В. А. Сендеров: Памяти марксизма

Советская власть приучила нас держаться подальше от книг Маркса. И трудно в России найти человека, который хотя бы внимательно перелистывал «Капитал». А жаль. Пророчества этого труда вызывают, конечно, лишь улыбку. Но о фактуре — о конкретике, которой порождены эти пророчества, — этого не скажешь никак.

«Капитал» дает картину жизни рабочих в Англии XIX в. Впечатляющую картину. Свободный английский рабочий мог лишь завидовать крестьянам Салтычихи и североамериканским рабам. Особенно впечатляют описания детского труда. Тысячи детей работали по 16 часов в день, на ночную смену их запирали в цехе, где они нередко погибали во время пожаров. Некоторых не выпускали из рудников, и они слепли, как рудничные лошади. Условия труда взрослых рабочих были… еще хуже: от взрослого крепкого мужчины можно ведь больше и получить.

Во все это плохо верится. Но перед нами не позднейшие жульнические спекуляции Ульянова. Немарксистские источники — такие как Джемс Майлс или Томас Хилл Грин — полностью подтверждают наблюдения Маркса. На фоне такой жизни и абсурдные постфактум пророчества Основоположников выглядят уже не комически. Чем, в самом деле, кроме сокрушительной революции, все это могло завершиться?

Был, однако, один важнейший фактор, которого Маркс не учел: презираемое им буржуазное общество обладало еще колоссальным потенциалом выживания. Потенциалом возможных перемен. И на вызовы истории оно в XIX в. умело еще реагировать оперативно. Именно таким вызовом и оказался «Капитал». Трудно представить себе политика или бизнесмена, осилившего этот труд. Но у здорового общества есть неформализуемые способы усвоения информации: нужное оно вылавливает откуда-то из воздуха.

Буржуазная Европа отреагировала на марксизм. Рабочий вопрос монополизирует прессу, сотрясает стены парламентов. С выводами, разумеется. Европа понимает: возможность революции — чересчур опасная тема для болтовни. И марксистский капитализм исчезает обвально: в начале XX в. рабочее движение — уже главная контрреволюционная сила Запада. И когда спартаковщина в Германии поднимет голову — рабочее правительство раздавит ее. И когда скопища леваков в Америке превзойдут критическую отметку — отряды строительных рабочих разгонят их.


Был ли закрыт подобный путь для России? Опыт Сергея Зубатова со всей серьезностью ставит этот вопрос. Но ответа на него мы никогда не получим. Тютчев и Маркс оказались правы: Россия действительно не пошла по европейскому пути…

Ну и что? — спрашивает нас раздосадованный читатель. — Что во всем этом особенно нового? Да, течение марксизма разделилось на два рукава. Появился реформаторский, «легальный» марксизм, — который, судя по всему, вам так импонирует. А также революционный, он вел в светлое царство энергично и быстро…

Да, именно так. Так нас учили и в школе, и в вузе. Но действительность была не совсем такова. В конце XIX в. никакого «революционного марксизма» уже не существовало.

Маркс умер в 1883 г. После традиционных разногласий и склок сподвижникам его удалось объединиться. Душеприказчиком и наследником покойного стал, разумеется, Фридрих Энгельс: живой кумир, после смерти великого друга сделавшийся как бы реинкарнацией его. Казалось, все в марксистском мире шло благополучно. Но в 1895-м разразился скандал.

В марте этого года немецкая социал-демократическая газета «Форвертс» опубликовала статью Энгельса. Точнее, это была даже не статья — просто введение к посмертному переизданию одной из статей Маркса. Но в этом введении Энгельс написал несколько странные для революционера вещи. Необходимо «покинуть баррикады и идти в парламент», — заявил вчерашний бунтовщик.

«Уже Коммунистический Манифест провозгласил завоевание всеобщего избирательного права — завоеванием демократии, одною из первых и важнейших задач пролетариата, ибо оно превратилось из средства обмана в орудие освобождения. Ирония всемирной истории ставит все вверх ногами. Мы, «революционеры» и «ниспровергатели», гораздо более приобрели с помощью легальных средств, чем с помощью нелегальных или с помощью переворота».

Прочитав это, друзья раскаявшегося лидера пришли в ярость. Потеряв самоконтроль, они объявили публикацию «Введения»… «подлой изменой». Вслед за чем просто впали в столбняк. Что и естественно. Если главный кумир оказался изменником — что ж остается тогда от Передового Учения? Кому и чему надлежит теперь бить лбом?

Но коммунистам повезло: в этом же году Энгельс умер. И это чрезвычайно оживило полемику с ним.

Тотчас пошли в ход странные выдержки из частных писем мыслителя (сами письма или их полные тексты исследователям никогда так и не удалось получить). В этих выдержках профессиональный политический писатель оправдывался: он почему-то сказал вовсе не то, что в действительности хотел сказать. Впрочем, объяснение печального «недоразумения» в коммунистической прессе появилось тоже. Именно в 1895 г. в Германии вышел новый закон о печати. И кто-то сообразил: чтобы обойти этот закон, пламенный революционер и бросил правительству столь хитрую подачку.

Но все это выходило не очень убедительно. Подлый ревизионист Эдуард Бернштейн, душеприказчик Энгельса и хранитель архива Маркса, напомнил оппонентам: Энгельс и за несколько лет до закона писал уже именно так.

«Положение рабочего класса сильно из года в год улучшается. Чем больше развивается капиталистическое производство, тем менее оно уживается с приемами обмана и мошенничества… У фабриканта-миллионера есть более серьезное дело, чем придумывание жалких уловок для обмана своих служащих… Крупнейшие фабриканты, раньше выступавшие против рабочего класса, сделались потом первыми глашатаями мира и гармонии и обходились без старых способов эксплуатации».

Буржуазное общество инкорпорировало марксизм в свою практику и идеологию. И марксизм, в свой черед, признал происшедшие глобальные перемены.

Полемика с этими очевидностями оказалась невыразительной и однообразной. Ленин истощал свой богатый запас многоэтажной политической матерщины. А преемники его даже на такую идейную дискуссию оказались уже не способны. Они просто объявили марксистов в классической ипостаси — социал-предателями, фашистами. А с фашистами — какой может быть и спор?

В самой же России было не до дискуссий. Еще неорганизованный и слабый, русский рабочий класс решительно отверг «диктатуру пролетариата». Коалиционное правительство, Учредительное собрание — таковы были его требования в разных городах. Наборщики, спасающие философский сборник от уничтожения властью; добровольческие рабочие батальоны в составе белых войск… Это может удивить лишь при очень трафаретном взгляде на историю. «Собрание уполномоченных фабрик и заводов» начинало борьбу за права уже в масштабах страны. Пролетариат сориентировался в обстановке, он пытался объединиться…

Но революционеры были начеку. Творчески усвоившие марксизм, они отлично поняли опасность. И сделали выводы. Раньше и жесточе всех было раздавлено ими именно рабочее сословие. Еще не развернулось Белое движение, и затяжная борьба с Церковью была еще впереди. А пролетариата в России уже не существовало. Пулеметные расстрелы бастующих, злостное распыление тяжелой промышленности (искусственность «разрухи» особенно ясна была в зиновьевском Петрограде)…

Неординарные даже по большевистским масштабам, репрессии против рабочих сделали свое. Первым встав на борьбу с «диктатурой трудящихся» — пролетариат первым был и расплющен ею.

Нам жаль огорчать любителей коммунистической софийности. Но ничего не поделаешь. Не мечтали о пролетарском рае романтичные первые большевики. И ветхозаветный мессианизм не качал колыбель русской революции.