В первые дни сентября 1812 года этатическая тень Западной Империи накрыла весьма значительную часть России, — громадную просто — по обширности земель и протяжённости дорог: губернии Смоленскую и Московскую, захватив и частю Калужскую, и, немного по краю, Тверскую. Ещё две губернии, Тульская и Владимирская, в эти недели пребывали в предельном напряжении, по прицелом острых стрел на картах, — почти не было сомнений, что Наполен двинется дальше, туда. Политическое значение этих земель — о том и говорить излишне: это действительно — сердцевина России; собственно, Российская Империя началась с года притяжения к азиатской Московии — отвоёванных у Литвы и Польши земель старой Руси, с соединения Москвы и Смоленска.
С этого дня возникла новая государственность — сюрреалистически сложная. Новая страна, очередное наполеоновское походное военно-полевое государство: наполеоновская Россия. Эта государственность, несомненно, существовала, и — даже планировалась заранее: в составе Великой Армии в 1812ом на восток продвигалась штатская, теневая армия, — примерно 30 000 сотрудников окупационной администрации (полноценный корпус!); для руководства этой сетью прибыл Гюг Бернар Маре герцог Бассано, министр иностранных дел Французской Империи, — он остановился в Вильно, столице новорожденного Le grand-duché de Lituanie — Великого Герцогства Литовского, и оттуда, из глубокого тыла, дирижировал административным освоением новых гигантских территорий.
Сколько времени отведено этому эксперименту — никто не знал тогда, в первые недели осени 1812го.
28 июня 1812 года была в Варшаве было провозглашено создание новой державы — она носила временное, походное название: Генеральная Конфедерация Королевства Польского (Konfederacja Generalna Królestwa Polskiego).. Незадолго до того Фридрих Август Саксонский, великий герцог Варшавский, временно передал свои полномочия на территории Варшавии правительству Генеральной Конфедерации; был избран временный правитель — Маршал Конфедерации Королевства: почти восьмидесятилетний князь Адам Казимеж Чарторыйский герба Погонь Литевскей, князь на Жукове и на Клевани, двоюродный брат Станислава Августа Понятовского, последнего короля Польши.
(Князья Чарторыйские яростно, но тщетно рвались к короне Польши за полвека до того и почти век после; 1812ый — это был наивысший взлёт этой семьи).
1 июля 1812 года, в Вильно, столице воссозданного в тот же день Великого Герцогства Литовского, Император Наполеон подписал декрет о временном административном управлении Великой Армии на завоёванных территориях.
На протяжении июля на российских территориях, захваченных Великой Армией, были созваны сеймы — во всех губернских городах, и во многих поветовых; губернии и поветы декларировали своё воссоединение с возрождённой Великой Польшей. В состав Генеральной Конфедерации вошли: две страны, наскоро восстановленные Наполеоном — Великое Герцогство Литовское и Герцогство Курляндия и Семигалия; а также территории с неопределившимся статусом — генерал-губернаторство Белорусское (Могилёвская и Витебская губернии) и половину Волынской губернии (до губернского Житомира дивизии Саксонского корпуса великой Армии так и не дошли).
На этих громадных землях де-юре правил Наполеон, Император Французов, Король Италии и Протектор Рейнской Конфедерации, Медиатор Гельветической Конфедерации, — как Протектор Польской Конфедерации (третьей — созданной им и возглавленной). Официальной интронизации Наполеона как Протектора Польши — не было, хотя поляки просили о ней настойчиво, и даже требовали; Император спешил вслед за своими войсками, и летом 1812го в Варшаве, а потом в Вильно он пробыл очень недолго; но — именем Наполеона подписывались многочисленные приказы, в сотнях административных зданий появились портреты Наполеона — вместо Александра, и в храмах священники на каждой литургии возглашали имена Наполеона и Марии Луизы. Во всех римских и униатских костёлах, а также — во многих православных церквах. Возникли в течение месяца три трона — Польша, Литва и Курляндия, — пока что призывно пустые, без монархов; и ещё — будоражили грандиозные возможности: в Витебске местная шляхта обсуждала проект государства Белая Русь, на Волыни местная шляхта уже готовила восстание — в надежде на взятие Киева и на воссоздание трона Гетмана (а то и Короля) Украины; по плану бригадного генерала Сокольницкого предполагалось создание герцогств в Полтаве и в Чернигове, и далее на юго-восток — зыбко намечалось Королевство Дон (или Козакия), и ещё — государство Наполеонида (в Новоросии и на Кубани).
Россия для Наполеона и для всей Великой Армии начиналась — к востоку от границ Смоленской губернии, зона абсолютного преобладания Православия. Правда, по тому же проекту Сокольницкого предполагалось вернуть в состав Великой Польши также герцогство Смоленское. Этот вариант при случае обсуждался во время стояния в Москве (что-то такое слышал, — и помянул вскользь в свои записках, — старый эмигрант Франуса д’Изарн шевалье де Вильфор; он же приписал Императору Французов совсем уж невероятное намерение — создание герцогства Петербургского).
Государственность, созданная Наполеоном на территории внутренней России, оставалась без точного наименования; но она — была. Возникли два генерал-губернаторства : в Смоленске и в Москве, и при них — два местных муниципалитета в центральных городах.
В Смоленске на должности генерал-губернатора пребывал два месяца — с 27 августа до 29 октября 1812 года, — дивизионный генерал Луи Барагэ д’Илье, граф Империи (Louis Baraguey d’Hilliers, 1764 + 1813), в прошлом — командир дивизии в Итальянской Армии под командованием принца Эжена де Богарнэ; после него, до 17 ноября, — дивизионный генерал Анри Франсуа Шарпантье, граф Империи (Henri-Francois-Marie Charpentier, 1769-1831.), до того — начальник штаба Итальянского Корпуса, ближайший сподвижник принца Эжена де Богарнэ. Военным губернатором (комендантом) был сначала бригадный генерал Антуан Анри Жомини, барон Империи, (Antoine-Henri Jomini; 1779 + 1869), (будущий российский военный теоретик), затем бригадный генерал Жозеф Барбанегр, барон Империи (Joseph Barbanègre, 1772 +1830); оба — сподвижники Маршала Нея. Муниципалитет Смоленска возглавлял титулярный советник Василий Матвеевич Ярославцев.
О Московском генерал-губернаторстве (генерал-губернатор Эдуар Мортье герцог де Тревиз, Маршал Франции, комендант — дивизионный генерал граф Эдуар Мийо, мэр — купец Пётр Находкин) подробнее будет изложено — ниже.
Несомненно, наполеоновская Россия, российская наполеониана, — внезапный эксперимент, войной начатый и войной прерванный, — это наиважнейшая составляющая истории нашей страны; но это — скрытый, до сих пор угрюмо упрятанный фрагмент.
Историки два столетия подряд старательно (и возмущённо) отворачивались от этой станицы истории; не то, чтобы умалчивали, но настаивали: наполеоновские проекты преобразования Москвы, а то и России, — это не только стыдно (с высот патриотической мифологии), но и — прежде всего, — случайно, обрывисто, незначительно. Не стоит внимания.
Действительно, административная конструкция Наполеона в России была недолговечна: тридцать пять дней в Москве, три месяца и пять дней в Смоленске. Эта структура сочетала в себе драконью убийственную силу (сто тысяч штыков, двести орудий и стратегическое имя Наполеона — только в Москве) и почти нежиснеспособную хрупкость (поскольку была выстроена вопреки всему — истории, языку, религии, климату, географии, военной и политической ситуации). До сих пор, при любом прикосновении к этому давно уже, казалось бы, истаявшему, рассыпавшемуся в исторический прах явлению, ощущается некая тревога: а вдруг эти двухвековой давности противоречия сохраняют некую тлеющую до сих пор опасность, и при неосторожном прикосновении — полыхнут вполне актуальным взрывом.
СМОЛЕНСК. СВЯЩЕННИК ЛЕОНТИЙ ШИРЯЕВ
В разгар лета 1812го Наполеон поневоле прикоснулся к Церкви Востока; не духовно, даже не познавательно, а – географически: первые проблески Восточной Церкви в Литве, затем – полуправославный Витебск, потом – глубинно-православный Смоленск.
Первая продолжительная стоянка Наполеона в зоне преобладания Восточной Церкви – это губернский Витебск, там он пробыл с 16 (26) июля до 14 (1) августа. Ставка его была размещена в губернаторском дворце на Успенской горке. В одной из комнат была развёрнута походная капелла, служил там местный ксендз Полонский. Рядом находился огромный православный Успенский собор (за двенадцать лет до того изъятый у католиков).
С 14 (1) августа Наполеон начал движение всех своих главных сил на Смоленск. 15 августа 1812го Император провёл, стягивая свои войска, в деревне Корытня, в 19 километрах к западу от Смоленска. Это был сорок третий день его рождения, — официально день Святого Наполеона, главный ежегодный праздник Империи.
С 19 по 25 августа (с 6го по 12е) Наполеон провёл в Смоленске. Известно, что при вступлении в город Наполеон остановился у Успенского кафедрального собора. И вроде бы – зашёл в него (пор другим сведениям, обнажил голову перед храмом, когда вступал в город). Император высказал восхищение этим храмом, приказал поставить охрану.
В Смоленске был сформирован временной муниципалитет, и в него вошёл иерей о. Леонтий Ширяев (с прихода в селе Яковлевичи Ельнинского уезда) и титулярный советник Николай Григорьевич Великанов, помощник секретаря Смоленской духовной консистории. То есть: уже в Смоленске администрация Великой Армии пыталась волечь православное духовенство в структуры управления. Ничего подобного в России не бывало со времён средневековья.
Ещё до того, как Великая Армия вощла в пределы Московской губернии, были отмечены случаи, когда солдаты и офицеры Наполеона требовали, чтобы в православных храмах шли богослужения.
Вот, к примеру: село Покровское, Ельнинский уезд, Смоленская губерния. Об этом случае упомянула в своих воспоминаниях дочь местного помещика — Мария Сергеевна Транковская, в девичестве Николева. (1807 + 1878). («Русский Архив, 1893, № 10. Черты старинного дворянского быта»).
«Всё это происходило дня за три до 15 августа. Но вот, наконец, наступило и оно. Священник села, Пётр Степанович Белогорский, видя, что в село наезжают лишь партии казаков и мелкие отряды неприятеля, решил, ради праздника Успения, служить обедню. Церковь, однако, не привлекла молящихся своим благовестом. Уже пропели Херувимскую, и священник, со своим диаконом Иаковом, приступили к большому выносу, стараясь не обращать внимания на приближающийся шум и топот, как вдруг гланвые западные двери с шумом отворились и из них посыпались Французские солдаты в киверах и полной амуниции. «Вы не можете себе представить моего положения, — рассказывал нам впоследствии отец Пётр. «Боюсь выйти из алтаря; думаю, убьют, вырвут потир из рук, поджилки, руки. Ноги так и ходят от страха; наконец, решаюсь, говорю диакону: выйдем, что Богу угодно, пусть то и будет! Вышли мы оба с сосудами, а церковь, вместо обыкновенных прихожан, полнёхонька солдатами с ружьями, но все они стоят смирно. Начинаю поминать Государя Александра Павловича; лишь вымолваил имя, неприятели, как видно, поняли, и мгновенно крикнули, как один человек: «Наполеон, Наполеон!». Нечего делать, грешный человек, помянул я тут и Наполеона; они, услыша это, закричали: виват, виват! Затем угомонились и стояли чинно, до конца службы, и, по отпусте, когда я благословил предстоящих, вышли из храма вслед за своим начальником; а мы давай Бог ноги, схватили, что поценнее, из утвари, и скорее попрятались в рожь, где уже нашли свои семьи, а церковь заперли, оставив на произвол судьбы. Ночью, видя, что всё тихо, мы снова к ней прокрались, нашли, что всё в целости, и, как могли, попрятали церковные вещи, что под пол, под каменные плиты, что в слуховое окно. Во ржи просидели мы целую неделю, меняя места, питаясь зёрнами, растирая колосья в ладошках. Узнав, что неприятель двинулся далее, мы решились выйти, и нашли наши дома ограбленными, церковь же в целости».
До самой смерти своей отец Пётр совестился, что вынужден был помянуть Наполеона, и только утешался соображением, что иначе, может быть, не уцелел бы и храм».
Рождество Богородицы – 15 августа по российскому церковному календарю, 28 августа по новому; но, быть может, Мария Транковская неверно поняла священника, или сам священник спутал даты. Очень похоже, что вторжение благочестивых солдат Великой Армии в храм произошло 15 августа (2го по григорианскому календарю), — в день Святого Наполеона, главный праздник Империи и Великой Армии.
ПРИНЦ ЭЖЕН ДЕ БОГАРНЭ И СВ. САВВА СТОРОЖЕВСКИЙ
** Неясное, достаточно странное, но неоспоримое влечение к византийскому обряду испытывал командующий 4го Итальянского корпуса – сын Императрицы Жозефины, — дивизионный генерал Эжен де Богарнэ де ля Фертэ, принц Империи, наследный принц Франкфуртский и принц Венецианский, вице-король Италии. Когда его корпус занял уездный город Звенигород, то принц Эжен спас от разграбления древний Сторожевский монастырь. Это произошло 14 (2) сентября, в день вступления Великой армии в Москву.
Сохранилось странное предание: что, когда принц Эжен де Богарнэ заночевал в монастыре, ему явился старец в белом одеянии – сам св. Савва Сторожевский, основатель монастыря (живший в XV столетии), основатель монастыря; и сурово приказал принцу сохранить обитель неприкосновенной.
Впрочем, сам Эжен де Богарнэ не оставил никаких свидетельств об этом случае. Первым о чуде св. Саввы поведал рязанский гражданский губернатор, Пётр Петрович Новосильцев, (1797 + 1869); а ему, якобы, рассказал о чуде Максимилиан Евгеньевич де Богарнэ, герцог Лейхтенбергский, сын вице-короля Италии, — при случаной беседе в Москве, 26 августа 1839 года Но Новосильцев тоже не оставил никакой собственноручной записи. Его рассказ в 1874 году опубликовал знаменитый литератор Михаил Погодин, в книге «Простая речь о мудреных вещах» под заголовком «Эпизод из жизни принца Евгения, вице-короля Италийского».
Дмитрий Благово, в своей знаменитой книге «Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные е внуком Дмитрием Благово», (первая публикация – 1878), сообщил, что об этой истории слышала его родная бабушка – старая коренная москвичка Елизавета Петровна Янькова, урождённая Римская-Корсакова (1768 + 1861). Она так излагала (по словам внука) это странное наполеоновское чудо:
«Слышала я, что и в Саввине монастыре, что возле Звенигорода, в 1812 году тоже все обошлось благополучно. В монастыре со своим отрядом квартировался тогда пасынок Бонапарта, сын Жозефины, Евгений Богарне, которому было ночное видение и во сне сказал ему преподобный Савва, что если он не коснется монастыря и его имущества, то будет невредим и возвратится на родину благополучно.
Тогда Богарне велел приставить караул к церкви, а церковь запер, ключи взял к себе и, кроме того, запечатал двери, и повторил всей своей команде, что если кто-нибудь чего бы то ни было коснется в монастыре, то он тут же велит того расстрелять. И благодаря этой предосторожности в монастыре все осталось неприкосновенным. Мало того: принц Богарне такую веру возымел к святому Савве, что перед отъездом из монастыря просил себе от настоятеля его икону и благословение. Он оставил ее сыну своему, и заповедал ему, что если ему случится быть когда-нибудь в России, чтобы он непременно побывал когда-нибудь в обители святого Саввы и поклонился его мощам. И точно, лет тридцать спустя, в сороковых годах, принцу Максимилиану Лейхтенбергскому пришлось быть в Москве; он вспомнил, что заповедал ему отец, и благоговейно исполнил его благочестивое желание и при этом рассказал случившееся с его отцом». Существование такого предания в семье Богарнэ де Лейхтенберг подтвердил правнук принца Эжена, — герцог Георгий Николаевич Лейхтенбергский, в статье «Семейное предание» в журнале « Pусская Cтарина» за 1914 год.
КОРОЛЬ ДЖОАКИНО МЮРАТ И ХРАМ КАЗАНСКОЙ БОЖИЕЙ МАТЕРИ В КОЛОМЕНСКОМ
Есть основания полагать, что Джоакино Наполеоне, король Обеих Сицилий, — то есть Жоашен Мюрат, Маршал Франции, по рангу второй, после Наполеона, офицер Великой Армии, – благоволил к Православию. Следует отметить, что Мюрат, с короной Обеих Сицилий, унаследовал обязанности, весьма чтимые именно в мире Православия, особенно в России: стал хранителем величайшей святыни – мощей св. Николая Чудотворца в городе Бари; туда и в мюратистские годы постоянно прибывали из России паломники. Среди подданных короля Джоакино в Калабрии и Апулии было около пятидесяти тысяч арбереши — то есть албанцев, — которые, хотя и вынуждены были подчиниться Римской Церкви, за два века до того, — бережно сохраняли византийский обряд и греческий язык в качестве богослужебного.
Известно: в тот же день, 14 (2) сентября, утром, по пути в Москву, король Мюрат спас от разгрома храм в селе Коломенском.
Василий Верещагин, (1842 + 1904), художник, в своей книге «Наполеон в России» — писал: « Священник Казанской церкви, села Коломенского, близ Москвы, рассказывал мне, со слов своего покойного тестя, что тот, будучи мальчиком, спрятался от французов в печку и, когда вечером, соскучившись и проголодавшись там, начал плакать, они его вытащили, обласкали и утешили сахаром. Вся священная утварь этой церкви была похищена солдатами, но священник пошел к Мюрату, остановившемуся невдалеке, и со слезами умолил возвратить вещи, нужные для богослужения — их разыскали и отдали ему; надпись на одном из серебряных сосудов свидетельствует об этом».
МОСКОВСКОЕ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРСТВО ВЕЛИКОЙ АРМИИ
** Уже 17 (5) сентября 1812 года начальник Главного Штаба Великой Армии, Маршал Франции Луи Александр Бертье герцог де Ваграм владетельный принц Невшательский, подписал приказ от имени Императора – о создании временной военной администрации de la ville et de la province de Moscou, города и провинции Москвы.
Возглавил эту институцию командующий Молодой Гвардией — Адольф Эдуар Казимир Мортье герцог де Тревиз, Маршал Франции, (Adolphe Edouard Casimir Joseph Mortier duc de Trevise (1768 + 1835), , кавалер Большого Орда почётного Легиона и португальского ордена Христа (Grand aigle de la Légion d’honneur и la croix de l’ordre du Christ du Portugal. Этот Маршал — величественный, как бронзовый памятник, медлительный пикардиец, сын крестьянина; — к тому времени ровно двадцать лет провёл непрерывно на театрах военных действий; за год до похода в Россииюон успешно воевал в Испании.
Губернаторский штаб был развёрнут во дворце на Маросейке, которым владела графиня Варвара Петровна Разумовская (сейчас — Маросейка 2/15).
В свите генерал-губернатора вскоре появился русский переводчик — Фёдор Яковлевич фон Граве (1784 + 1828), 28летний российский дворянин (из семьи голландского происхождения), лютеранин по вероисповеданию, сын коллежского советника, по рождению петербуржец, но отрочество и юность проведший в Москве, бывший воспитанник Благородного Пансиона при Московском Университете. (См. Андрей Серков. Энциклопедия российского масонства, М. 2001, с. 267). Откуда взялся этот молодой человек взялся, при каких обстоятельствах он занял столь зыбкий и странный пост, — неведомо; воспоминаний Фёдора фон Граве, кажется, нет; (и — жаль): несмоненно, этот лингвистический посредник между генерал-губернатором и населением города поневоле обрёл внушительное влияние на дела: все сношения генерал-губернатора с городом шли через него; быть может, это малоизвестный персонаж был, особенно в первые дни, самым могущественным из русских — внаполеоновской Москве.
Был назначен военный комендант города Москвы – дивизионный генерал граф Антуан Дюронель (1771 + 1849), командир бригады Элитных жандармов Императорской Гвардии при Главной Квартире. Уже через несколько дней его сменил на посту военного коменданта дивизионный генерал граф Эдуар Жан-Батист Мийо (Edouard Jean-Baptist Milhaud; 1766 + 1833). Комендатура была размещена в большом доме на улице Мясницкой (владелец этого строения — гжатский купец Григорий Чороков с братьями).
Был назначен также – intendant general de la ville et de la province de Moscou, генеральный интендант города и провинции Москва — Жан Батист Бартелеми барон де Лессепс (Jean- Baptiste Barthelemy baron de Lesseps, 1766 + 1834), в прошлом — известный путешественник, бывший генеральный консул Франции в Петербурге (эту же должность занимал его отец).
Генеральный интендант расположился в обширном особняке на Пречистенке. Хозяйкой этих аппартаментов была жена отставного генерал-поручика Елизавета Михайловна Ермолова, урождённая княжна Голицына (1767 + 1833); её муж был известен тем, что в 1785 году побывал очередным фаворитом Екатерины II. (Сейчас в этом здании, многократно и жестоко перестроенном — пожарное депо: Пречистенка, 22/2).
Здесь же обосновались и другие сотрудники интендантской службы Великой Армии, подчинённые барона де Лессепса (среди которых был тридцатилетний Анри Бейль, будущий писатель Стендаль, — один из тридцати тысяч наполеоновских чиновников, предназначенных для управления Россией).
Именно на барона де Лессепса была возложена вся работа по взаимодействию с местным населением. В его обязанности входило гражданское управление Москвой и территорией Московской губернии; в некоторых документах должность де Лессепса обозначена гражданским термином: префект Москвы. Самым усердным соратником де Лессепса стал преподаватель французского языка из Московского университета, магистр Фредерик Виллерс (родом эльзасец, насколько можно судить, вдохновенный бонапартист, он намеренно остался в Москве, чтобы служить Императору Наполеону).
21 сентября начальник Генерального штаба Бертье герцог де Ваграм предложил распределить корпуса по всей Московской губернии – на зимние квартиры. К югу от Москвы (Подольск, Серпухов, Звенигород) должен был встать 1ый корпус (Маршал Даву принц д’Ауэрштадт); к западу ( Можайск, Руза, Верея) — 8-й Вестфальский пехотный корпус (дивизионный генерал Жюно герцог д’Абрантес); на севере (Дмитров, Клин, Волоколамск), — 4-й Итальянский пехотный корпус (дивизионный генерал принц де Богарне); на северо-востоке предполагалось поставить 3ий корпус (Маршал Ней принц де ля Москова); юго-восток — Бронницы и Коломна – должен был занять 5-й Польский корпус (дивизионный генерал принц Понятовский). В Москве, по этому плану, оставалась Императорская Гвардия — Старая и Молодая.
НОВОДЕВИЧИЙ МОНАСТЫРЬ КАК ФОРТ НАПОЛЕОНА
Московские монастыри вскоре привлекли внимание Наполеона, но это было — совсем не духовное увлечение. Император Франции, в стратегическом измерении, внезапно оказался в роли великого князя Московского времён Даниила Святого, Дмитрия Донского, Василия Тёмного; а российские войска — словно армии ханов Крыма или Казани, грозили ему с юга и с востока. Наполеон зорко усмотрел в расположении обителей — средневековую систему фортификаций.
Герцог Коленкур:
«Через несколько дней по возвращении в Кремль император во всеуслышание заявил, что он принял решение и останется на зимних квартирах в Москве, которая даже в ее нынешнем состоянии дает ему больше приспособленных зданий, больше ресурсов, больше средств, чем всякая другая позиция. Он приказал в соответствии с этим привести в оборонительное состояние Кремль и монастыри, окружающие город… Император почти каждый день объезжал верхом различные районы города и посещал окружающие его монастыри, высокие стены которых делали их похожими на маленькие крепости. Он часто распространял эти разведки па довольно далекое расстояние. Монастыри были заняты сильными гарнизонами или же служили казармами для наших войск. Император приказал устроить в монастырских стенах бойницы с таким расчетом, чтобы оборону могли вести небольшие отряды, — на случай, если армия выступит из Москвы, чтобы дать сражение неприятелю».
Точно известно, что Наполеон лично выбрал под форт обширный монастырь, ближний по отношению к Кремлю — женский, Богородице-Смоленский Новодевичий, на Девичьем поле, в конце Пречистенки.
Эта трёхвековая обитель, — действительно, строенная в грозные времена, в XVI столетии прикрывавшая Москву с юго-запада, — высокие стены и мощные башни; она была расположена в обширной котловине, на пологом склоне Воробьёвых гор; рядом — река Москва. Этот монастырь военные власти освоили сразу: там разместился особый гарнизон, встал на постой некий генерал, весьма любезно и бережно относившийся к монахиням и к духовенству; были устроены продовольственные склады, в частности, свезено около сорока больших бочек вина.
(Совсем рядом с Новодевичьим монастырём устроил свою штаб-квартиру барон Бартелеми де Лессепс).
Наполеон появился в монастыре 23 сентября. Сохранились чудесные воспоминания скромного очевидца, опубликованные полвека спустя: «Московский Новодевичий монастырь в 1812 году. Рассказ очевидца – штатного служителя Семена Климыча». Русский архив, 1864, Вып. 4″; записал рассказ дряхлого старика монастырский священник Гиляров.
Семён Климович рассказывал: «»Наполеон, как приехал к нам в монастырь, то ещё накануне приказ был, чтобы было чисто, а то они всё загадили, потому что они слабы натурой были, станет на камень, а загадит камня два или три, даже во всех местах, то всё обчистили. А как приехал, то с ним было сорок человек его гвардии, объехал Собор и Успенье, никуда не входил и с лошади не слазил, поехал с монастыря, и мы стояли внутри у ворот, а как подъехал, то мы ему все поклонились; а житник указал, что алой палимаш (плюмаж К. С.), зелёное перо, мундир тёмно-зелёной, то Наполеон».
Наполеон лично распорядился — мерами по превращению обители в форт: снаружи возвели значительную насыпь. Для этого был взорван небольшой храм св. Иоанна Предтечи, примыкавший к монастырской стене (это был единственный храм, преднамеренно и полностью уничтоженный по приказу Наполеона).
Но Успенский собор, главный в монастыре, действовал непрерывно. Семён Климович: «… служба была в Соборе с благовестом, служили отец протопоп с диаконом, а пели монахини. Начальники спросили, кого за обедней поминать, Наполеона или Александра, то (генерал, вставший на постой в монастыре) сказал: «Вы поминайте своего императора. Вы ещё не совсем наши».
Другой очевидец, отставной майор князь Пётр Шаликов: «Новодевичий монастырь видел супостата, Наполеона, в святой своей ограде, которую осматривал он со вниманием и перед главными воротами которой вскоре явилась высокая батарейная насыпь с глубоким рвом, а самые ворота были заложены брусьями. Вообразите мучительное беспокойство страшной неизвестности, в которой до самого побега французов находились робкие, беззащитные девы, — что будет с монастырём и с ними! Но Бог, которому они посвятили себя, спас их невредимо; батарея и тогда же сделанный на противной стороне пролом в стене остались — грозными следами какого-то злого намерения, и только».
(«Историческое известие о пребывании в Москве французов 1812 года. М.1813).
В эти же дни ближайшие окрестности Новодевичьего монастыря заполнили дивизии самого большого корпуса Великой Армии, — Первого. Командующий корпусом, Маршал Луи Николя Даву герцог д’Ауэрштедт принц д’Экмюль устроил свою резиденцию поблизости — в доме фабриканта Милюкова, у окраины Девичьего Поля. Рядом, в загородном дворец Нарышкиной, расположилась канцелярия Даву и, видимо, его штаб. Тут же, на Девичьем Поле, в доме князя Щербатова, встал некий «капитан Кобылинский» — то есть полковник Флориан Кобылинский, барон Империи (1777(74?) + 1843), опытный разведчик, шеф так называемого «Бюро Даву» — специализированной разведгруппы Первого корпуса, которую герцог Даву создал ещё -а год до того, в Гамбурге.
А через неделю, видимо, с 1 октября 1812 года, герцог Даву переселился со своим штабом непосредственно в Новодевичий монастырь.
24 СЕНТЯБРЯ. МУНИЦИПАЛИТЕТ
** Первые дни после своего назначения барон Бартелеми де Лессепс расположился в доме московского купца Дюлона (пока не установлено — где был этот дом); здесь он и создавал новое правительство Москвы. Хозяин дома, московский 2ой гильдии купец Яков Антонович Дюлон, (француз, но уже давно — российский подданный), усердно помогал интенданту, — поневоле, как он потом показывал на допросах. Вероятно, Дюлон был давним агентом разведки Великой Армии; по крайней мере, де Лессепс был знаком близко ещё по прежней своей жизни в России.
Но главным деятелем в эти дни стал эльзасец Фредерик Виллерс; собственно, именно он и был организатором московского инструмента власти Великой Армии.
Муниципалите возник 24 сентября 1812 года. В этот день Виллерс изыскал нескольких богатых московских купцов. Помогал их стягивать на собрание Дюлон, — видимо, он называл имена и адреса. Были доставлены в дом Дюлона, в кабинет интенданта, почтенные второ- и первогильдейные купцы, — отец и сын Находкины, Котов, Коробов, Козлов, Коняев, Исаев и некоторые другие. На совещании были и другие «разного звания людей в достаточном числе».
Бартелеми де Лессепс объявил: именем генерал-губернатора создаётся московское «отеческое правление», на должность мэра назначен администрацией купец 1ой гильдии Пётр Находкин; затем распределили по своему усмотрению прочие должности.
Всего в состав правления Москвы вошло 25 человек.
Купцы пытались отговориться, но барон де Лессепс действовал сурово (как и впоследствии); он пригрозил, что в случае отказа «будет с ними худо» (как показал на допросе Пётр Находкин).
Впрочем, Яков Дюлон (в Муниципалитете — в ице-мэр и глава Бюро по надзору за дорогами) на допросе в 1814 году утверждал совсем иное: купцы сошлись в этот день в его доме добровольно; и если он хотя бы отчасти говорил правду — то может опрокинуться столь привычная, безусловно в России довлеющая надо всем, окаменелая за два века версия наполеоновской Москвы.
( И это — шёпот Истории, к которому следует всё же остро прислушаться; сквозь бравурный грохот патриотических сценариев 1812го, — и: ещё глубже, — сквозь сбивчивый хор оправданий того времени, — изредка, совсем придавленно, звучит нечто иное: не утверждение, а — сомнение, пугливый вопрос. Вот: 23 сентября (или раньше) — протоиерей в Свято-Даниловом монастыре спрашивает у французского генерала: кого поминать на литургии, Наполеона или Александра ? А 24 го сентября московские купцы сами, рассудив и сообразив нечто между собой, идут к наместнику Наполеона — сами, по каким-то своим соображениям).
Все прочие наполеоновские муниципалы единогласно отвергали показания Дюлона.
(И практиески все они были освобождены от суда и вообще каких-либо репрессий; но сам Дюлон был наказан предельно жестоко: лишение доброго имени и прав состояния, ссылка на поселение в Сибирь).
Сохранился документ, от 24 сентября 1812 года, — «Временные должности предварительной московской муниципальности». Его подписал барон де Лессепс, визировал — герцог Мортье. Видимо, это положение огласил де Лессепс на собрании в доме Дюлона. На Муниципалитет были возложены следующие обязанности: «1. Обеспечение квартирования войск. 2. Обеспечение города продовольствием. 3. Забота о госпиталях. 4. Вспомоществование «бедным». 5. Содержание улиц, дорог и мостов. 6. Обеспечение безопасности и спокойствия. 7. Вeдение «наказательною полициею и мирным содействием». 8. Проведение дважды в неделю заседания муниципального совета, на котором должны обсуждаться меры по реализации задач деятельности муниципалитета. 9. Помощь в работе «мастеровых, какой бы нации ни были, назначением им места, где бы им можно было вольно заниматься их рукоделием и работой и платежом за их труды». 10. Проведением богослужений в церквях. 11. Поиском средств для функционирования городских служб и «содержания жителей оного». 12. «Укротить беспокойствие обывателей, ободрить их на предбудущее время и возвратить всеобщее доверие, которое есть единственное средство, чтоб усладить их участь».
Одновременно, — видимо в то же день, по крайней мере, до 27 сентября, — был создан ещё один нструмент, более твёрдый — московская «всеобщая полиция». Назначен были два генеральных комиссара — оба французы: тот же Фредерик Виллерс и некий Пюжо; офис управления московской полиции разместился на Покровке, в доме князя Долгорукова ( сейчас — Покровка, 4).
Вскоре под муниципалитет был отведён сохранившийся при пожаре дом Государственного Канцлера графа Николая Румянцева, на Покровке, рядом со штаб-квартирой военного губернатора герцога де Тревиз. (Сейчас этот дом — Маросейка, 17).
(То, что Муниципалитет был размещён в доме действующего главы правительства Российской Империи — это уже было многообещающе символично).
27 (15) сентября об образовании Муниципалитета в Москве объявил 22-й бюллетень Великой Армии.
НАПОЛЕОНОВСКИЙ МУНИЦИПАЛИТЕТ МОСКВЫ: БЮРО ПО НАДЗОРУ ЗА БОГОСЛУЖЕНИЯМИ
В составе Муниципалитета было открыто шесть управлений – Бюро. Среди них было выделено особое учреждение, которое можно обозначить как Бюро по вероисповедным делам; у этого Бюро были две трудно совместимые функции: «надзор за госпиталями «и попечение, чтобы Богослужению было уважение».
Возглавил эту структуру только что назначенный вице-мэр — товарищ городского головы, — московский купец 1ой гильдии Пётр Иванович Коробов. Этот шестидесятилетний миллионер, из известной купеческой семьи, – основатель знаменитой на всю страну фабрики лакированных изделий в подмосковном сельце Данилково Мытищенского уезда, (предприятие открылось в 1795 году); поначалу он производил лакированные козырьки, и разбогател на поставках этого товара для армии; где-то около 1800 года он ездил в герцогство Брауншвейг, на фабрику Иоганна Штобвассера, откуда вывез технологию изделий из папье-маше; и — развернул производство дешёвых табакерок, на которые спрос был огромен.
Были назначены его помощники: московский купец 3 гильдии Иван Козьмич Козлов, московский купец 2 гильдии Григорий Никитич Кольчугин, гоф-маклер Коммерческого банка и маклер Московской Учётной Конторы, а также надворный советник Иван Кульман, старший штаб-лекарь Московской Управы Благочиния. Если всмотреться в их биографии, оказывается, что персоны эти – весьма незаурядны.
33хлетний Григорий Кольчугин, сына московского купца 2ой гильдии, — и при этом, что весьма необычно, воспитанник действующего гражданского губернатора Москвы: в детстве по неведомой причине его взял в свой дом капитан Николай Васильевич Обресков, и купеческий сын воспитывался вместе с детьми этого офицера из видной дворянской семьи, получил отличное образование, владел свободно французским, латинским, немецким языками. Его благодетель, Николай Обресков впоследствии — тайный советник, сенатор, с 1810го — московский гражданский губернатор; этот пост он занимал и в 1812ом.
Купец Иван Кузьмич Козлов — тоже весьма необычный купец: человек образованный, один из учредителей Московской практической коммерческой академии. (А его сын, Василий Иванович Козлов, (1792 + 1825), рано умерший, — личность весьма известная в начале 1820х, плодовитый журналист и переводчик, редактор знаменитой газеты «Русский Инвалид»).
Козлов попал в Муниципалитет, по его показаниям, случайно, — потому, что был знаком с Находкиным. 24 сентября Фредерик Виллерс, по приказу барона де Лессепса, прибыл к Находкину, уже намеченному на пост мэра; и сразу же в доме Находкина появились ещё два купца: Иван Козлов и Иван Петрович Исаев (назначенны в тот же день помощником Дюлона в Бюро по надзору за содержанием дорог). Дюлон утверждал (но ему не поверили) что именно эти купцы по своей воле явились к де Лессепсу.
КУПЕЦ КОЗЛОВ В ДАНИЛОВОМ МОНАСТЫРЕ
Для данного исследования важно одно обстоятельство, никем не замеченное до сих пор: в первые дни московской наполеонианы, во время пожаров, купец Иван Козлов крылся в Свято-Даниловом монастыре; там проживал в первые недели оккупации, а может быть, и всё время, — прямо в храме, вместе с братией.
В отчёте о судьбе московских монастырей, который был составлен в 1817 году для министра князя Александра Николаевича Голицына, говорится:«На третий день (18 (6) сентября) неприятельский чиновник с офицерами и солдатами заняли настоятельские и братские покои; братия и московский купец Иван Козлов жили в церкви. Ворота запирали. В одно время партия Поляков, вдираясь в монастырь, порубили ворота и один Поляк пролез уже; но священник Иван Васильев обманно закричал, что в монастыре живёт князь Понятовский; влезший Поляк и вся партия отбежала тот монастыря. Жившие в монастыре неприятели, особливо офицеры, хотя часто ходили в церковь, ничего не касались, но всё осматривали. Один офицеры, видя перед иконой свечу, потребовал себе такую же; но от образа не велел брать».
Следовательно: Козлов был и раньше как-то связан с Даниловым монастырём; и это обстоятельство решающе важно — для данного исследования.
Свято-Данилов монастырь на Даниловом валу, самый в столице древний, к началу XIX века был не слишком заметен и не значитетен (он не обладал большими землями, и братия его была немногочисленна): но ему оказывал особое покровительство Платон, митрополит Московский и Коломенский. В 1811 году настоятелем Свято-Данилован монастыря был назначен архимандрит Ираклий (Евреинов, 1743 + 1815), родом из украинских дворян; он был особо доверенным помощником митрополита Платона, и неофициально руководил долгие годы финансовыми и хозяйственными делами Московской епархии (прежде он был настоятелем Богоявленского монастыря). В 1812ом казна Свято-Данилова монастыря была вывезена в Троице-Сергиеву лавру (близ которой жил и сам митрополит Платон); архимандрит Ираклий выехал, видимо, туда же.
Таким образом, намечается — конечно, только предположительно, и весьма зыбко, — тоненькая, едва заметная линия, связывающая: Бюро вероисповеданий наполеоновского Муниципалитета — с бежавшими из Москвы правителями Московской епархии, и самим митрополитом Платоном.
КОЗЛОВ И КОЛЬЧУГИН: РОЗЕНКРЕЙЦЕРСКИЙ СЛЕД
** Волнующе острая интрига просматривается – в следующем: по крайней мере, двое из троих помощников шефа Бюро по надзору за порядком богослужений – это московские масоны, причём, может быть, не низшего градуса.
Несомненно, масоном был Григорий Никитич Кольчугин; его отец, купец 2ой гильдии Никита Никифорович Кольчугин – это виднейший в 1780х московский розенкрейцер, торговец герметической литературой, запрещённой в том числе, приказчик знаменитой новиковской Вольной Типографии, который был под арестом и на допросах – по делу Ивана Новикова. (Престарелый масон Никита Кольчугин вместе с сыном пережил всю эпопею 1812го, и член наполеоновского Муниципалитета постоянно с отцом советовался; в своих воспоминаниях Григорий Кольчугин писал: » … Окончивши присутствие, взявши себе один экземпляр печатного о муниципалитете и полиции постановления, пришел в дом, рассмотря оные, посоветовавшись с родителем, положили избегать присутствия, чтоб никаких журналов не подписывать…»).
Вполне вероятно, тяготел к масонству и Иван Кузьмич Козлов; по крайней мере, когда его сын, Василий Козлов, студент Московского университета, в 1814 году прибыл в Петербург в поисках работы, его взял на службу и всячески опекал известный Павел Павлович Помиан де Пезаровиус (1776 + 1847), мастер стула ложи «Пеликан», в 1818 – 1819ом – один из ведущих идеолого российского масонства, член Директориальной ложи «Астрея», а также член легендарной петербургской ложи «Полярная Звезда». (А косвенные связи — вообще удивительны: Пезаровиус с 1818 года числился в почётным членом лож «Казимир Великий» и «Постоянный храм» в Варшаве, — а в этих ложах почти поголовно все члены были отставными офицерами Великой Армии). Этот Павел Павлович – он же Пауль Вильгельм Помиан де Пезаровиус, сын лютеранского пастора из Вольмара, Лифляндской губернии, живший смолоду в Петербурге, — никак не мог быть ни родственником, ни другом московского купца Ивана Козлова; стало быть, во благо сына сработала масонская их взаимосвязь.
К слову, следует отметить, что Фёдор фон Граве, переводчик герцога Мортье, был весьма предрасположен к франк-масонским идеям; семь лет спустя, в 1819 году он принял посвящение в московской ложе Ищущих Манны, а в 1820х, после запрета масонских лож, стал одним из самых влиятельных деятелем самог упорного, конспиративного, русского
масонства.
Третий советник Бюро вероисповеданий и ухода за больными, — Иван Кульман, — это старый и, кажется, довольно известный московский врач, дослужившийся до значительного для медика чина. О нём писала (в однои из своих знаменитых сейчас писем к Варваре Ланской) — московская барышня Мария Волкова, от 18 (30) ноября 1812 года, из Тамбова: «В первые же три дня по вступлении французов его ограбили, сожгли его дом — словом. он всего лишился. В лохмотьях, питаясь тем, что французы выбрасывали на улицу, в отчаянии.
он просил принять его в лекаря в одном из наполеоновских госпиталей … Этот несчастный человек, служивший нашему Отечеству сорок лет, занимая места, на которых он мог разжиться в течение года, не взял ни гроша …Несмотря на свою честность и бескорыстие, он попал в такое положение, из которого лишь бог может его вывести, и все это благодаря ветренности и неблагоразумию, столь странным в старике…».
Из этих строк следует что надворный советник Кульман добровольно просился на службу в ряды Великой Армии. Он и сам это откровенно подтверждал в своём рапорте: ««Когда всё горело и ни откуда защиты не было, я стал искать какой бы то ни было службы во французской армии…».
(Его коллеги, Коробов, Кольчугин и Козлов, напротив, позже на следствии уверяли, что вступили в Муниципалитет под угрозой расстрела).
Несомненно, доктор Кульман отвечал за вторую функцию Бюро: уход за больными. На первой — наблюдение за вероисповеданиями, — были сосредоточены Козлов и Кольчугин.
Комментариев нет:
Отправить комментарий