Владимир Видеман: Консолидация власти: декабризм и цезаризм

I. Загадка декабризма

Пожалуй, ни одна из политологических тем в русской истории не скомпрометирована до такой степени, как декабризм. Здесь, можно сказать, исторические обстоятельства поработали двояко: в период Империи декабристы представлялись массовому сознанию как клятвопреступники и ниспровергатели устоев народной жизни, в советские время — как духовные предшественники большевизма, что, в свою очередь, помешало осмыслению феномена декабризма современным российским обществом в неменьшей степени, чем некогда царская цензура. Таким образом, декабризм до сих пор остаётся нераскрытой темой как для традиционной отечественной историософии, так и современной российской политологии.

Сегодня левые политики в России принимают декабристов, по-старинке, за «дворянских революционеров», тогда как правые — за «масонских агентов». Ни те, ни другие не видят в декабризме ничего политически для себя актуального или просто привлекательного. Груз клятвопреступности, лежащий на образе декабристов, изначально суживает границы политологической легитимности декабристской идеи, — правда, за исключением поля революционных методик.

Один из наиболее радикальных, и в то же время креативных парадоксов декабризма состоит в том, что последний действительно идейно воздействовал на большевизм, но в неменьшей степени — и на белое движение. Правда, воздействие это было различным. Так, если красных в декабризме привлекала, прежде всего, установка на слом неэффективной политической системы, то белых — приоритеты гражданского общества. В то же время, красных отталкивала от чистого декабризма его «дворянская» природа, белых же — «грех» нарушения присяги.

Сегодня всё более выявляется другой «исторический» парадокс декабризма — его абсолютный идейный (не путать с идеологическим) резонанс — хотя при этом всё ещё малоосмысленный, в чём и состоит парадоксальность ситуации — с современным отечественным национально-патриотическим движением. Осмысление данного парадокса, по нашему мнению, может дать этому движению ключевую формулу долгосрочной социально-политической стратегии в духе национального возрождения единой и неделимой России.

II. Декабризм как историческое явление

Начнём, прежде всего, с того, что декабризм представляет собой существенное явление не только в российской, но и в мировой истории. Русский декабризм, в известном смысле, можно назвать «политическим пророчеством», до последнего времени остававшимся — как это и положено всякому пророчеству — гласом вопиющего в пустыне. Широко распространено мнение (и оно даже абсолютно доминирует), что декабристы не мечтали ни о чём ином, кроме как внедрении в России идеалов Французской революции, с которыми они познакомились во время антинаполеоновского похода русской армии в Европу. В действительности же декабристы — принадлежа к образованнейшему слою русского общества — воспитывались не на идеалах Французской революции, а, как и сам Наполеон, на идеалах античной политической культуры.

Если мы внимательно вчитаемся в Законоположение Союза Благоденствия, то увидим, что политологическая интуиция декабризма восходит к фундаментальной античной философеме суммы общественного блага как главного предмета политической практики,— на предмет чего имеется классическое высказывание Аристотеля:

«Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагаемое благо), то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу, причём больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим.» (Аристотель. «Политика», А. I. 1.)

«Убедясь, что добрая нравственность есть твердый оплот благоденствия и доблести народной и что при всех об оном заботах правительства едва ли достигнет оное своей цели, ежели управляемые со своей стороны ему в сих благотворных намерениях содействовать не станут. Союз Благоденствия в святую себе вменяет обязанность распространением между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия, к коей она самим Творцом предназначена.» (Законоположение Союза Благоденствия, I. 1).

Помимо древнегреческой политической философии, декабристы обращаются к опыту римского права и имперского администрирования, поднимают тему исторических особенностей федеративного и унитарного государственного устройства:

«Что же в особенности касается до России, то, дабы в полной мере удостовериться, до какой степени федеративное образование государства было бы для нее пагубно, стоит только вспомнить, из каких разнородных частей сие огромное государство составлено. Области его не только различными учреждениями управляются, не только различными гражданскими законами судятся, но совсем различные языки говорят, совсем различные веры исповедуют; жители оных различные происхождения имеют, к различным державам некогда принадлежали, и потому ежели сию разнородность ещё более усилить через федеративное образование государства, то легко предвидеть можно, что сии разнородные области скоро от коренной России тогда отложатся, и она скоро потеряет тогда не только свое могущество, величие и силу, но даже, может быть, и бытие свое между большими или главными государствами…

А посему постановляется… коренным законом Российского государства, что всякая мысль о федеративном для него устройстве отвергается совершенно, как пагубнейший вред и величайшее зло. Избегать надлежит всего того, что посредственно или непосредственно, прямо или косвенно, открыто или потаенно к таковому устройству государства вести бы могло.» (Русская Правда. I. 4, 4)

Русская Правда П. Пестеля впервые формулирует идею русского национального государства, причём — как политического союза свободных граждан, клятвенно связанных служением интересам общего блага. Между тем, гражданская клятва здесь даётся в церкви, по церковному чину, и таким образом институционально восстанавливается принцип православной симфонии— нравственного созвучия и социального соучастия Церкви и Империи. Тем самым декабризм делает свою духовную ставку не на светский «масонский» гуманизм западного толка (как это широко принято считать), но на «религиозный гуманизм» византизма.

Так, монарх выступает у декабристов не как богопомазанный абсолютный самодержец, но как классический римский император — ограниченный сенатом (Верховной Думой), народным собранием (Народным Вече). «Народное Вече определяет, с каким обрядом новый император принимает сие звание,» — говорится в проекте Конституции Н. Муравьёва (Х, 101, 22), где таким образом народное собрание (по примеру римских куриатных комиций) обретает функции традиционного для России органа общественной власти — Земского Собора. Вспомним, что в древнерусских городах народное вече ставило князьям условия правления (политический приоритет вечевой власти над княжеской признавал сам Рюрик, призванный некогда княжить в Великий Новгород). Не раз поставляли царей и Земские Соборы в эпоху Московской Руси. Таким образом, декабристы шли на попытку восстановить изначальные — в их понимании — политические свободы народа, организованного в гражданское общество свободных собственников.

III. Гражданская идея

Идея о том, что только собственник может быть гражданином (т. е. что только наличие собственности обеспечивает гражданский статус) восходит ещё к античной политической философии, где понятия общественного блага (предмет политики) и общенационального достояния (предмет экономики), подчас, отождествлялись. Тем самым, соучастие граждан в политическом управлении одновременно мыслилось как их соучастие в общенациональном экономическом проекте, — где каждое лицо непременно имеет свою отдельную, частную хозяйственную долю.

Декабристов, точки зрения их политических идеалов, можно назвать европейскими прото-фашистами (унитарное государство как высшая форма общественного блага), а в вопросах философии права — предшественниками консервативных революционеров:

«…земля есть общая собственность всего рода человеческого, а не частных лиц и посему не может она быть разделена между несколькими тольоко людьми, за исключением прочих. Коль скоро существует хоть один человек, который никаким обладанием земли не пользуется, то воля Всевышнего и закон природы совершенно нарушены и права естественные и проирдные человека устранены насилием и зловластием. На сем соображении был основан известный поземельный закон римский, который устанавливал частное разделение земель между всеми гражданами.» (Русская Правда. IV. 9.)

Этот пассаж из Русской Правды прямо перекликается с «символом веры» современных консервативных революционеров Европы об исторической и экономической роли общины как традиционного гаранта экономических и политических свобод народа:

«А. 15, (1). Экономическая конституция Германии есть немецкое народное хозяйство. Оно представляет собой единство хозяйственной общины (частного хозяйства) и экономического сообщества (рыночного хозяйства) немецкого народа. Рыночное хозяйство служит самобытности, силе и независимости частного хозяйства Германии во всех его областях, в том числе — и в сфере домашнего хозяйства. Марка не может быть целью, но является лишь средством экономики.

А. 15, (2). Самостоятельность каждого домашнего хозяйства должна всячески поддерживаться и укрепляться. Неотчуждаемость аллодиальной собственности семей гарантируется. Рабство, крепостное право и крепостная зависимость запрещаются. Пролетариат ликвидируется.

Б. (17). Проект Имперской Конституции представляет конституцию постлиберальную, исключающую капиталистическое уродование народного хозяйства, поскольку в имперском народе — посредством гарантированной минимальной нормы владения недвижимостью и землёй — пролетариат ликвидируется. Поэтому данный проект является также и антибольшевистской конституцией, основательно препятствующей новому усилению коммунизма, отрывая его от почвы. Капиталистическая система есть основная причина возникновения системы коммунистической, преступления которой должны быть приписаны и капитализму.» (Р. Оберлерхер. Проект Конституции Четвёртого Рейха)

Аналогично мысллят близкие во мнигих отношениях к консервативным революционерам последователи т. н. Свободно-экономической школы С. Гезеля, следующие в парадигме Третьего пути.

«В то время, как капитализм предполагает частную собственность на землю и частное использование последней, а коммунизм — государственную собственность и государственное использование (имеется в виду социалистическая система, т. к. при коммунизме, теоретически, государства не существует — прим. перев.), свободная экономика предусматривает общественное владение (напр. через общины) и частное использование (наследственная аренда).» (Б. Новрусян, М. Браун. Третий путь — возможный выход?)

Существенной стороной проекта земельной реформы декабризма явилась не только попытка увязать — причём конституционным образом — гражданское состояние со статусом землевладельца (гарантируемый государством минимум частной собственности как источник существования), но также перспектива правового сосуществования частной и общинной земельной собственности, для чего предполагалось прибегнуть к особым «средствам»:

«Сии средства состоят в разделении земель каждой волости на две половины по угодиям… Одна половина получает наименование земли общественной, другая — земли частной. Земля общественная будет всему волостному обществу совокупно принадлежать и неприкосновенную его собственность составлять; она ни продана, ни заложена быть не может. Она будет предназначена для доставления необходимого всем гражданам без изъятия и будет подлежать обладанию всех и каждого. Земли частные будут принадлежать казне или частным лицам, обладающих оными с полною свободою и праово имеющим делать из оной, что им угодно. Сии земли, будучи предназначенны для образования частной собственности, служить будут к доставлению изобилия. » (Русская Правда, IV. 10.)

IV. Цезаризм

Государство как политический союз свободных собственников (тип греко-римской демократии, при европейском, или западном, способе производства) существенно отлично от иных форм государственности (обычно исторически объединяемых общим типом т. н. восточной деспотии с азиатским способом производства). «Чин римского кесаря почётнее чинов всех иных земных владык в силу того, что первый властвует над свободными, тогда как вторые — над рабами», — объяснял некогда папа Григорий VII суть власти римского императора Карлу Великому.

Институт выборности римских (позднее — византийских) императоров, при обязательном утверждении нового монарха народным собранием, номинально сохранялся вплоть до времени окончательного падения Константинополя в 1453 году. К тому же можно напомнить, что исторически чин римского императора происходит, прежде всего, из полномочий римского народного трибуна. Происхождение самого института народных трибунов связано с завоеванием римским плебейством (т. е. социальных слоёв, лишённых гражданских прав, а вместе с этим прав на частную собственность и фамильную религию как культ предков) права на представительство своих интересов в сенате в лице специальных народных спикеров-трибунов. Одновременно трибуны получали особый статус «плебейских жрецов», в которых лишённое фамильных культов плебейство обретало своих новых религиозных покровителей, живых идолов: касаться народного трибуна было под страхом смерти запрещено, ибо здесь в режим мистического табуирования включалось его собственное тело — как объект религиозного поклонения.

Трибуны, по сути, возглавляли низовую народную оппозицию аристократическому гражданскому обществу и его государству — Римской республике. Последняя, в конце концов, уступила место Римской империи, где народный трибун из адвоката и жреца плебейства превратился в принцепса-императора (лидера гражданского общества и главу государственной религии, подчиняющей себе многочисленные аристократические фамильные культы). В христианский период Империи ромейские василевсы обрели церковный чин императора-архиерея — царя-защитника народа перед родовой аристократией. Отсюда — культ православного царя («царя-батюшки») как составная, если не центральная, часть народной религии Византии, России и других стран восточно-христианского мира.

Возвращение самодержавной власти императора к её чистому трибунскому достоинству — вот цели декабризма в отношении монархии, в контексте общих реформ общественно-политического устройства России. В этом плане декабризму неправомерно вменять в вину отказ от православного церковного учения о богоданности царской власти и благодатности царского служения — на том лишь основании, что декабристские идеологи собирались конституционно ограничить самодержавие царя.

Политологическая зоркость декабристов в отношении проблемы русского православного монархизма, и даже русской имперской идеи в принципе, остаётся актуальной до сих пор, — когда национально-патриотически настроенные приверженцы русского единодержавия никак не могут определиться в культурно-исторической и юридической формуле публичных полномочий нового единодержца России, всей системы властной вертикали в целом. Обращение к идейному наследию декабризма могло бы способствовать необходимой коррекции стратегического плана генерального наступления организованных фаланг гражданского общества на бастионы коррумпированной системы нео-номенклатурного правления.