Александр НЕПОМНЯЩИЙ
I. Земляничная Орифламма
Имя Его ты начертаешь на высохших травинках – ломких, будто это опалённые жаром огнецветов волосы. Не переломятся ли, выдержат ли они? Помнишь ли ты ещё жар тот, когда Обетованный Град твой корчился, обугливаясь, в неугасимом пламени и залапанные мраморные боги покидали его? Кровью своей земляничной начертаешь, бурно хлынувшей алыми ручьями из пробитого тела, неуклюже осевшего наземь издырявленным мешком. Вроде бы и дождя не было, а ручьи, знай, бегут себе по камушкам, хохоча. Куда же вы, дурашки-непоседы? Свою боевую Орифламму я вымочу в тех ручьях и водружу на копьё, чьё сверкающее острие – само Солнце, марширующее к границам Града. И тогда Имя Его я прокричу, не страшась охрипнуть, в степи ослепшей, укрытой липкими ладонями туманов, прободённых ливнями. И каждая травинка ответит мне, отзовётся, выкрикнет Имя Его, а на расстоянии брошенного копья вдруг обозначатся штрих-пунктиры намоленных тропок, ведущих к крестильной купели.
II. Обетованный Град брата Ульфилы
А утром сонную, только-только угомонившуюся, низину затапливает холод – настоящий потоп или, вероятно, прелюдия оного. Тяжёлый, тягучий, неслышно просачивающийся откуда-то из земляных пор, где обычно обитают скользкие дождевые черви, туповатые аборигенные духи и полузабытые корявые божки, надоедливо требующие жертв «для прокорма». Они готовы даже унижаться, эти божчонки, довольствующиеся обглоданными костьми и обрывками заговорённой ткани на ветках кустарников. Хилый костерок под чумазым от копоти казаном с недоеденным вчерашним ужином на засаленном дне пыхнул дымком и, нехотя, осел тепловатым, набирающим влагу, пеплом. Дорожные плащи промокли насквозь от росы и спать под ними – сущая пытка, как ни старайся, как ни заворачивайся в них с головой. Где-то фыркают, перетаптываясь, рассёдланные кони, остывшие и расслабленные после недавней скачки. Из повозки доносится оглушительный громовой храп – кажется, сотника, так и уснувшего с пустой питейной чашей в обнимку после буйной победной попойки. Он, таки, умудрился в одиночку допить громадный неподъёмный бурдюк с трофейным вином и ещё перерезать горло своему, непонятно за что провинившемуся, рабу. Он так и остался лежать тут же, под колёсами, с широко раскрытыми глазами ребёнка, где застыл страх. Страх зарезанного раба…
«А что Град Обетованный? Стоит. Что ему станется? И Всевышний пока ещё благосклонен к Нему, хотя и обрек на мучения и позор… Разве не за тем вы идёте? Впрочем, не вы первые. И другие грядут как наказание, как проклятие, как бич. На погибель Граду и жителям его, если те предадут и головы склонят покорно», — чей-то голос плывёт, ныряя в омут прокопчённого марева и возвращаясь оттуда обратно. «А… увидим ли мы его? Пустят ли нас, если Град этот хранит сам Бог?», — осторожно, явно боясь собственной смелости, спрашивает кто-то. «Никто о том не ведает, братия моя! Разве что только Сам Господь! Достойных от впускает в Град, а прочих же, хулящих Его, оставляет ни с чем за стенами его. Молитесь и воздастся Вам. Не мне Вам предсказывать величие или позор. Я только лишь слуга Божий, пришедший к Вам нести Слово Его. Господь меня привёл к вам…», — набегает речной волною, шурша по белому прибрежному песку и смывая, отхлынув, чьи-то вчерашние следы – как будто, знакомые, как будто Его, Ожидаемого… И роса высохла. Пробудившаяся низина опустела. Тело зарезанного раба рвут клювами и раздирают когтями бронзовопёрые крикуны-падальщики, а сотня ушла. На закат. К Граду…
На заре, если очень повезёт, можно расслышать далёкий рыдающий скрип распахивающихся Врат Града Обетованного, куда с гиканьем и свистом ворвались разгорячённые штурмом, забрызганные кровавыми брызгами с головы до ног, сотни. И ты был вместе с ними – дробил палицей, метал копьё, рубил мечом, рассекал топором, тащил за волосы упирающихся чистокровных юниц-аристократок, срывая с них полупрозрачные одеяния, и орал пьяным голосищем грубые матерные песни, задыхаясь от гари и трупного смрада. Но обратно, к родному очагу, ты вернулся уже другим, оставив себя прежнего там, на изнасилованном, истерзанном, умерщвлённом пепелище Града Обетованного… Тот, рабский Град подох в невообразимо-изощрённых мучениях и был сожран пополам с диким чесноком и обильно запит неразбавленным вином. Перебродивший сок, выжатый из раздавленной виноградной лозы, и горсть раскалённых углей.
А потом, когда иссякли добыча, дары, подношения, наложницы и сны, ты вернулся в Град, чтобы навсегда сделаться им…
III. Земляника в шлеме
Аромат земляники в шлеме напоминает вонь скотобойни. Совсем как странное, почти что танатофильское, впечатление из детства – маленькая колхозная лавчонка, где торгуют деревенским хлебом, консервами «скумбрия в масле», макаронами «рожками» и конфетами «барбарисками»; ямина, заросшая высоким пыльно-ядовитым бурьяном и заполненная доверху желтовато-зеленоватой, противопоказанной для обоняния, кашицеобразной манной жижей; водянистые гранатово-грязные лужи и потемневшие глыбы соли на бетонном полу в пустом, полутёмном, помещении с крюками на цепях, куда по недоразумению заглянуло предполуденное летнее солнце – совсем скоро коров погонят поить на стойло. И ещё запах. Вонь. Совсем не такая, какая бывает в нужниках. А какая-то особая, отзывающаяся защитным рвотным рефлексом.
На выгоревших до коричневато-серых подпалин лысеющих буграх, поросших кустарником и остатками низенького леска, вырубленного ещё в войну, сразу же за Меловой Горой, действительно можно обнаружить землянику. Меленькую, отважно красную, дышащую горячими степными травами, кисловато-сладкую, растворяющуюся на языке. На пальцах и ладонях остаются яркие розоватые пятна – то ли это засохший ягодный сок, то ли кровь, выступившая из незаметного пореза.
Когда-нибудь ты поймёшь, обязательно поймёшь, что дурашливая детская лень твоя закончилась, ибо знакомый аромат земляники сделался вонью скотобойни. Ты навсегда запомнил вкус её – той переспелой земляники в шлеме, прежде чем рванул из сотрясаемого разрывами укрытия вперёд, прямо под разящие стрелы небесных карателей-стрельцов…
Свою боевую Орифламму я вымочу в тех земляничных ручьях и водружу на копьё, чьё сверкающее острие – само Солнце, марширующее к границам Града.
Июль 2007 года
Комментариев нет:
Отправить комментарий