И его не смущает тот факт, что готы, по Иордану, считали гуннов выходцами из Поднепровья, потомками своих же готских колдуний (haliurunnae) — значит, похожими на готов, что-то да наводило их на эту мысль — и в оригинале не нечистых духов, но буквально лесных (quos Faunos Ficarios vocant)? Цезарий Гейстербахский повторяет ту же историю, указывая, что изгнанные ведьмы блуждали именно в лесах.
Поинтересуемся оружием, при помощи которого гунны добились выдающихся военных успехов. По сведениям античных авторов эти агрессоры не пользовались свистящими стрелами, прославившими северокитайских шионну, более того, в принципе не употребляли металл для производства своих стрел. «Они воюют на расстоянии с метательными снарядами, имеющими заостренную кость вместо обычных (то есть металлических) наконечников, с чудесным мастерством присоединенными к древку, они также галопируют по местности и сражаются в боевом столкновении мечами, не задумываясь о своих собственных жизнях; и в то время как враги пытаются уберечься от ранения мечом, они кидают арканы из завязанных узлами полос материи на своих противников и вяжут их», — свидетельствует Аммиан Марцеллин.
Обратите внимание, гунны знают металлы, ибо применяют длинные мечи в сражениях верхом, а также бреют железом щеки. Однако острия стрел делают из кости. Кость при хорошей обработке пробивает защиту врага ничуть не хуже, чем сталь. Правда, на производство такого оружия уходит масса сил и времени, для этого требуются особые навыки. Резьба из кости и рогов животных в десятки раз более трудоемка, чем плавка бронзы или меди. Но наконечник получается чрезвычайно легким — следовательно, стрела летит дальше. Это не деградация, как представляется отдельным ученым. Это абсолютно иные традиции — традиции северных лесных охотников на зверя, а не южных кочевников-скотоводов.
Известно, что кость заменяла труднодоступный металл многим древним народам Восточной Европы. Римский историк Корнелий Тацит, например, следующим образом описал финские племена, обитавшие на Русской равнине в начале нашей эры: «Фенны отличаются удивительной дикостью и ужасающей бедностью, у них нет оружия, нет лошадей, нет пенатов. Их пища — трава, одежда — шкуры, ложе — земля. Вся надежда их на стрелы, которые они за неимением железа снабжают костяными наконечниками. Одна и та же охота кормит мужчин и женщин, которые всюду их сопровождают и участвуют в добыче… Не опасаясь ни людей, ни богов, они достигли самого трудного — им даже нечего желать».
После ухода царских скифов из Восточной Европы этот регион надолго утратил роль одного из передовых центров мировой металлообработки. Античный автор Павсаний, отличавшийся вниманием к деталям и скрупулезной точностью в описаниях, так характеризовал обитателей этих мест II века нашей эры: «У савроматов нет железа, ни добываемого ими самими, ни привозного; ибо они менее всех местных варваров вступают в сношение с иностранцами. Но они нашли способ восполнять этот недостаток: на копьях у них костяные острия вместо железных, луки и стрелы деревянные, а наконечники стрел также костяные; на попадавшихся им врагов они накидывают арканы и затем, повернув лошадей, опрокидывают попавшихся в петли». Нельзя не отметить, насколько описание боевых навыков савроматов Павсания схоже с характеристикой модели поведения в битвах самих гуннов.
Сарматские и аланские племена, несомненно, отличались европеоидной внешностью. Аммиан Марцеллин следующим образом описал их облик: «Почти все аланы высоки ростом и красивы, с умеренно белокурыми волосами, они страшны сдержанно-грозным взглядом своих очей, очень подвижны… и во всем похожи на гуннов, отличаются только большей человечностью». Перефразируя римского офицера-историка, можно сказать, что гунны образом жизни вполне напоминали настоящих сарматов, только очень диких и чрезвычайно безобразных внешне.
В этой связи обращает на себя внимание одна реплика, вырвавшаяся у Тацита в его труде «Германия». Характеризуя живших На Востоке Европы бастарнов (кельтов) и феннов (финнов), он замечает, что «смешанными браками они в значительной степени уродуют свою внешность, наподобие сарматов».
Итак, готы считали гуннов потомками их же готских женщин. В «Песни о Хильдебранде» гота принимают за гунна. Агафий Миринейский считал германцев-бургундов (Βουρούγουνδοι) гуннским племенем.
Гунны, если верить античному историку Сидонию, изменяли формы своих голов. Между прочим, это еще один сарматский след в гуннской истории. Дело в том, что задолго до того как гунны стали известны в Европе, подобное же действо практиковали кочевые ираноязычные племена Средней Азии. Вот как это выглядело, согласно сочинению «О воздухе, воде и местности» Псевдо-Гиппократа: «А обычай такой: как только рождается ребенок, руками формируют его череп, пока он еще мягкий. При этом используют повязки и шины, благодаря которым уменьшается округлость черепа. Так осуществляется насильственное вмешательство в изменение формы…». В результате голова становилась длинной, лоб — скошенным, лицо — узким и выступающим в профиль. Деформированные черепа часто встречаются археологам и считаются ярким признаком сарматских древностей, как в Азии, так и в Европе. Самые ранние деформированные черепа археологи обнаружили на территории Средней Азии. Находки из Ферганской долины датируют V—III веками до нашей эры, из Туркмении — практически тем же временем, в Центральном Казахстане носители данных обычаев появились позже — в III—I столетиях до Рождества Христова. На рубеже тысячелетий племена, практикующие вытягивание голов, объявляются в Поволжье. Чуть позже эта традиция широко распространяется среди сарматов Восточной Европы. В целом же ученые отмечают, что в начальный период сарматской истории подобная практика была сравнительно редкой, а в позднее время, напротив, до 80 процентов черепов подвергалось «исправлению». Что касается северокитайских шионну, то они, насколько ученым известно, были вполне довольны своей внешностью и никогда не пытались каким-либо способом править собственный облик.
Иордан передал ценнейший рассказ Приска о дворце Аттилы. Интересны термины, которыми автор определяет это сложное, по-видимому, сооружение. «Обиталище («habitacula») Аттилы представляло собой целое «селение» («vicus»), которое можно было приравнять к «обширнейшему городу». Окружавшие его «стены» были из дерева («lignea moenia»), из отполированных, «блестящих досок» («ех tabulis nitentibus»). Самые «палаты», «чертоги» названы «triclinia», и особо от них отмечены «портики», «porticus», т. е. вероятно, галереи, навесы. Указано, что вокруг строений простирался громадный «двор», «curtis». У Приска в дошедшей до нас части его записок рассказывается о большом поселении или «деревне» (εη μεγίστη… κώ), в которой находилось жилище (τα οικήματα) Аттилы. Это наиболее замечательное из жилищ гуннского вождя было, как записал очевидец, построено из бревен и досок (ξύλοις τε και σανισιν ευξέστοις) и окружено деревянной оградой (περιβόλω ξυλίνω). «Дворец» (βασίλεια) возвышался над остальными постройками, так как был увенчан башнями (πύργοις) и стоял на холме. При посещении Креки, жены Аттилы, Приск рассмотрел различные строения в пределах деревянной ограды: это были дома из досок (εκ σανίδων) и из бревен (εκ δοκων), украшенные резьбой (употреблен глагол εγγλύφω). По со-общению Приска, впервые он увидел Аттилу в шатре (σκηνή) сидящим в деревянном кресле (επι ξυλίνου δίφρου). Тот факт, что шатер Аттилы стоял на холме показывает, что в прошлом гунны были, скорее, болотными обитателями, чем степными кочевниками. На холмистых равнинах главное — спрятаться от сильного ветра, поэтому у степняков самым престижным местом была бы укромная низменность, а не продуваемый всеми ветрами высокий холм. Напротив, жители болот полагают лучшим участком тот, который повыше. Вторично Приск наблюдал гуннского вождя в роли судьи, выслушивавшего, стоя на крыльце, речи тяжущихся. Затем Приск дважды видел Аттилу на пирах в его деревянном дворце. Там были длинные деревянные скамьи-лавы вдоль стен, скамеечки-ослоны и кровати. Аттила ел из деревянной посуды, пил из деревянного кубка — так, как было ему привычно и удобно. В отличие от кочевников, гунны умели делать лодки-долбленки, плоты, занимались рыболовлей. Они сеяли просо, ячмень и, очевидно, другие злаки, топили печи камышом, что опять указывает на болота, и соломой, парились в банях.
Гунны времен Аттилы сажали несчастных на кол. Это один из самых мучительных видов умерщвления, когда под тяжестью собственного тела человек насаживался на вкопанный в землю ствол дерева с заостренным верхним концом. Очевидно, что такая казнь могла прийти в голову людям, обитавшим в местах, изобилующих лесом. У степняков дерево ценилось слишком дорого, его было очень мало. Степные кочевники обычно приводили в исполнение смертный приговор с помощью лошадей — разрывая ими на части несчастную жертву или привязывая ее к хвосту коня и пуская животное вскачь. Даже вождь готов Германарих, как мы помним, не брезговал подобным способом в степях Украины.
Приск совсем не говорит о наружности гуннов вообще и Аттилы в особенности, чего никак бы не случилось, если б эта наружность его поразила, то есть если б она была так безобразна и так отлична от европейской, как это можно заключать из слов Аммиана и Иордана, одного — писавшего о гуннах по слухам, другого — очень враждебно к ним настроенного.Сидоний о гуннах говорит так: «Пешие, они представляются среднего роста; но если видишь их на коне, то они кажутся высокими (procera forma); такими же часто являются они, когда сидят».Так, византийский писатель IX века Феофан рассказывает следующее по поводу смерти римского императора Валентиниана, царствовавшего во второй половине IV века. Однако среднего роста были и сарматы. Савроматы, «народ малорослый и жалкий», восстали против римлян, но были побеждены императором и прислали просить мира. Смотря на послов, Валентиниан спросил: «Ужели все савроматы такого жалкого вида?» — «Ты видишь из них самых лучших», — отвечали послы. Тогда он громко воскликнул об ужасном положении Римской империи, против которой восстают даже такие презренные люди как савроматы. От этого сильного восклицания и энергичного всплеска руками у Валентиниана будто бы лопнула жила, и он истек кровью. Следует обратить также внимание на гуннских женщин. Очевидно, обычай безобразить свое лицо касался только одних мужчин, как «рожденных для битв», по выражению Сидония. Хотя женщины сарматские известны своим участием в войнах, но на безобразие гуннских женщин не встречаем ни малейшего намека. Напротив, в немецкой песне о Нибелунгах говорится о множестве красивых женщин в стране гуннов. Имеем полную возможность заключить, что гуннские женщины отнюдь не были чужды общей европейкам миловидности.
В источниках (включая Саксона Грамматика) гунны органично вписываются в историю других европейских племён, и не особенно воспринимаются «чужими». Обратите, пожалуйста, внимание, что Аттила и гунны в целом в северноевропейском эпосе оцениваются весьма высоко. Что, в общем-то, странно — чтобы германцы ставили в своем сознании НАД собой азиатского пришельца? Также напомню, что имя Атли было популярно у скандинавской знати вплоть до эпохи викингов (причем в народной форме, а не в книжно-латинской, как у венгров, гунномания которых является книжной).
По тому, к какому народу приписывают гуннов, как всегда у пантюркистов, нетрудно вычислить национальность автора сего бредового высокопарного опуса, галантно минувшего примеры гуннской лексики в Европе. А слов-то всего четыре.
Это strava у Иордана, то есть погребальное пиршество. Соглашаясь с мнением Любора Нидерле, выдающийся тюрколог Дёрфер пишет: «Многие другие слависты также считают гуннское «страва» славянским словом. В том, что оно славянское, не может быть ни малейшего сомнения. Другое решение могло быть следствием явного предрассудка. Проявлять и здесь скептицизм было бы совсем неуместно. Проявлять слишком много скептицизма некритично» [Дёрфер 1986, с. 84]. Слово до сих пор живет в украинском, чешском и других славянских языках.
Второе слово – ό μέδος — напиток гуннов. У грека Приска Панийского говорится: «вместо вина был [напиток, который] общепринято в стране назывался мёдом» (о μέδος επιχωρίως καλούμενος). Его уже давно рассматривают как греческую фиксацию славянского medъ – названия хмельного напитка мёд. Общеславянское слово.
Третье слово χαμος — напиток гуннов. У Приска говорится: «напиток из ячменя, варвары называют его камос». Истолкование этого слова долгое время было затруднительно, хотя рассказ Приска основан на его собственном опыте общения, и следует думать, что слова «медос» и «камос» принадлежат одному языку, а не разным. Слово «медос» принадлежит тому же языку, что и «страва», значит, из того же языка и «камос». Это не пиво, давно известное грекам. Поэтому логично допустить, что это славянский хлебный квас. Даже некоторые тюркологи считают kamos славянским термином, а язык гуннов того времени – в основном славянским, возникшим на базе местных диалектов Восточной Европы [Бернштам 1951, с. 167]. Следует заметить, что греческий дипломат воспроизводил звучание негреческих слов средствами греческого языка того времени, а он не все звуки мог передавать адекватно. Через пятьсот лет другой грек, византийский император и историк Константин Багрянородный, точно так же передаст славянское название Новгорода – «Немогардас». Иноязычный звук «в» греки на письме часто передавали как «м», да ещё и обязательно разделяли его с другими звуками протетическим гласным, что видим в обоих случаях. Общеславянское слово.
Прокопий из Кесарии так сильно восхищался Велизарием, что он даже описал коня своего героя. «Его тело было темно-серым, за исключением того, что лицо от головы до ноздрей было чистейшим белым. Такого коня в Греции называли φαλιός, варвары его называли βάλαν». Римский автор Эннодий описывает «коня серого и балана» (de equo badio et balane). Слово «балан» до сих пор живет в украинском для обозначения белого вола, коня, пса и даже белокурого человека. Бытует и как фамилия.
Интересно, что все четыре гуннских слова – два из одного источника, и одно из другого, а одно из третьего – принадлежат к одному языку, и этот язык определённо славянский, очень близкий к современному украинскому.
И по культуре они… ну в общем, ни одних кочевников так не описывают. Сравните с посольством Зимарха к Дизавулу — совсем другая жизнь. Гунны лесные в доску.
Прокопий Кесарийский в VI веке неоднократно писал, что любящие вино гунны – потомки киммерийцев, следовательно, автохтонное население Причерноморья, а также, что анты и склавины в чистоте сохраняют гуннские обычаи. Все три народа – гуннов, антов и склавинов – он упоминает иногда вместе, как одно целое, пишет о совершённых ими набегах. Складывается впечатление, что для него гунны – третья ветвь славян. Западноевропейские историки, начиная с Беды Достопочтенного в начале VIІІ века, величали славян гуннами. Немец Адам Бременский в XI веке называл Киев (Хивен) столицей Гунгарда, он же Острогард, названного так потому, что там была родина гуннов. Датчанин Гельмольд, написавший в середине XII века «Славянскую хронику», неоднократно повторяет, что все славянские земли, которые лежат на восток от Дании и славятся огромными богатствами, датчане называли когда-то Острогардом, а теперь, в его, Гельмольда, время, зовут также Гунигардом – из-за их населения, гуннов. Там размещает он и гуннскую столицу, Киев (Гуе). По его словам, земля гуннов начинается сразу же по ту сторону Эльбы. Учёный, которого никак не назовёшь славянофилом, – напротив, в немецкой экспансии на восток он был одним из её идеологов, – все эти земли отдаёт гуннам. Ещё один датский историк XII века, хорошо знавший славян, Саксон Грамматик, автор «Деяний данов», так же считал славян и гуннов одним народом, причём гунны, по его мнению, роднились и воевали с датчанами ещё тысячу лет назад. Их земли он зовёт Колмогардией и Коногардией. Фламандец Виллем Рубрук, писавший во второй половине XIIІ века, прямо указывает, что гунны – это русины, поляки, богемцы, словаки и венды; когда-то все они вместе были гуннами. А Великопольская хроника XV века, ссылаясь на более древние источники, непосредственно отождествляет гуннов и «укранов».
В немецких народных преданиях и других древних памятниках гуннами зовутся славяне. В исландских квидах гуннские богатыри так же оказываются славянами. Примечательно, что в „Гренландской песне об Атли” Старшей (Сэмундовой) Эдды готский конунг Гуннар едет в дом правителя гуннов Аттилы спорить о наследии Нифлунгов из своего дома, который именуется „гуннским”. Он отъезжает в гуннский дом из своего гуннского дома. Видимо, готы перенимали у славящихся деревянными постройками и изделиями гуннов не только славянские имена. Гуннскими звались у раннесредневековых авторов города ободричей и поморян. Долго ещё слыли гуннами и сарматами лужичане (сорбы) и другие западные славяне. Ещё в первой половине ХІХ века в Швейцарии, в Валисском кантоне, немцы называли гуннами потомков поселившихся там славян.
Опять же, о чём не пишет Приск? О кочевании, о шатрах, сидении на земле, о лепёшках, питье перебродившего конского молока и поедании конины, об обязательном прохождении послов между очистительными кострами, о строжайшем, под страхом смерти, суеверном запрете наступать на порог ханского шатра, о жертвоприношении путём расстрела из луков, о бескровной казни удушением в войлоке и инавгурации на ковре. Кочевники азиатских степей боялись рек, переправляться через них толком не умели, челнов не изготовляли, рыбу считали самой презренной пищей и удовольствия от рыболовли не получали, не мылись, вина и хлебного кваса не пили, писаных законов в раннем средневековье не имели, городов избегали, деревянных домов не строили, деревянной мебели не употребляли… И во всём этом гунны от них резко отличались.
***
Ксиунгну — это не гунны. И не тюрки, кстати. Это родичи енисейских народов — кетов и их сородичей. В отношении ксиунгну, которых отдельные ученые пытались переименовать в хунну и зачислить в тюрки либо монголы, выдающийся тюрколог Дёрфер считает, что «у нас есть основания предполагать, что … язык сюнну… не принадлежит к какой-нибудь известной или ныне существующей языковой семье, более того (как в случае с шумерским, угаритским) речь идет о вымерших языковых группах. Является ли этот вывод неожиданным? Но мёртвых языков больше, чем живых» [Дёрфер Г., 1986, с. 113].
Ориенталист Пуллиблэнк обращается к словарному составу Автор собрал 190 вероятных ксиунгских слов для древнеханьского периода (202 г. до н. э.—25 г. н. э.): 57 слов из Хоу Хан-ши (25—265 гг.); 31 слово из Цзинь-шу (265—420 гг.). Из всего этого количества предположительно ксиунгнских слов абсолютное большинство представляет собой собственные имена или титулы, что, разумеется, весьма снижает их научную ценность, так как обе эти категории слов широко распространяются путем заимствования. Но среди них имеется и несколько так называемых культурных слов, исследование которых может дать плодотворные результаты. После общего фонологического анализа путем предположительного восстановления древних китайских фонологических транскрипций, обозначающих эти слова, автор приходит к выводу, что в упомянутом словарном фонде из 278 слов выявляются две особенности (наличие начальных г и 1), которые говорят против алтайских связей и не обнаруживают близкого сходства с какой-либо известной нам формой тюркского-или монгольского языка [E. C. Pulleуblank. The Consonantal System of Old Chinese. The Hsiung-nu Language // Asia Major, New Series (vol. IX), pt. 2, London, 1962, p. 239-265].Так была решена по-новому судьба ксиунгнского языка в целом и начаты поиски его современного потомка, которым, по мнению автора, является современный «енисейский», именно кетский, язык, недавно еще именовавшийся в научной литературе «енисейско-остяцким». Проф. Пуллиблэнк проделал большую работу по сопоставлению ряда выбранных им предположительно хуннских слов с современными кетскими или со словами недавно исчезнувших родственных кетам коттов и выдвигает ряд сравнений культурных слов между языками ксиунгну и енисейскими языками. Это такие слова, как «сын», «камень», «молоко», «конь», «кислое молоко» и другие, то есть базисная и культурная лексика ксиунгнского языка. И еще одно ксиунгнское слово — «сапоги» — может быть в некоторой степени сопоставлено с кетским, на что уже обращалось внимание раньше. Однако автор вслед за проф. Лигети (L. Ligeti) и проф. Бэйли (К. Bailey) склоняется к иранскому происхождению этого термина. Енисейского происхождения и титул шанъюй. Из всего сказанного проф. Пуллиблэнк делает неожиданный вывод: «Простейшей гипотезой для объяснения этих фактов является та, что ксиунгну говорили на енисейском языке, что тюрки и монголы, их преемники в качестве хозяев восточных степей, приняли в себя элементы ксиунгнской культурной и политической организации с соответствующими названиями» [L. Ligeti. Mots de civilisation de Haut Asie en transcription chinoise // Acta Orientalia, vol. 1, Budapest 1950].
Родство сюнну с гуннами до сих пор признается далеко не всеми академическими учеными. На Западе его отвергают. Европейские же гунны в западноевропейской и американской исторической науке, со времен публикаций великого востоковеда Отто Менхен-Хелфена, в основном, признаются конгломератом восточноевропейских народов, имеющим очень мало общего с урало-алтайскими этносами.
Монография качается вот здесь:
Otto Maenchen-Helfen. The World of the Huns.
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3624404
Еще в сети попадается любительский перевод на русский.
Комментариев нет:
Отправить комментарий