«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
«Капитал» дает картину жизни рабочих в Англии XIX в. Впечатляющую картину. Свободный английский рабочий мог лишь завидовать крестьянам Салтычихи и североамериканским рабам. Особенно впечатляют описания детского труда. Тысячи детей работали по 16 часов в день, на ночную смену их запирали в цехе, где они нередко погибали во время пожаров. Некоторых не выпускали из рудников, и они слепли, как рудничные лошади. Условия труда взрослых рабочих были… еще хуже: от взрослого крепкого мужчины можно ведь больше и получить.
Во все это плохо верится. Но перед нами не позднейшие жульнические спекуляции Ульянова. Немарксистские источники — такие как Джемс Майлс или Томас Хилл Грин — полностью подтверждают наблюдения Маркса. На фоне такой жизни и абсурдные постфактум пророчества Основоположников выглядят уже не комически. Чем, в самом деле, кроме сокрушительной революции, все это могло завершиться?
Был, однако, один важнейший фактор, которого Маркс не учел: презираемое им буржуазное общество обладало еще колоссальным потенциалом выживания. Потенциалом возможных перемен. И на вызовы истории оно в XIX в. умело еще реагировать оперативно. Именно таким вызовом и оказался «Капитал». Трудно представить себе политика или бизнесмена, осилившего этот труд. Но у здорового общества есть неформализуемые способы усвоения информации: нужное оно вылавливает откуда-то из воздуха.
Буржуазная Европа отреагировала на марксизм. Рабочий вопрос монополизирует прессу, сотрясает стены парламентов. С выводами, разумеется. Европа понимает: возможность революции — чересчур опасная тема для болтовни. И марксистский капитализм исчезает обвально: в начале XX в. рабочее движение — уже главная контрреволюционная сила Запада. И когда спартаковщина в Германии поднимет голову — рабочее правительство раздавит ее. И когда скопища леваков в Америке превзойдут критическую отметку — отряды строительных рабочих разгонят их.
Был ли закрыт подобный путь для России? Опыт Сергея Зубатова со всей серьезностью ставит этот вопрос. Но ответа на него мы никогда не получим. Тютчев и Маркс оказались правы: Россия действительно не пошла по европейскому пути…
Ну и что? — спрашивает нас раздосадованный читатель. — Что во всем этом особенно нового? Да, течение марксизма разделилось на два рукава. Появился реформаторский, «легальный» марксизм, — который, судя по всему, вам так импонирует. А также революционный, он вел в светлое царство энергично и быстро…
Да, именно так. Так нас учили и в школе, и в вузе. Но действительность была не совсем такова. В конце XIX в. никакого «революционного марксизма» уже не существовало.
Маркс умер в 1883 г. После традиционных разногласий и склок сподвижникам его удалось объединиться. Душеприказчиком и наследником покойного стал, разумеется, Фридрих Энгельс: живой кумир, после смерти великого друга сделавшийся как бы реинкарнацией его. Казалось, все в марксистском мире шло благополучно. Но в 1895-м разразился скандал.
В марте этого года немецкая социал-демократическая газета «Форвертс» опубликовала статью Энгельса. Точнее, это была даже не статья — просто введение к посмертному переизданию одной из статей Маркса. Но в этом введении Энгельс написал несколько странные для революционера вещи. Необходимо «покинуть баррикады и идти в парламент», — заявил вчерашний бунтовщик.
«Уже Коммунистический Манифест провозгласил завоевание всеобщего избирательного права — завоеванием демократии, одною из первых и важнейших задач пролетариата, ибо оно превратилось из средства обмана в орудие освобождения. Ирония всемирной истории ставит все вверх ногами. Мы, «революционеры» и «ниспровергатели», гораздо более приобрели с помощью легальных средств, чем с помощью нелегальных или с помощью переворота».
Прочитав это, друзья раскаявшегося лидера пришли в ярость. Потеряв самоконтроль, они объявили публикацию «Введения»… «подлой изменой». Вслед за чем просто впали в столбняк. Что и естественно. Если главный кумир оказался изменником — что ж остается тогда от Передового Учения? Кому и чему надлежит теперь бить лбом?
Но коммунистам повезло: в этом же году Энгельс умер. И это чрезвычайно оживило полемику с ним.
Тотчас пошли в ход странные выдержки из частных писем мыслителя (сами письма или их полные тексты исследователям никогда так и не удалось получить). В этих выдержках профессиональный политический писатель оправдывался: он почему-то сказал вовсе не то, что в действительности хотел сказать. Впрочем, объяснение печального «недоразумения» в коммунистической прессе появилось тоже. Именно в 1895 г. в Германии вышел новый закон о печати. И кто-то сообразил: чтобы обойти этот закон, пламенный революционер и бросил правительству столь хитрую подачку.
Но все это выходило не очень убедительно. Подлый ревизионист Эдуард Бернштейн, душеприказчик Энгельса и хранитель архива Маркса, напомнил оппонентам: Энгельс и за несколько лет до закона писал уже именно так.
«Положение рабочего класса сильно из года в год улучшается. Чем больше развивается капиталистическое производство, тем менее оно уживается с приемами обмана и мошенничества… У фабриканта-миллионера есть более серьезное дело, чем придумывание жалких уловок для обмана своих служащих… Крупнейшие фабриканты, раньше выступавшие против рабочего класса, сделались потом первыми глашатаями мира и гармонии и обходились без старых способов эксплуатации».
Буржуазное общество инкорпорировало марксизм в свою практику и идеологию. И марксизм, в свой черед, признал происшедшие глобальные перемены.
Полемика с этими очевидностями оказалась невыразительной и однообразной. Ленин истощал свой богатый запас многоэтажной политической матерщины. А преемники его даже на такую идейную дискуссию оказались уже не способны. Они просто объявили марксистов в классической ипостаси — социал-предателями, фашистами. А с фашистами — какой может быть и спор?
В самой же России было не до дискуссий. Еще неорганизованный и слабый, русский рабочий класс решительно отверг «диктатуру пролетариата». Коалиционное правительство, Учредительное собрание — таковы были его требования в разных городах. Наборщики, спасающие философский сборник от уничтожения властью; добровольческие рабочие батальоны в составе белых войск… Это может удивить лишь при очень трафаретном взгляде на историю. «Собрание уполномоченных фабрик и заводов» начинало борьбу за права уже в масштабах страны. Пролетариат сориентировался в обстановке, он пытался объединиться…
Но революционеры были начеку. Творчески усвоившие марксизм, они отлично поняли опасность. И сделали выводы. Раньше и жесточе всех было раздавлено ими именно рабочее сословие. Еще не развернулось Белое движение, и затяжная борьба с Церковью была еще впереди. А пролетариата в России уже не существовало. Пулеметные расстрелы бастующих, злостное распыление тяжелой промышленности (искусственность «разрухи» особенно ясна была в зиновьевском Петрограде)…
Неординарные даже по большевистским масштабам, репрессии против рабочих сделали свое. Первым встав на борьбу с «диктатурой трудящихся» — пролетариат первым был и расплющен ею.
Нам жаль огорчать любителей коммунистической софийности. Но ничего не поделаешь. Не мечтали о пролетарском рае романтичные первые большевики. И ветхозаветный мессианизм не качал колыбель русской революции.
Комментариев нет:
Отправить комментарий