«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
Всё переменится отныне!
Людвиг Уланд «Вешняя Вера»
«Да здравствует священная Германия!»
Последние слова графа Клауса фон Штауффенберга, выкрикнутые им перед расстрелом
I.
А ты всё смотришь на меня из синевы выгоревшей до глины ямы, что пропахла промасленным брезентом и силуэтами бензиновых призраков. Травинки по краям её стали недолговечными и пекельно-чёрными, будто колкие проволочные обрывки на перепаханном снарядными разрывами и танковыми клиньями поле с одинокой, переломленной пополам, берёзой. А была ли та трава? Или мне только почудилось, что какая-то случайная травинка «оттуда» непонятным образом прилипла к обшлагу рукава?
Знаешь, а облака ведь нисколечко не изменились, хотя города наши расцветают в ночи невиданными цветами и превращаются в благоухающие покосные луга. И утро наступает как-то слишком запоздало – то ли понарошку, то ли взаправду.
Кто ныне нашёптывает тебе вдохновенные строчки Поэмы, которую наверняка одобрил бы сам Князь Миннезингеров, чародей-стихотворец Стефан Георге?
Может быть это неистовая Громовая Дева с пронзительно-синими очами в сверкающей кольчуге, что повела тебя в бой в то прекрасно-страшное лето, когда рассыпались и пылали царства, подобно вагнеровской Вальгалле?
Прокляты шуты, объявившие себя властелинами мира и околдовавшие его своим дьявольским смехом.
Благословенны храбрецы, меч обнажившие, ибо перестали они слышать сей смех.
Да не забудутся праведники, сорвавшие с себя дурацкие наряды и убившие шута в неубитом сердце своём.
Наши небеса сближаются – глиняная синева крестных мученических ям и синева Очей Божьих.
Крест-Германиум, куда пропали звёзды на исцарапанных в кровь небесах?
Крест-Германиум, почему накануне Вальбурга в пустом зале не зажигали свет и не преломляли хлеб?
Крест-Германиум, куда пропали звёзды и почему теперь истончившееся до мятой кальки небо взирает на нас мириадами открытых ран?
Крест-Германиум, а была ли та трава в ночи, вдруг осветившейся нательными крестиками, сменившими навсегда пропавшие звёзды?
А была ли та трава…
II.
В мюнхенском ноябре, миновавшем октябрьскую распутицу, что-то почти есенинское накатывает гикающими пугачёвскими лавами, проносящимися по наглухо закрытым оконцам замёрзших луж. Отдаётся безъязыким реквиемом разбивающихся колоколов, сброшенных с колоколен. А по вечерам переговаривается стрекотанием пулемётов и щёлканьем винтовочных выстрелов. На самом верху баррикады, под знаменем, восседает громадная мохнатая фигура, будто сошедшая с фламандских полотен. Смолит цигарку и криво улыбается, демонстрируя редкие зубы. Провонявшая табаком слюна стекает под небритому подбородку и капает на персидскую обивку дивана, оставляя на ней бурые влажные пятна. Мюнхен. Ноябрь. Что-то почти есенинское. С кабацкой гармошкой и шальной револьверной пулей в остриженном затылке.
Из плена вернулся архангел в чужой, не по размеру, шинели. В стоптанных ботинках, подбитых гвоздями, и солдатской русской папахе, простреленной в нескольких местах и залатанной на скорую руку. Архангел достал из вещмешка краюху хлеба, разломил, посыпал крупной жёлтой солью и протянул малышу, чёрному от голода, на тротуаре. Тот прижал её к груди и, опустив глаза, еле слышно прошептал: «Ой, спасибо, дядя. Я сестрёнкам это снесу. Они с утра голодные сидят. А мы совсем рядом живём. Сразу же за мостом. Можно, дядя?». Когда он уносит хлеб, рафинад и горсть чая, завёрнутые в газету, и быстро-быстро, видимо боясь, что вдруг расщедрившийся незнакомец передумает и заберёт свой чудесный подарок обратно, скрывается за углом ратуши – маленький, худенький, в изношенном пальтишке, зверь ранних сумерек пожирает останки дня, отдирая гниющее волокнистое мясо от костей.
Все поминовения декабря. Всех, кого упокоит ноябрь, кому он закроет глаза, кого он поцелует в похолодевший лоб. Возвращаются архангелы из плена. С хлебом и солью в вещмешках.
III.
Крест-Германиум, помянете ли Вы нас в декабре, когда настанет время поминовения и копыта охотничьих коней вонзятся в корку обледеневшей трупной земли, что поутру остро пахнет собачьим помётом и тухлой жижей из окрестностей морга?
Или снова ожидать прошлогодних картонажных эльфов и святых из фольги с просроченными подарками и смертными приговорами?
Или неустанно, под нижайшим присмотром, читать земляную псалтырь со страницами, изъеденными червями до неузнаваемости?
Мы смешны, Крест-Германиум, оставшись здесь, по ту сторону крестной ямы, счастливо избежав бензина и огня.
Я думаю о Вас, Крест-Германиум, когда вижу на фоне неподвижной сферы рождественских звёзд (или это лампочки гирлянды?) важно гарцующих охотников и мечи палачей.
И тогда я засыпаю на краю ямы, так и не дождавшись колыбельной…
Крест-Германиум, помяните нас в декабре.
<2007 — 2012 гг.>
Комментариев нет:
Отправить комментарий