею совершенно ложной. Если бы что-нибудь совершалось безо всякой причины, то означало бы, что нечто происходит из ничего, а сие невозможно. (Боэций мыслит здесь полностью в духе античного натурализма, игнорируя христианский креационизм). Потому и свобода человеческой воли не должна пониматься как необусловленность сей воли никакими причинами, но речь должна идти только об особой причинности. Что же касается случайности, то единственно верное ее понимание, считает Боэций, содержится в «Физике» Аристотеля (II, 5, 197 а), где она определяется как «совпадение», пересечение относительно независимых причинных рядов, порождающее неожиданный результат. У таких событийных совпадений в свою очередь тоже всегда есть причина, ибо совпадать причинные ряды заставляет необходимый порядок Провидения (V, пр. I). Таким образом, ничто не «случается» без ведома Провидения, по каким бы причинам оно пи случалось. Но одно происходит по причине своей природы, другое – но причине внешнего принуждения, третье – по причине собственной воли, а кроме того, все сие, вместе взятое, происходит по причине божественного решения, т. е. предопределения.

       И вот, Боэций снова отброшен к стене необходимости, поскольку Божественное предопределение не может не иметь необходимого и неотвратимого характера. Судьбы людей заранее предрешены Божественным разумом во всех деталях, так что и волоса не упадет с нашей головы, если это не было предусмотрено Провидением. 

Но означает ли это, что человек желает, избирает, действует не сам и что за него это все совершает Бог? На данный вопрос Боэций дает отрицательный ответ. Все, что обладает разумом, говорит он, обладает свободой воли, способностью определять, чего следует желать, чего – избегать. 

Правда, ограничившись такой декларацией, он незаметно переводит вопрос в несколько иную плоскость: он спрашивает, можно ли совместить свободу человеческой воли с Божественным предзнанием будущего? Как известно, над этим вопросом когда-то много потрудились Аристотель и стоики Хрисипп и Посидоний, а также Цицерон в своем трактате «О судьбе». В более близкие к Боэцию времена его обсуждали Прокл и его последователи. Предлагаемое Боэцием решение сего вопроса совпадает с решениями отчасти Цицерона, отчасти – школы Прокла.

      Основной смысл вопроса состоит в следующем. События, кои произойдут в будущем, достоверно известны Богу до их свершения, так как все они входят в общий план мiра, от века пребывающий в Божественном Разуме. Знание Богом сих будущих событий безошибочно, потому они не могут произойти иначе, чем как их предузнает Бог. 

Если знание истинно, то независимо от того, относится ли оно к прошлому, настоящему или будущему, познанное должно произойти с необходимостью. 

Конечно, сама по себе истинность знания не делает происходящее необходимым, но вместе с тем она является знаком того, что произошло, происходит или произойдет именно это. 

Однако если в отношении прошлого и настоящего необходимое соответствие между событием и его истинным знанием обусловливается наличием в прошлом или настоящем именно и только этого события, а само событие мыслится уже как неотвратимое (ведь оно уже состоялось), то в отношении будущего возникает сомнение: могут ли еще не состоявшиеся события быть причиной истинного о них знания и можно ли из истинного о них знания выводить собственную необходимость этих событий? 

Боэций отвечает в обоих случаях отрицательно. Будущее не может быть причиной непогрешимого знания, иначе мы должны принять концепцию фатализма. Следовательно, только тот знает будущее с полной точностью, кто имеет его в настоящем, т. е. только Бог, который потому и знает будущее, что сам его предопределяет в своем вечном настоящем. Не божественное Провидение «провидит» будущее, потому что оно случится, а, наоборот, будущее случится потому, что оно предначертано Провидением. 

С другой стороны, из того, что имеется истинное знание о будущем (если такое предположить), вовсе не всегда следует, что это будущее состоится по необходимости собственной природы, хотя всегда следует с необходимостью, что оно состоится. 

Речь здесь идет, поясняет Боэций, о двух видах необходимости. Одна из них безусловная, или «простая», когда необходимо, например, что человек в будущем умрет, ибо он по природе смертен. Другая же – необходимость условная, или гипотетическая: например, необходимо, чтобы человек в будущем гулял, если сейчас было бы достоверно известно, что он будет гулять. При этом гулять он будет по собственной воле, а не по безусловной необходимости. (Такое разделение видов необходимости восходит к Аристотелю).

      Остается еще одна трудность. Как Бог предзнает будущее: как однозначно определенное или как неопределенное? Ведь если все оно определено однозначно, никакого места не остается для свободы воли, рушатся самые основы морали, и никакая теодицея становится невозможной. Однако Бог не может видеть будущее как неопределенное: в этом случае Он либо не знал бы, каким оно будет в действительности, либо думал бы о нем ошибочно. Следовательно, Бог может знать будущее в каком-то смысле однозначно, а в каком-то – неоднозначно, и ничего здесь не поделаешь.

      Преодолевает сию трудность Боэций с помощью особой неоплатонической интерпретации знания. Он говорит, что глубина и степень познания зависят не от природы познаваемого, а от познавательных способностей познающего. Чувства, воображение, рассудок и разум видят одни и те же вещи по-разному. Разуму Бога они предстают в ином свете, чем сознанию человека. Поскольку же низшая способность охватывается высшей, но не наоборот, человек не может уразуметь того способа, которым Бог видит те же вещи, что и он сам. 

Ведь природа Бога иная: Бог вечен и непричастен времени. А вечность есть «совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни» (V пр. VI). Мiр, даже если бы он не имел ни начала, ни конца во времени, нельзя было бы назвать вечным (aeternus), но только – «беспрестанным» (perpetuus). Потому что вечность вся – в настоящем и вся – сразу, тогда как время всегда распределено между прошлым, настоящим и будущим. Божественное познание осуществляется в вечности и под углом зрения вечности. Мiр со всей совокупностью своего прошлого, настоящего и будущего извечно присутствует в Разуме Бога, как если бы он уже совершил все свое бесконечное развитие. Потому Бог видит будущее тем же способом, что настоящее и прошлое – именно так, как оно когда-то состоится. Он видит и альтернативные возможности, и колебания человеческой воли, но сразу же видит и то, какая из возможностей реализуется и какой выбор будет сделан волей. И то, что он видит в вечности, с необходимостью произойдет во времени. 

Однако это предвидение, – а лучше сказать, видение, ибо все происходит в настоящем, не налагает безусловной необходимости на саму природу события, так что пока оно не произошло, оно могло и не произойти, и пока человек не принял решения, он мог еще принять и другое. Следовательно, свобода воли при том сохраняется и выбор остается предопределенным (гипотетической необходимостью божественного предзнания) только в вечности, но не во времени. 

Мысль Боэция можно выразить еще и так: мы свободны в своем выборе, пока не выбрали, а когда уже выбрали, наша свобода перешла в необходимость и канула в вечность. 

Но все-таки и возможность выбора, и способность управлять своими стремлениями у человека сохраняется, даже если то, что мы изберем и что пожелаем, заранее известно Богу, ибо от того, что кто-то наблюдает за моими действиями, они не перестают быть моими, а наблюдает за нами и опекает нас Сам Бог, создавший нас разумными, а значит, и свободными по Своему образу и подобию. 

Из всего вышеозначенного следует, что человек предопределен к свободе, и посему сам творит свою судьбу, и ничто не может сделать его несчастным, если он живет по правде и творит добро.