«… Східнокарпатський регіон є західною, крайньою частиною Великого Євразійського Степу (Хінгано-Карпатського, довжиною біля 8000 км), який був ареною великих міграцій. Особливо давніх номадів Сходу. Наприкінці шляху їхніх західних переселень та військових вторгнень до Європи стояли Карпати. Вони відігравали роль «великої природної стіни» і водночас «воріт у Європу», де була побудована багатоешелонова система з «Довгих валів». Зокрема Римом і Болгарією, а потім поновленаранньодержавними утвореннями даного регіону… Через Східнокарпатський регіон проходили численні міграції також народів Європи – як із півночі, так і з півдня та заходу. Все це перетворювало тоді його на велику етнокультурну й етнополітичну контактну зону, яка в окремі кліматичні періоди характеризувалася значною густотою населення. У цю справді «благодатну землю»прагнули дійти й поселитися десятки давніх племен і народів з Європи та Азії. Окремі з них навіть зафіксовані історично в самих назвах Карпат, зокрема як гори Ріпейські, Певкінські, Бастарнські, Сарматські, Венедські, Угорські, Руські тощо. Загалом у Східнокарпатському регіоні давнє населення належало до чотирьох історико-географічних ареалів: Східносередземноморського, Центральноєвропейського, Східноєвропейського і Євразійського Степу Все це наклало відбиток на історичну долю його населення… Ця велика етнокультурна контактна зона вплинула і на надзвичайну різноманітність та своєрідність численних етнографічних груп населення регіону. Вони відображають як окремі давні, так і особливо пізньосередньовічні традиції, набуті в процесі цих переселенських і міграційних рухів…»
Понятие «философская публицистика» в последнее время становится все более популярным и, я даже сказал бы, модным. Оставляя пока в стороне причину этого, сконцентрируюсь на вопросе: Чем философская публицистика отличается от просто публицистики, эссеистики и, наконец, от философской эссеистики? Этот вопрос (вопросы) в разных вариациях я слышу очень часто. Попробую коротко ответить на него.
Начнем с отличия публицистики и журналистики. Если журналистика – это сообщение об общественно важных событиях и отражение мнений о них авторитетных личностей, то публицистика – это авторский анализ этих событий.
Философская же публицистика – это авторский анализ причин событий и прогнозирование их последствий. Это определение делает понятной возможность философской публицистики переживать десятилетия и даже столетия.
Эссеистика – это обостренное присутствие автора в тексте, где все вращается вокруг его Я, что обусловливает акцент не на понятиях, а на метафорах. В известном смысле эссеистика – антоним публицистики. Даже проблема, поднятая в эссе, становится вторичной по отношению к представленности в нем авторского Я. Отсюда такое значение стиля в эссеистике; стиль есть мелодика и ритмика присутствия автора в тексе. Это роднит эссеистику и поэзию.
В отличие от просто эссеистики, философская эссеистика – это равновесие акцентов на проблеме и авторском присутствии. Поэтому философская эссеистика и публицистика достаточно близки. В чем же отличие?
На первый взгляд, философскую публицистику отличает общественная значимость проблемы. Но это не так. Философская эссеистика неизбежно выходит за пределы снобизма и авторского нарциссизма уже потому, что она философская.
Главное отличие в ином: если философская эссеистика – монолог, то философская публицистика принципиально диалогична.
Итак, философскую публицистику можно определить как диалоговую философскую эссеистику. Великий философский публицист античности Сократ вел диалоги и вошел в историю философии именно как ведущий диалогов, а великий теоретик философии Гегель в своем единственном философском публицистическом произведении «Кто мыслит абстрактно?» моделирует диалоги персонажей и полемизирует с невидимым оппонентом.
Не бойтесь обсуждать глубокие вопросы во внешнем или внутреннем диалоге, и у Вас есть шанс стать философским публицистом ;).
2
Вопрос о необходимости и возможности философской публицистики вторичен по отношению к вопросу о возможности и необходимости философского искусства – философствования в образах и метафорах, а не в понятиях и категориях.
Прежде всего стоит осознать, что положение о том, что теоретическое в философии важнее художественного (метафорического, образного) – атавизм тоталитарного и посттоталитарного мира, которому философия нужна в качестве «научной» служанки политической идеологии. Чем демократичнее социальная система, тем больше она склонна признавать плюральность проявлений философии в культуре.
Для Шеллинга, в отличие от Гегеля и Маркса, высший способ философского постижения Абсолюта – искусство, а не наука. Эта линия продолжается в экзистенциализме и персонализме: Человека как микрокосм нужно постигать, не объективируя, – в философских эссе и романах.
Однако самые глубокие эссе и романы могут быть слишком замкнутыми в жизненном мире философского писателя, а потому отрываются от мира остальных личностей. Философская публицистика размыкает их смыслы и вводит в контекст эпохи.
И это может быть как публицистика самого автора философских эссе и романов, так и других авторов.
3
Вернемся к вопросу об отличии философской публицистики и просто публицистики.
Философская публицистика, как и просто публицистика, отвечает на актуальные вызовы времени, осмысливает причины проблем и противоречий, которые мучают или пугают современника – причины того, что мы называем «злобой дня». Но она делает это с позиций постижения вечных проблем и противоречий человека, а не растворяется в «злобе дня».
Более того, если публицистика на злобу дня лишь усиливает «ЗЛОБУ дня», то ее точно нельзя назвать философской публицистикой.
Наверное, лучше вообще обойтись без такой публицистики.
4
Иногда, а может и часто, философский публицист и просто публицист уживаются в одной личности.
Например, Вольтер был выдающимся философским публицистом, который поднимался над злобой дня. Но время от времени он превращался в просто публициста, растворяющегося в «злобе дня».
И это касается многих авторов, создавших шедевры философской публицистики.
Публицистика притягивается к «злобе дня», как магнит. Но она может усиливать эту злобу, а может освобождать от нее.
И тогда она становится философской публицистикой.
Комментариев нет:
Отправить комментарий