то только как евразийская держава.
Л.Гумилев. 1990 г.
Или Россия найдет в себе силы стать либеральной,
или у нее совсем нет будущего.
А.Кара-Мурза. 1994 г.
Зародившаяся в 1920-х гг. в среде русских эмигрантов и развитая в конце ХХ в. Л.Н. Гумилевым теория (и выросшая из нее идеология) «евразийства» стала предметом многочисленных дискуссий. Адепты этой теории объявили Российскую Империю органическим синтезом населявших ее народов, в течение последних полутора тысячелетий – преимущественно восточных славян и тюрков-степняков, каковой синтез просто не мог не привести к образованию на данной территории единого государства. В 1940-1950-х гг. эту точку зрения приняли сталинские историки, провозгласившие, что единство народов существовало на территории будущего СССР уже с III в. до н.э.[1]
Но у евразийской идеологии была еще одна черта – она являлась до предела антизападной, антилиберальной и тоталитарной. В наше время эта черта евразийства была доведена до уродливо-комических форм и размеров А.Г. Дугиным, но вообще-то была всегда.
Так, «евразиец № 1» Н.С. Трубецкой (здесь и далее я буду называть его так согласно общепринятой оценке, хотя имеется и другая точка зрения – что «евразийцем № 1» был П.Н. Савицкий, о котором речь пойдет ниже) говорил о «евразийской партии» как о «государственно-идеологическом союзе, не делящемся властью с другими партиями и даже не допускающем существования других партий».[2] Примерно то же самое утверждал Н.Н. Алексеев, по сути, повторяя В.И. Ленина: на Западе, дескать, существует некая константа, заслоняемая пышными декорациями демократического режима, а «мы» (евразийцы – Г.С.), выдвигая тезис об однопартийной диктатуре, вдохновленной «идеей-правительницей», «четко формулируем то, что они старательно прячут». Евразийцы выступали за «единство народа», воля которого должна быть выражена «через определенного носителя»,[3] причем «идея-правительница не может допустить существования внутри себя каких-либо неподконтрольных ей факторов».[4]
В наше время А.Г. Дугин противопоставляет демократии европейского типа, якобы «ведущей к отчуждению граждан от сферы политики», некую «подлинную демократию», где народ «соучаствует в своей собственной судьбе»; в случае с Россией эта «подлинная демократия» предполагает или, во всяком случае, не исключает сосредоточение управления в руках группы лиц или даже одного человека, «что не противоречит принципу органической демократии в том случае, если общий вектор деятельности высшего лица (группы лиц) государства соответствует основному направлению исторического развития…».[5] Все это замечательно, непонятно только, кто будет определять, что соответствует «основному направлению», а что нет.
Евразиец Л.П. Карсавин выступал и против разделения властей – опять же подобно большевикам, которых он за это хвалил; в настоящее время (на страницах «Независимой газеты» весной 2001 г.) в этом же ключе высказывался Дугин, призывая президента Путина «превратить законодательную и судебную власти в филиалы исполнительной».
Карсавин, говоря опять же об идеологической монополии евразийцев, добавлял, что «кто против единой идеологии, тот против сильного государства, поскольку у многопартийного государства не может быть единого идеологического пути, так как его путь – путь компромиссов, и потому эволюция демократии – тирания или бессилие; дальше он, правда, «уточнял», что многопартийная демократия плоха не «вообще», а для России, где «истинная многопартийность невозможна: не она (единая идеология – Г.С.) уничтожает партии, а невозможность партий вызывает ее к жизни».[6] Эта точка зрения, в свою очередь, привела Карсавина к повторению глубоко ошибочной мысли, с течением времени превратившейся в самый гнусный и омерзительный миф российской истории – о принципиальном вреде свободы и полезности рабства для нашей страны: «Эта страна может существовать только в условиях сильной и жесткой власти».[7]
Правда, не все евразийцы были согласны с монополизацией всего и вся по крайней мере в вопросах экономики – так, П.Н. Савицкий писал, что «там, где требуется только сохранение, нужен хозяин-общество, там же, где необходимо творчество и развитие – хозяин-личность».[8]
Сейчас эти сомнения отринуты «неоевразийцами» напрочь: Дугин категорически выступает против частной собственности, против всяких попыток приватизации, капитализации, призывает «ориентироваться на коллективный, корпоративный и государственный контроль… над экономической реальностью, отбросить сомнительную химеру «национального капитализма»».[9]
Идеалом для евразийцев была империя Чингис-хана; из классических евразийцев наиболее откровенно выражался Э.Хара-Даван: монгольские ханы, а затем московские цари создали систему абсолютной власти, при которой вся страна была их полной собственностью (Ричард Пайпс называл это «вотчинным государством»),[10] а подданные — крепостными рабами.
Начиная с Петра I (на самом деле уже с первых Романовых; кстати, и Дугин видит начало всех бед России в воцарении в 1613 г. Романовых – Г.С.) в Россию пришли «чуждые нам западные ценности» — например, права и свободы личности, а также уважение к частной собственности.[11] Это все необходимо отбросить – сейчас Дугиным предлагается некий «аграрный социализм», который существовал якобы как в нашей стране, так и в Византии и был упразднен в России только в результате «неофеодальных западнических реформ Петра» (?) В реальности «аграрный социализм», который предполагает полное уничтожение частной собственности и временное пожалование поместий дворянам за службу с последующей передачей другим лицам, существовал в Московском государстве с момента его возникновения в последней трети XV в., достиг своей «высшей точки» при Иване Грозном и был упразднен в 1627 г., когда указом царя Михаила Федоровича поместье было объявлено наследственной собственностью при условии службы владельца. И не от хорошей жизни – выяснилось, что временщик думает только о том, как бы обобрать мужика здесь и сейчас, не думая о будущем. Страшное разорение России, начавшееся в 1570-х гг. и продолжавшееся полвека, а равно две проигранные войны с Польшей – Ливонская война и война периода Смутного времени – результат в основном такой политики.
Далее, хотя об этом прямо не говорится, Дугиным предлагается дармовой труд, поскольку трудовую психологию русских характеризует «представление о труде как самостоятельном и духовном процессе, превосходящем соображения вознаграждения или иного материального результата» и «этика труда, который в национальном сознании русского народа рассматривается как исполнение нравственного долга, а не стимул в виде получения вознаграждения» и «противостоит принципу эксплуатации, наживы»[12] (но, похоже, совсем не противостоит принципу дармовой эксплуатации с помощью принудительного труда на Всемогущее Государство — Г.С.).
Большевики, выполнившие, по мнению евразийцев, роль «санитаров истории», очистили Россию от этих «западных глупостей», а скоро (написано в 1929 г.) «появится новый Чингис-хан», который «покажет этому Западу»[13] и Россия пойдет войной на Запад «подобно тому, как гунны двигались на Европу».[14] Правда, большинство евразийцев выражалось мягче, убеждая своих читателей, что «евразийская» система предполагает «не голое рабство, а абсолютное подчинение всех, до царя» — подчинение «не человеку, а идее».[15]
Сейчас эти красивые фразы отброшены, и неоевразийцы-дугинцы выступают с прямой апологетикой рабства. «Индивидуализм и независимость суждений – черты Европы… Добродетели русского человека – любовь к хозяину и послушание», — изрек на очередном собрании дугинистов некий «молодой талант» из Якутии еще 20 апреля 2001 г.,[16] поставив «истинно-русских людей» на одну доску с собаками или лошадьми. Насколько мне известно, это первый в России случай, когда люди, претендующие на звание интеллектуалов, выражаются так откровенно. В частных беседах они еще откровеннее: «Да, мы за рабство! Элита должна властвовать над ублюдками!» (сказано мне одним из активистов Евразийского Союза Молодежи Олегом Фоминым еще 16 февраля 2001 г.).
При этом евразийцы 1920-х гг. были уверены, что такая Россия победит Запад путем перехода – после свержения коммунистов и замены их «неправильного» единственно-верного учения на «правильное» – от экспансии III Интернационала к подлинной экспансии – евразийской.[17] Эту экспансию, как и большевистскую, предполагалось осуществлять путем «организации хаоса (на территории других стран – Г.С.) и затем постепенного распространения истинного организованного начала на всю Вселенную».[18] Вообще, чуть ли не единственная претензия евразийцев к большевикам заключалась в том, что последние объявили «единственно-верным» не их учение.
Дугин и тут превзошел своих предшественников. Он полагает, что даже всей Евразией как материком нельзя ограничить интересы русского народа, поскольку русский народ якобы «богоносен» и идея, которую ему предстоит осуществить, представляет собой последнее слово в земной истории. Перспектива русского народа имеет в пределе общепланетарное значение как утверждение особого русского типа мировоззрения по всему миру. Отказ от имперостроительной функции означает конец русского народа как исторической реальности, национальное самоубийство.
Речь при этом идет не о безграничном расширении жизненного пространства русских, а об утверждении особого «русского» типа мировоззрения.[19] Судя по всему, это эвфемизм вместо слова «тоталитаризм». По крайней мере, Дугин в одной из своих работ прямо хвалит тоталитарные «революции» Гитлера, Муссолини и Франко как «революции третьего пути» (т.е. альтернативного «атлантизму»).[20] Снова и снова он возвращается к идее: историческая миссия России — выработка планетарной идеологии, представляющей собой антитезу атлантизму.[21]
В другом месте у Дугина сказано еще яснее: битва за мировое господство русских не закончилась,[22] поскольку русские и впредь «готовы идти на немыслимые жертвы и лишения, лишь бы реализовывалась и развивалась национальная идея, великая русская мечта».[23] Хотя такая идея – какая угодно, только не национальная, а мессианская, очередная глобальная утопия, в жертву которой приносятся реальные интересы России.
Отрицая и объявляя «извращением» и «недоразумением» историю послепетровской России, евразийцы, например, не признавали расцвет русской культуры в XIX – начале ХХ вв., каковой, по их мнению, апологеты данной точки зрения сильно преувеличивали, «раздувая до полукосмических размеров значение всякого … создания русского … творца и объявляя это творение «ценным вкладом русского гения в сокровищницу мировой цивилизации»» (это – о Пушкине, Толстом, Достоевском, Менделееве, Павлове, Сеченове и многих других! – Г.С.).[24]
Однако и противники евразийства не желали видеть в нем ничего, кроме Чингис-хана и «свирепой диктатуры со сгибанием всех инакомыслящих в бараний рог»,[25] хотя несомненно, что эта черта в евразийстве присутствует (особенно в современной, дугинской его форме) и подлежит однозначному отрицанию. Однако нет ли тут опасности «выплеснуть с водой и ребенка»?
П.Н. Милюков сказал о евразийцах: «Что у них правильно, то не ново, а что ново, то неправильно».[26] Но так ли это? Посмотрим, что именно у евразийцев ново и что правильно. Противопоставление России Западу и проповедь «особого пути» отнюдь не новы, этим занимались еще славянофилы (как и их современники – официальные историки николаевской эпохи с их «православием, самодержавием, народностью»), не ново и противопоставление России и Востоку, и Западу. Новым является декларированный евразийцами синтез в России Запада и Востока, однако именно декларированный, поскольку «синтез» в их интерпретации заключался в полном отрицании Запада в пользу Востока, и в результате получился один Восток, причем «Восток Ксеркса, а не Христа», с преклонением перед всевозможными Чингис-ханами и объявлением Запада источником всех бед России.
Л.Н. Гумилев договаривается до того, что, осуждая Ивана Грозного, объявляет его «своеобразным западником», от чего, мол, и все беды его правления.[27] А рабство, телесные наказания и продажу людей, по его мнению, ввел на Руси Петр I.[28] Хотя Гумилев тут не оригинален – еще евразийцы 1920-х гг. объявили причиной кризиса евразийской системы то, что Грозный якобы заменил «государство правды» западной идеей «чистой монархии»,[29] забывая о том, что как раз Иван Грозный и чванился своим превосходством над западными монархами на том основании, что у них не «чистая монархия», что они «не государи, а на своем государстве урядники», поскольку вынуждены блюсти какие-то еще там права и вольности своих подданных, от чего он, Иван Грозный, избавлен.[30]
Впрочем, Гумилев и его предшественники хоть осуждают создателя опричнины, тогда как сторонники Дугина называют себя «евразийскими опричниками» с гордостью и призывают к канонизации Грозного.
Однако не стоит забывать, что в евразийстве есть одно принципиально новое положение, которое я лично считаю абсолютно правильным. Критики евразийцев не хотят видеть в их учении рационального зерна – представления о России как об органическом единстве пусть не всех народов Российской Империи – СССР, но некоторых, а именно восточных славян и населения Великой Степи. И это положение евразийства отнюдь не противоречит ни либеральным и демократическим ценностям, ни интеграции России с Европой.
Кстати, у Дугина как раз эта, позитивная составляющая евразийства отсутствует. Вариант будущего России в виде неимперского евразийского государства (демократической федерации евразийских народов), способствующий как устойчивости Российско-Евразийского государства, так и предотвращению разрушения Евразийской геополитической целостности, а также интеграции России-Евразии с Европой, не рассматривается им вообще. Дугин видит только две альтернативы — «государство-нация» в границах нынешней РФ,[31] которое, по его мнению, невозможно в России[32] и Россия — Евразийская Империя, включающая в себя, помимо бывшего СССР, Финляндию, часть Румынии, Северный Афганистан, Синьцзян, Монголию и Маньчжурию.[33] В общем, если либеральные критики евразийства «выплеснули с водой и ребенка», то Дугин поступил хуже – «ребенка выкинул, воду оставил».
После всего сказанного понятно, что как для классических евразийцев (убежденных сторонников империи), так и для их либеральных критиков (столь же убежденных ее противников) словосочетание «либеральное евразийство» звучит как оксюморон, нечто вроде «сухой воды» или «безалкогольного спирта». Однако, если мы критикуем имперский путь развития и отказываемся от него в пользу демократического, то возникает минимум два вопроса.
Вопрос первый: где проходит граница между собственно Россией и ее империей (насколько мне известно, этого вопроса никто даже не ставил), каковы те естественные границы нашей страны, которые призывает найти в том числе и кое-кто из евразийцев.[34] И вопрос второй: а что было на территории России до XIII в, когда установилось столь любимое «классическими евразийцами» татаро-монгольское иго, наследницей которого они и считали Россию?[35]
На второй вопрос ответить легко. Было то же Евразийское единство славянских и степных народов, только оно не было ни агрессивным, ни деспотическим. Бывали и в домонгольскую эпоху на Евразийском пространстве агрессивные образования имперского типа – например, гуннская держава IV-V вв., но это были исключения из правила.
Из ответа на второй вопрос логически вытекает ответ на первый – о границах собственно России, за которыми начинается Империя. Это – нынешняя Российская Федерация без некоторых частей Северного Кавказа, Украина без тяготеющей к Польше Галичины, Белоруссия, Казахстан без тяготеющей к Узбекистану долины Сырдарьи и Северная Киргизия. Вообще-то, до конца XVIII в. Россия империей в собственном смысле этого слова не была. После того, как столетний (1380-1480 гг.) спор между Москвой и Сараем о преобладании на Евразийском геополитическом пространстве завершился в пользу Москвы, русские цари в основном занимались собиранием евразийских земель. Иван Грозный присоединил к России земли бывшей Золотой Орды, первые Романовы — Центральную и Восточную Сибирь, Петр I посвятил жизнь завоеванию выхода к морю, Анна и Елизавета занимались присоединением Казахстана, Екатерина II — собиранием украинских и белорусских земель…
Единственной не евразийской территорией, присоединенной в это время к России, была Прибалтика. К концу XVIII в. Россия достигла своих естественных границ на всех направлениях, кроме среднеазиатского, где это произошло в 1855-1863 гг., после присоединения Северной Киргизии. Практически все народы, населявшие указанные территории, кроме казанских и части сибирских татар, вошли в состав России добровольно. Итак, первый отличительный признак принадлежности к Евразийскому единству – способность населяющих его народов к симбиозу между собой. Начиная от скифо-сакской эпохи в симбиозе жили скотоводы Великой Степи от Днестра до Алтая и жители расположенные севернее лесов. Этнический состав населения менялся (в степях скифов и саков постепенно вытеснили тюрки, а в лесах финно-угров постепенно потеснили славяне), но принцип оставался.
В XI в Степь заселили кипчаки, и сегодня составляющие основу тюркской части Евразийского единства. В начале XII в., подавив начинавшийся сепаратизм как русских князей, так и половецких ханов, Владимир Мономах создал русско-кипчакское полицентрическое государство, занимавшее территории современных России (без Восточной Сибири и Крайнего Севера), Украины, Белоруссии, Казахстана и Северной Киргизии, то есть примерно в границах тех самых государств, в которых мне представляется полезной евразийская интеграция бывших советских республик.[36] Таким образом, из ответа на второй вопрос органически вырисовывается и ответ на первый: естественные границы России совпадают с естественными границами Евразийского единства, а империя – это то, что сверх них.
Симбиоз славян и степняков сохранялся и позднее – в Поволжье и Сибири, в долинах Иртыша и Урала, в казахском и киргизском Семиречье. Бывали, конечно, и столкновения, например, антирусские восстания в Башкирии в 1735-1740 гг. или в Казахстане и Киргизии в 1916 г., но это были все же исключительные случаи. Таким образом, остается только согласиться с Л.Н. Гумилевым, когда он утверждает, что основой России был союз двух суперэтносов – Российского (восточные славяне и другие лесные народы на территории России – карелы, коми, удмурты и т.д.) и Степного (казахи, киргизы, башкиры, ногайцы, алтайцы, калмыки и др.).[37]
Второй критерий – добровольность присоединения народов к России в XVI-XIX веках. Некто Е. Трифонов пишет, что мусульманские народы сопротивлялись российскому завоеванию, тогда как тюрки-немусульмане вошли в ее состав добровольно. Однако вывод из этого правильного посыла делается самый неожиданный: «игры в евразийство противоестественны».[38] Но ведь немусульманские тюркские (и не только) народы Сибири, алтайцы, буряты, калмыки, равно как и добровольно присоединившиеся к России слабо исламизированные казахи, киргизы, башкиры, ногайцы – это и есть степняки-евразийцы. А вот неевразийские народы оседлой Средней Азии, некоторые народы Северного Кавказа и т.д., у которых ислам укоренился глубоко, действительно пришлось присоединять силой.
Отсюда вытекает третий критерий – слабая исламизированность (или полное отсутствие влияния ислама). Отметим, кстати, что «евразиец № 2» П.Н. Савицкий («номером два» я называю его опять же достаточно условно, так как именно он – единственный из евразийцев – сохранил верность этому движению до конца своих дней и именно он пытался превратить движение в политическую партию) писал о том, что «оседлые (орошаемые) части Средней Азии принадлежат скорее к «Иранскому» (исламскому – Г.С.), а не к Евразийскому миру».[39] Н.С. Трубецкой приходил к такому же выводу на основе анализа музыкальной культуры среднеазиатских народов.[40]
Не было «извечной борьбы Руси и Степи», была борьба против восточного начала в Степи как противовеса началу евразийскому. Печенеги из союзников Руси превратились в ее врагов после того, как приняли ислам. В XIV в. Русь вела войну против Мамая, которого поддерживали оседлые мусульмане – волжские булгары, хорезмийцы, черкесы, в союзе с Тохтамышем, который опирался на степняков-евразийцев.
Кстати, о булгарах. Современный татарский народ включает в себя два начала – булгарское (исламское) и кипчакское (евразийское). Отсюда и не вполне добровольное, в отличие от «чисто евразийских» этносов, присоединение татар к России, отсюда и борьба партий в Казанском, Астраханском, Сибирском ханствах в XVI в.: «евразийцы» настаивали на добровольном присоединении к России и иногда своего добивались, но «мусульмане» их свергали, после чего Россия вынуждена была эти ханства завоевывать. Только слабо исламизированные томские и барабинские татары присоединились к России добровольно.
Сегодня есть опасность реальной, глубокой исламизации степняков-евразийцев, что грозит тяжелыми последствиями самой России.[41] Отсюда необходимость евразийской интеграции для нашей страны.
Какова же, однако, евразийская альтернатива исламизации? По моему убеждению, ею является интеграция с Европой. Вот уже 80 лет, с момента появления «евразийства», не стихают споры о том, европейская страна Россия или евразийская. Однако я считаю, что этот спор лишен смысла, поскольку Россия и та, и другая. Вообще, фундаментальной, стратегической ошибкой «евразийцев» (начиная с самой первой их книги, название которой – «Исход к Востоку» – говорит само за себя) была точка зрения, что Россия-Евразия стоит ближе к Востоку, чем к Европе. Вот и Л.Н. Гумилев выступал против интеграции России с Европой.[42]
Но если геополитический синтез Леса и Степи лежит в основе великорусской государственности, то из этого не следует автоматически, что Европа (по мнению классических евразийцев) и Атлантический Запад во главе с США (по мнению Дугина) есть извечный враг России.[43] Геополитической концепции Дугина, которую можно кратко выразить словами «Хоть с чертом, но против атлантистов!» мною посвящена отдельная работа,[44] а здесь отметим, что четвертый критерий принадлежности к евразийскому единству – это именно открытость европейской культуре.
В самом деле, русско-кипчакское государство XII в. было евразийским, но и европейским, не замкнутым от Запада, восприимчивым и свободным в своей духовной сути и политической организации».[45] Русские князья одинаково охотно женились как на половчанках (Юрий Долгорукий или Ярослав Всеволодович), так и на европейских принцессах (Ярослав Мудрый – на шведке Ингигерде, основатель русско-половецкого государства Владимир Мономах – на англичанке Гите и т.д.). И сами кипчаки достаточно органично вписывались в жизнь тех европейских государств, куда они попадали (прежде всего, Венгрии). Впрочем, и сами венгры – евразийцы, пришедшие из Великой Степи в конце IX в., что не помешало им через несколько веков стать вполне неотъемлемой частью Европы.
Вече — начало истории демократии в России.
Государство Мономаха было сравнительно миролюбивым и по меркам того времени демократическим: на Руси господствовал вечевой строй, а в Степи – «степная демократия», основанная на отсутствии у степных ханов аппарата подавления, поскольку единственной силовой структурой у этих народов было войско, составленное из всего народа («народ-войско»).[46]
И в дальнейшем потомки кипчаков – казахи и киргизы – очень хорошо поддавались европеизации. В 1907 г. В.А.Липский писал: «Киргизы (неясно, правда, идет ли тут речь о киргизах или о казахах, которых в те времена тоже именовали «киргизами», но с евразийской точки зрения это не суть важно – Г.С.) – племя даровитое, чуждое мусульманской инертности и мертвенности, способное к [европейской] культуре».[47] И сейчас казахи и киргизы предпочитают европейскую культуру. Чтобы это понять, надо побывать в любом северокиргизском населенном пункте от райцентра и выше. А вот южнокиргизский Джалал-Абад, где велик процент узбекского населения, и особенно расположенные рядом с ним узбекские по преимуществу районные центры – это уже Восток.
Интересно также, что, чем более пророссийскую позицию занимает та или иная страна Средней Азии, чем толерантнее она к своему «русскоязычному» населению, тем более она продвинута в области либеральных и демократических реформ. Ведущие позиции тут занимают как раз евразийские Киргизия и Казахстан.
К Евразийскому единству отчасти тяготеет и Грузия, примерно в те же времена, когда Владимир Мономах создавал русско-кипчакскую общность, пригласившая 45.000 тех же кипчаков для борьбы с турками-сельджуками (этнографическим результатом чего стало распространение у грузин женского покрывала «лечаки», ведущего происхождение от кипчакского – и позднейшего киргизского — «элечека»), а в 1801 г. также вошедшая в состав России не просто добровольно, а после более чем 200-летних (начиная с 1587 г.) просьб о вхождении.
Недавние «цветные» революции в нескольких евразийских или тяготеющих к Евразии странах — предмет патологической ненависти Дугина и его окружения, которые именно для борьбы с ними призывали создавать своих «евразийских опричников» и «православных чекистов», — подтвердили европеизированность евразийцев: «цветные» революции очень близки восточноевропейским «бархатным» революциям 1989 г. и югославской 2000 г., которая, собственно, и стала первой «цветной».
2005 год был ознаменован «тюльпановой» революцией в Киргизстане и попыткой революции в Узбекистане, вошедшей в историю как «андижанские события». «Тюльпановая» революция в Киргизстане, как и ее грузинская и украинская предшественницы, победила, восстание же в Андижане, на территории узбекской части Ферганской долины, было подавлено войсками Каримова.
Когда произошла «революция тюльпанов» в Киргизии, некоторые политологи поспешили противопоставить ее украинской или грузинской: мол, там не было захватов зданий районных и областных администраций, погромов в доме правительства и т.д. Так, политолог С. Михеев пишет: «Момент легитимности (по крайней мере внешней) был весьма важен для всех «бархатных» революционеров. Это было связано … с особенностями внутренней политической культуры (абсолютно незаконных с формальной точки зрения действий, пожалуй, не приняли бы даже грузины), так или иначе связанной с европейской политической традицией…
Но события в Киргизии развивались совсем по-иному… Формально поводом для смещения законно избранного президента страны, изгнания легитимного правительства,… насильственного захвата органов власти, а также организации масштабных волнений, повлекших за собой гибель нескольких десятков людей, грабежи, поджоги и мародерство, стало недовольство группы оппозиционных кандидатов результатом выборов по трем-четырем одномандатным округам из 75 округов по выборам в Жогорку Кенеш – киргизский парламент».[48]
Начнем с того, что С. Михеев перепутал «бархатные» антикоммунистические революции 1989 г. с «цветными» 2000-2004 гг. Как раз первые были не легитимными с точки зрения действовавших на момент их начала законов коммунистических государств, даже если при их совершении и не было крови – и в этом они как раз похожи на все прочие революции. Уникальными в плане легитимности были «цветные» революции, хотя в Грузии имели место факты «насильственного захвата органов власти, а также организации масштабных волнений, повлекших за собой гибель … людей, грабежи, поджоги и мародерство».
Кстати, российская революция 1991-1993 гг. тоже была в этом отношении скорее «цветной», чем «бархатной»: в 1991 г. общество защищало легитимных лидеров ССР и РСФСР от нелегитимного ГКЧП, в 1993 г. обе стороны защищали легитимные органы власти (одни – Президента, другие – Парламент), а вот те, кого они защищали, начали нарушать Конституцию. Тот факт, что народ уже готов жить по закону, а оставшаяся править и после 1991 г. номенклатура – ещё нет, как представляется, и породил «цветные революции», в которых общество требует от власти соблюдения легитимности.
И в Грузии, и на Украине, и в Киргизстане, и во «второй волне» цветных революций, начавшейся в 2009 г. с Молдавии, оппозиция играла на том же правовом поле, что и власть. Никто не ставил под сомнение, что только путем выборов возможно проведение формирования и смены действующей власти. Просто оппозиция выражала сомнение в том, что власть способна эти самые выборы честно провести. Основной лозунг оппозиционеров после выборов, когда Центральный избирательный комитет объявлял о победе сторонников действующей власти, звучал так: «Итоги выборов сфальсифицированы, на самом деле победили мы, но власть никогда этого по доброй воле не признает, поэтому нам ничего другого не остается, как идти «на майдан»» (насколько эти обвинения обоснованы – другой вопрос).
Поэтому все «цветные» революции так или иначе приурочивались к моменту проведения выборов. Таким образом, как власть, так и оппозиция хотя бы формально исходила из признания легитимности выборов и «диктатуры закона», соблюдая «момент легитимности, по крайней мере внешней». Так было в Грузии и на Украине, так было и в Киргизстане. Отметим только некоторые факты.
В Киргизстане, например, вводились моратории на проведение митингов (за неделю до выборов, в самый пик предвыборной агитации!), а потом снимались с регистрации кандидаты от оппозиции по обвинению в «подкупе избирателей». Очевидно, их сторонников хотели лишить возможности протестовать против снятия их кандидата. В ответ сторонники снятых кандидатов начали (кое-где) перекрывать дороги и блокировать административные здания.
Итак, только после того, как сторонников оппозиционных кандидатов лишили возможности протестовать законным способом, начались пока полунасильственные действия. 27 февраля прошел первый тур выборов, но и после него имели место массовые митинги с требованием пересчета голосов и лишь отдельные попытки захватить или блокировать органы власти. По-настоящему волнения, сопровождаемые насильственными действиями, начались лишь после объявления утром 14 марта 2005 г. результатов второго тура выборов. В общем, очевидно, что принципиальной разницы киргизских событий с событиями на Украине и в Грузии нет.
Интересно, что не получила дальнейшего развития начавшаяся было «цветная» революция в одном из российских регионов – Башкирии (январь 2005 г.), по своим этнокультурным параметрам очень близкой и Киргизии и Казахстану. Так вот, я считаю, что это произошло в том числе и из-за отсутствия на начало 2005 г. перспективы близких выборов, к которым «цветную» революцию можно было бы привязать. Таким образом, и тут оппозиция не выходила за легитимные рамки.
Для сравнения приведём в пример неевразийский, восточный Узбекистан. Оппозиция там действует с властью отнюдь не на одном поле. Ядро оппозиции составляют исламские радикалы, такие, как «Хизб ат-Тахрир аль ислами» (далее — ХаТ) – организация, созданная в Иерусалиме в 1953 г., с конца 1980-х гг. действующая в Средней Азии и ставящая своей целью создание «Всемирного исламского халифата». ХаТ не считает легитимными все правительства мира, в том числе и мусульманского, существовавшие после 661 г., когда погиб последний из четырех «праведных халифов» Али. Предполагается после прихода ХаТ к власти их замена Исламским Халифатом. Замена должна, по уверению активистов ХаТ, быть мирной, однако военно-конспиративная структура этой организации, где каждый знает только членов своей пятерки и непосредственного начальника, а также весьма тесные контакты с прочими исламскими радикалами, которые не скрывают своих планов насильственного переустройства мира по шариату (по моим наблюдениям, в Южной Киргизии, например, эти контакты установлены по крайней мере вплоть до уровня областных духовных управлений), наводит на совсем иные мысли.
ХаТ априори отвергает участие в любых выборах или иных мероприятиях, организованных «шайтанской» (т.е. любой ныне действующей) властью. Таким образом, ХаТ, вкупе с «ваххабитами» составляющий основную оппозицию режиму Каримова, действует просто в разных измерениях и с властью, и с нормальной оппозицией. Понятно, что ни к каким выборам они свои акции не приурочивают и о легитимности этих акций речи не идет.
Возразят, что в Узбекистане была и нормальная оппозиция, просто Каримов загнал ее в подполье и тем самым отдал всю оппозиционную деятельность на откуп экстремистам. Но спросим: почему Каримову и Туркменбаши удалось ликвидировать нормальную оппозицию, а Акаеву и Назарбаеву – не удалось? Может быть, дело тут в том, что, при всем несовершенстве демократии на постсоветском пространстве в целом, евразийские государства все же ушли в ее формировании, равно как и в формировании институтов гражданского общества, значительно дальше государств оседло-мусульманских?
Принципиальное сходство политических процессов в различных евразийских государствах при их общем отличии от процессов в странах, относящихся к Исламскому Востоку, является дополнительным доводом как в пользу интеграции между евразийскими государствами, так и в пользу того, что евразийцы – скорее европейцы, чем азиаты.
С четвертым критерием, как можно заключить из всего сказанного, тесно переплетен пятый – конфессиональный. «Евразийцы» называли тюркские народы Степи «потенциально православными», я бы взглянул на вещи шире и говорил не о православии, а вообще о христианстве, однако факт остается фактом: относительная слабость ислама у евразийцев сочетается у них в последние годы с относительно широким распространением христианства; преобладает христианство евангельское (баптизм и т.д.), примерно в 1999-2000 гг. стало расти и число приверженцев православия.[49] Кстати, в XI-XIII вв. в Великой Степи тоже широко распространялось христианство, причем и православное,[50] и католическое, и особенно несторианское.[51]
А вот в XIII в. исторические судьбы Евразийского мира действительно переменились. Образовалась империя Чингизидов. Ее широкомасштабные захватнические войны вызвали возникновение тех самых силовых структур (постоянное войско в виде личной гвардии кагана, репрессивный аппарат), на отсутствии которых и держалась степная демократия. Хрестоматийное выражение Ф. Энгельса: «Народ, угнетающий другие народы, не может быть свободным, поскольку созданная для подавления других военная сила неизбежно оборачивается против него самого»,[52] к степнякам-евразийцам применимо, пожалуй, более, чем к кому-либо.
После 1560 г. Иван Грозный осуществил «самодержавную революцию» (термин А.Л. Янова), в значительной мере с помощью «очингисханенных» ордынцев (опираясь на присоединённое им к России Поволжье, центр Золотой Орды – находившиеся на периферии казахи и киргизы к тому времени уже восстановили традиционную степную политическую систему).[53] Понадобились страшные потрясения Смуты, поражения в серии войн 1562-1618 гг. с Польшей и Швецией, чтобы Россия смогла избавиться от этого кошмара.
Именно этот (1560-1610 гг.) период нашей истории как «евразийцы», так и их критики и приняли за «подлинное евразийство». Именно к реставрации этого периода первые призывают, а вторые ее опасаются.
Но, когда подобная реставрация была проведена Сталиным, евразийцы ужаснулись и разочаровались в своем учении. Н.С. Трубецкой уже в 1925-1928 гг. заговорил о «кризисе» и даже «конце» евразийства и даже о том, что «ненавидит его (евразийство – Г.С.) в глубине души, не может не ненавидеть», а в начале 1929 г. официально вышел из евразийского движения,[54] на основании чего, как уже говорилось, многие из нынешних исследователей евразийства считают «евразийцем № 1» не его, а П.Н. Савицкого – единственного сохранившего верность идее. Таким образом, вместо кропотливой работы по отделению в евразийстве зерен от плевел его создатель, как и многие другие, предпочел отвергнуть его целиком.
Нынешние неоевразийцы пока ничему не ужасаются. Дугин охотно подвизается на интернет-сайте «За Сталина!» (статья «Сакральное»), и его идеи неплохо перекликаются с идеями некоторых других завсегдатаев сайта, например, Алексея Голенкова о том, что «демократия по-русски есть добровольное (!) ограничение прав и свобод в пользу государства» или Евгения Гончарова о том, что право на жизнь в России имеют только те, кто представляет собой какую-то ценность для (очередной) «великой идеи», а остальные – «мусор», которому самое место в лагерях.
Сам Дугин в «Сакральном» оправдывает сталинский террор как орудие подавления индивидуума, осмелившегося заявить о своей «самости» и несогласии в чем-то с режимом, как средство внеэкономического принуждения к труду, поскольку экономическое принуждение рынка им отрицается, а также как способ ротации кадров. С двумя последними тезисами можно отчасти согласиться: в отсутствие рыночных стимулов человека действительно иначе как террором работать не заставишь, а в отсутствие демократических выборов периодические отстрелы руководящих работников есть единственный способ ротации кадров. Вот только стоило ли ради такой благодати отказываться от рынка и демократии?
Общий рынок от Лиссабона до Владивостока. Идея объедения Европейского и Евразийского Союзов.
Но есть среди евразийцев и такие авторы, которые утверждают, что признание евразийской сущности России не противоречит ее интеграции с Европой. Например, этой точки зрения придерживался П.М.Бицилли.[55] Ф.А. Степун, будучи евразийцем, полагал, что Россия-Евразия – скорее Европа, поскольку «православие не настолько отличается от католичества, чтобы оторвать их друг от друга».[56] Г.П.Флоровский говорил, что Россия все же ближе к неправославной Европе, чем к совсем не христианской Азии.[57] Г.В. Вернадский, будучи евразийцем в геополитической и культурной областях, по политическим симпатиям был ближе к кадетам[58] и, признавая, что «монгольское иго способствовало отрыву России от Европы», добавлял: «Большой вопрос, насколько глубок был этот отрыв».[59] Имеются сторонники подобной точки зрения и среди нынешних евразийцев – например, Р.Я.Евзеров.[60]
Мало кто пытался выделить в евразийстве позитивную составляющую. Если же это сделать, то получится, что из «евразийства» вполне можно принять то, что не противоречит либеральным и демократическим ценностям. Надо стремиться в интеграции некоторых стран СНГ в границах, близких к границам русско-кипчакского государства XII в. – неимперского евразийского государства. Необходим отказ от узкого русского и даже общевосточнославянского патриотизма и национализма в пользу национализма общеевразийского (в хорошем смысле слова), к чему призывал еще Н.С. Трубецкой.[61] Кстати, в случае признания принципа такого национализма Россия в естественных границах, о которых говорилось выше, как раз и станет тем самым национальным государством, которое, по мнению Дугина, в нашей стране невозможно.
Нужна интеграция с Европой, но не чисто русская и даже не общевосточнославянская, а общеевразийская, и вместе, а не порознь. При этом, перефразируя А.С. Пушкина, мы должны стать европейцами, оставшись евразийцами. И стараться органично сочетать позитивные стороны евразийства с европейской либеральной демократией. На мой взгляд, это была бы неплохая национальная идея для России, поисками которой все сейчас так озабочены.
Канд. ист. наук,
с.н.с. Института биологии и антропологии РАН
Г.Ю Ситнянский
МОЛОДАЯ ЕВРАЗИЯ
[1] См., напр.: Толстов С.П. Из предыстории Руси// СЭ. 1947. Вып. 6-7.
[2] Цит. по: Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии. М., 1993. С.
[3] Алексеев Н.Н. Евразийцы и государство// Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. М., 1993. С.161-173.
[4] Цит. по: Исаев И.А. Идеи культуры и государственности в трактовке «евразийства»// Проблемы правовой и политической идеологии. М., 1989. С.3-36.
[5] Дугин А.Г. Консервативная революция. М., 1994. С.15-25.
[6] Карсавин Л.П. Основы политики// Россия между Европой и Азией… С.174-216.
[7] Карсавин Л.П. Евразийство. Опыт систематического изложения// Россия между Европой и Азией… С.217-219.
[8] Савицкий П.Н. Хозяин и хозяйство// Там же. С.131-160.
[9] Дугин А.Г. Основы геополитики. М., 1997. С.212-213.
[10] Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С.59-61, 127-149.
[11] Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие// На стыке континентов и цивилизаций. М., 1996. С.270.
[12] Дугин А.Г. Мистерии Евразии. М., 1996.
[13] Хара-Даван Э. Указ. раб. С.270.
[14] Исаев И.А. Евразийство: идеология государственности// Общественные науки и современность. 1994. № 5. С.42-55.
[15] Исаев И.А. Евразийство: миф или традиция?// Коммунист. 1991. № 12. С.106-118; Трубецкой Н.С. О туранском элементе в русской культуре// Россия между Европой и Азией… С.59-76.
[16] Независимая газета. 2001. 21 апреля.
[17] Налепин А. Материалы евразийства в «Российском архиве»// Евразийская перспектива. М., 1994. С.91-100.
[18] Цит. по: Исаев И.А. Евразийство – идеология государственности.
[19] Дугин А.Г. Основы геополитики. С.190-192, 197.
[20] Дугин А.Г. Наш путь. М., 1999. С.102-103.
[21] Там же. С.47-49.
[22] Дугин А.Г. Основы геополитики. С.213.
[23] Там же. С.196.
[24] Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Россия между Европой и Азией…. С.36-47.
[25] Кизеветтер А.И. Славянофильство и евразийство// Евразия: исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992. С.10-15.
[26] Цит. по: Шнирельман В.А. Лев Гумилев: от «пассионарного напряжения» до «несовместимости культур»// ЭО. 2006. № 3. С.8-21.
[27] Гумилев Л.Н. От Руси к России. М., 1992. С.235.
[28] Гумилев Л.Н., Балашов Д.М. В какое время мы живем?// Согласие. 1990. № 1. С.3-19.
[29] Цит. по: Исаев И.А. Геополитические аспекты тотальности: евразийство// Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989. С.203-222.
[30] Пайпс Р. Указ. раб. С.127-135.
[31] Дугин А.Г. Основы геополитики. С.413.
[32] Там же. С.193-196.
[33] Там же. С.415.
[34] Житин Д.В. Об этнополитических границах России// Естественноисторическая специфика России и русская геополитическая концепция. СПб., 1999.
[35] Цит. по: Исаев И.А. Геополитические аспекты тотальности…
[36] Ситнянский Г.Ю. Проблемы реинтеграции бывшего СССР в свете исторических судеб Евразийской цивилизации// Вестник Евразии. 1996. № 3. С.161-170.
[37] Гумилев Л.Н., Иванов К.П. Этнические процессы: два подхода к изучению// СОЦИС. 1992. № 1. С.50-57.
[38] Трифонов Е. Россия всегда была частью Европы// НГ-Сценарии. 1998. № 4.
[39] Савицкий П.Н. Степь и оседлость// Россия между Европой и Азией… С.123-130.
[40] Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме.
[41] Ситнянский Г.Ю. Откуда исходит угроза единству России// Азия и Африка сегодня. 1997. № 12. С.36-39.
[42] Гумилев Л.Н.,Ермолаев В.Ю. Горе от иллюзий// Вестник высшей школы (Alma Mater).1992.№ 7-9.
[43] Дугин А.Г. Основы геополитики. С.154-155 и др.
[44] Ситнянский Г.Ю. Геополитика классовая против геополитики национальной// Русский журнал (электронное издание), 22 октября 2004 г.
[45] Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века// О России и русской философский культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С.45.
[46] Ситнянский Г.Ю. Мировой демократический процесс и степная традиция// Азия и Африка сегодня. 1996. № 3. С.14-19.
[47] Липский В.А. По горным тропам Русского Туркестана// ИРГО. 1907. Т.XLII. С.91-236.
[48] Михеев С. Жертва дурно понятой демократии// Киргизский переворот. М., 2005. С.35-36.
[49] Ситнянский Г.Ю. Этноконфессиональная ситуация в Казахстане и Киргизии и национальная безопасность России// Центральная Азия. 1997. № 6. С.73-79; Ситнянский Г.Ю. Крест или полумесяц? Киргизия перед выбором веры// Этнос и религия. М., 1998.
[50] Плетнева С.А. Степные народы в VII-XIII вв.// История СССР. М., 1966. Т.I. С.461.
[51] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926. Т.2. С.380-382; Феофилакт Симокатта. История. М., 1957. С.130-131; Grousset R. L’Empire des Steppes. Paris, 1960. Р.245.
[52] Энгельс Ф. Польская прокламация// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.18. С.509.
[53] См.: Куковенко В. Инородцы у трона// Московский вестник. 1996. № 5-6. С.191-231.
[54] Казнина О.А. Н.С. Трубецкой и кризис евразийства// Славяноведение. 1995. № 4. С.89-95.
[55] Бицилли П.М. Два лика евразийства// Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. С.279-291.
[56] Степун Ф.А. Россия между Европой и Азией// Россия между Европой и Азией… С.307-327.
[57] Флоровский Г.П. Евразийский соблазн// Россия между Европой и Азией… С.237-265.
[58] Пономарева Л.В. Типология евразийства// Евразийская перспектива. С.54-71.
[59] Вернадский Г.В. Монгольское иго в русской истории// Евразийский временник. Париж, 1927. С.250-264.
[60] Евзеров Р.Я. Евразийские идеи в контексте эволюции СНГ// Переходные процессы. Проблемы СНГ. М., 1994. С.122-139; Евзеров Р.Я. Евразийский выбор России// Сайт evraz-info.narod.ru.
[61] Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм// Россия между Европой и Азией… С.90-99.
Комментариев нет:
Отправить комментарий