Фантастика конструирует мир будущего из того, что дано в настоящем, а фэнтези - из так и не реализованного возможного в прошлом.
В каждой культуре находятся большие возможности, оставшиеся нераскрытыми, не осознанными и не использоваными на протяжении всей жизни данной культуры. Эти «нереализированные возможности» хотя и забыты, но до сих пор, как указывал М. Хайдеггер, «живут» в языке, который есть «домом Бытия» («лингварным лабиринтом», по Ж. Дерриде). Это же утверждает Ю. Лотман: «... Одновременно семиотическое пространство постоянно выбрасывает из себя целые пласты культуры. Они образуют слои отложений за пределами культуры и ждут своего часа, чтобы вновь ворваться в нее, настолько забытыми, чтобы восприниматься как новые» [Лотман Ю.М. Культура и взрыв. – М.: Гнозис; ИГ «Прогресс», 1992. – С.176]. «Реализация нереализированных возможностей» совпадает с пониманием прогресса по Н. Данилевскому, который определял сущность его не как одно линеарное направление, а в том, чтобы «обойти» все «поле» вариантов культурно-цивилизационного развития во всех его направлениях [Данилевский Н.Я. Россия и Европа / Сост., послесл., коммент. С.А. Вайгачева. – М.: Книга, 1991. – С. 335]. В синергетике такое восстановление системной устойчивости за счёт периферийных ресурсов называется «правилом избыточного разнообразия» [Назаретян А.П. Заметки о человеческой истории и «соловьях палеолита» // http://www.evolbiol.ru/akop.htm].
Аналогичное утверждал основатель антропософии Р. Штайнер в беседе с А. Белым: Манас (культуротворческий дух) вмещен в языке, но русские не умеют взять все, что у них в языке [См.: Спивак М.Л. “Ужин со Штейнером…” (Письмо Андрея Белого Михаилу Сизову) // Известия Рос. АН. Серия литературы и языка. – 2000. – Т. 59, № 1. – С. 53; заг. – С. 44-59].
Как в своё время выразился поэт:
Мы неведомое чуем,
И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах.
Дерзновенны наши речи,
Но на смерть осуждены
Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны...
(Дм. Мережковский, «Дети ночи»)
Исправить стуацию взялся Велимир Хлебников и по существу большевики реализовали ранее «нереализированных» Степана Разина и Емельяна Пугачева...
То же декларировал и Н. Рерих, объясняя понятие «культура» на основе санскрита как «культ-ура» – «поклонения Свету» и предлагая на этой основе трансформацию цивилизации [Андреев А.Л. Искусство, культура , сверхкультура (Философия искусства Н.А. Бердяева). – М.: Знание, 1991. – С.11].
В 1920 году Лесь Курбас запишет в дневнике: «… Искусство, особенно театр, должно вернуться к своей первоначальной форме – форме религиозного акта. Оно... по сути – акт религиозный. Сравни – Штайнер – понятие искусства как люциферического начала. Сравни – Эд. Шюре [имеется ввиду «Элевсинская драма» Э. Шюре, поставленная в 1907 г. Р. Штейнером с Марией Сиверс в роли Деметры, — О.Г.]. Оно – мощный способ преобразования грубого в тонкое, подъема в высшие сферы, преобразования материи. Тогда действительно театр – храм и должен быть чистым и тихим, хотя и всякие молитвы будут в нем» … Программным спектаклем становится первый на советской сцене «Царь Эдип» Софокла (1918)… Духовным контекстом спектакля стала попытка напомнить эпохе Новейшего времени об античном космоцентризме, откуда мы родом. Эпохе, нарушившей эту парадигму, объявив человека мерой всего сущего и центром мироздания. Эпохе, которая даже религию – парадокс! – сделала антропоцентрической, заставив ее презреть свой истинный центр – Бога … В версии Курбаса уход Эдипа – в смерть, в небытие, когда физическое ослепление стало знаком глубочайшего внутреннего прозрения – парафраз древней культуры, подхваченный в средние века Шекспиром – слепому Лиру открывается Вселенная. Возникал и «национальный» вариант парафраза, но уже не из художественной среды, а из правды бытия, из исторической этики – добровольное ослепление себя украинскими лирниками и кобзарями, чтобы видеть «глазами души», чтобы быть ближе к Богу. Курбас переосмысливал понятия «личность» и «судьба». Вступая в поединок с судьбой, его трагический герой всегда проигрывал. Обреталось нечто намного большее, нежели жизнь физическая – бессмертие истины, вера в силу человеческого духа, в высший моральный смысл … Театр для Курбаса пока равен семантической полноте храма. В этом смысле храмом может быть город, человек, любой другой феномен. Даже в компромиссной «Черной Пантере...» – звук литургии, «В пуще» – бунт откровения, в «Йоле» – скрытая молитва о грехе … Курбас мечтал синтезировать все стихии в актерский микрокосмос, преодолеть дионисийство, превратив его в идеальную сущность, в аполоничное «Я»…» [Корниенко Н. Лесь Курбас и духовные основы украинского авангарда // Зеркало недели. — К., 2007. — №4 // http://www.zn.ua/3000/3680/55723/].
Именно поэзия, как указывал Т.С. Элиот, воплощает функцию «нового истолкования уже знакомого опыта», «новым (пере-) прочитыванием» обогащать духовный мир и утончать способность восприятия окружающего [Элиот Т.С. Социальное назначение поэзии // Элиот Т.С. Назначение поэзии. Статьи о литературе. — К.: AirLand, 1996. — С.184]. Поэзия есть истинное, совершенное знание (Эпистема), выговаривание главных смыслов бытия, она хранит эти главные смыслы и оберегает их во всей их первозданности. И если Хайдеггер, доказывая это, опирается на опыт Гельдерлина, Рильке, Тракля, то у нас есть целая вселенная постижения сути реальности в поэтическом слове – Шевченко, Франко, Леся Украина, Зеров, Маланюк, Ольжич, Стус... «… Если читать всю национальную поэзию как единую книгу [выделено нами, – О.Г.], то в ней можно выделить устойчивые мотивы, которые … принадлежат поэтическому сознанию всего народа, характеризуют его целостное восприятие» [Эпштейн М.Н. Природа, мир, тайник Вселенной...: Система пейзажных образов в русской поэзии. – М.: Высш.шк., 1990. – С.34].
Кроме того, и это может быть главное, поэзия – субъективное знание, мир, пережитый мной и никем другим. В чем величие Шевченка? В мощном индивидуально-личностном, экзистенциальном переживании реальности, близком тому, кому это родственно. Поэтому у нас есть любимые и нелюбимые поэты.
К тому же стоит вспомнить слова И. Бродского: «… Не читая стихов, общество опускается до такого уровня развития речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана» [Бродский И. Об Одене / Пер. с англ. — СПб.: Азбука-классика. 2007. — С.145].
Возможно, благодаря этому в украинцев на протяжении 500 лет порабощения сохранялся имунитет против Лжи и Тирании, в то время как некоторые другие этносы, также находящиеся «у черты», пошли не только в услужение, но и подвизались в первых рядах сатрапов Ахримана.
Як в нації вождя нема,
Тоді вожді її — поети:
Міцкевич, Пушкін не дарма
Творили вічні міти й мети, —
Давали форму почуттям,
Ростили й пестили події,
І стало вічністю життя
Їх в формі Польщі і Росії
(Євген Маланюк, «Посланіє»).
В каждой культуре находятся большие возможности, оставшиеся нераскрытыми, не осознанными и не использоваными на протяжении всей жизни данной культуры. Эти «нереализированные возможности» хотя и забыты, но до сих пор, как указывал М. Хайдеггер, «живут» в языке, который есть «домом Бытия» («лингварным лабиринтом», по Ж. Дерриде). Это же утверждает Ю. Лотман: «... Одновременно семиотическое пространство постоянно выбрасывает из себя целые пласты культуры. Они образуют слои отложений за пределами культуры и ждут своего часа, чтобы вновь ворваться в нее, настолько забытыми, чтобы восприниматься как новые» [Лотман Ю.М. Культура и взрыв. – М.: Гнозис; ИГ «Прогресс», 1992. – С.176]. «Реализация нереализированных возможностей» совпадает с пониманием прогресса по Н. Данилевскому, который определял сущность его не как одно линеарное направление, а в том, чтобы «обойти» все «поле» вариантов культурно-цивилизационного развития во всех его направлениях [Данилевский Н.Я. Россия и Европа / Сост., послесл., коммент. С.А. Вайгачева. – М.: Книга, 1991. – С. 335]. В синергетике такое восстановление системной устойчивости за счёт периферийных ресурсов называется «правилом избыточного разнообразия» [Назаретян А.П. Заметки о человеческой истории и «соловьях палеолита» // http://www.evolbiol.ru/akop.htm].
Аналогичное утверждал основатель антропософии Р. Штайнер в беседе с А. Белым: Манас (культуротворческий дух) вмещен в языке, но русские не умеют взять все, что у них в языке [См.: Спивак М.Л. “Ужин со Штейнером…” (Письмо Андрея Белого Михаилу Сизову) // Известия Рос. АН. Серия литературы и языка. – 2000. – Т. 59, № 1. – С. 53; заг. – С. 44-59].
Как в своё время выразился поэт:
Мы неведомое чуем,
И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах.
Дерзновенны наши речи,
Но на смерть осуждены
Слишком ранние предтечи
Слишком медленной весны...
(Дм. Мережковский, «Дети ночи»)
Исправить стуацию взялся Велимир Хлебников и по существу большевики реализовали ранее «нереализированных» Степана Разина и Емельяна Пугачева...
То же декларировал и Н. Рерих, объясняя понятие «культура» на основе санскрита как «культ-ура» – «поклонения Свету» и предлагая на этой основе трансформацию цивилизации [Андреев А.Л. Искусство, культура , сверхкультура (Философия искусства Н.А. Бердяева). – М.: Знание, 1991. – С.11].
В 1920 году Лесь Курбас запишет в дневнике: «… Искусство, особенно театр, должно вернуться к своей первоначальной форме – форме религиозного акта. Оно... по сути – акт религиозный. Сравни – Штайнер – понятие искусства как люциферического начала. Сравни – Эд. Шюре [имеется ввиду «Элевсинская драма» Э. Шюре, поставленная в 1907 г. Р. Штейнером с Марией Сиверс в роли Деметры, — О.Г.]. Оно – мощный способ преобразования грубого в тонкое, подъема в высшие сферы, преобразования материи. Тогда действительно театр – храм и должен быть чистым и тихим, хотя и всякие молитвы будут в нем» … Программным спектаклем становится первый на советской сцене «Царь Эдип» Софокла (1918)… Духовным контекстом спектакля стала попытка напомнить эпохе Новейшего времени об античном космоцентризме, откуда мы родом. Эпохе, нарушившей эту парадигму, объявив человека мерой всего сущего и центром мироздания. Эпохе, которая даже религию – парадокс! – сделала антропоцентрической, заставив ее презреть свой истинный центр – Бога … В версии Курбаса уход Эдипа – в смерть, в небытие, когда физическое ослепление стало знаком глубочайшего внутреннего прозрения – парафраз древней культуры, подхваченный в средние века Шекспиром – слепому Лиру открывается Вселенная. Возникал и «национальный» вариант парафраза, но уже не из художественной среды, а из правды бытия, из исторической этики – добровольное ослепление себя украинскими лирниками и кобзарями, чтобы видеть «глазами души», чтобы быть ближе к Богу. Курбас переосмысливал понятия «личность» и «судьба». Вступая в поединок с судьбой, его трагический герой всегда проигрывал. Обреталось нечто намного большее, нежели жизнь физическая – бессмертие истины, вера в силу человеческого духа, в высший моральный смысл … Театр для Курбаса пока равен семантической полноте храма. В этом смысле храмом может быть город, человек, любой другой феномен. Даже в компромиссной «Черной Пантере...» – звук литургии, «В пуще» – бунт откровения, в «Йоле» – скрытая молитва о грехе … Курбас мечтал синтезировать все стихии в актерский микрокосмос, преодолеть дионисийство, превратив его в идеальную сущность, в аполоничное «Я»…» [Корниенко Н. Лесь Курбас и духовные основы украинского авангарда // Зеркало недели. — К., 2007. — №4 // http://www.zn.ua/3000/3680/55723/].
Именно поэзия, как указывал Т.С. Элиот, воплощает функцию «нового истолкования уже знакомого опыта», «новым (пере-) прочитыванием» обогащать духовный мир и утончать способность восприятия окружающего [Элиот Т.С. Социальное назначение поэзии // Элиот Т.С. Назначение поэзии. Статьи о литературе. — К.: AirLand, 1996. — С.184]. Поэзия есть истинное, совершенное знание (Эпистема), выговаривание главных смыслов бытия, она хранит эти главные смыслы и оберегает их во всей их первозданности. И если Хайдеггер, доказывая это, опирается на опыт Гельдерлина, Рильке, Тракля, то у нас есть целая вселенная постижения сути реальности в поэтическом слове – Шевченко, Франко, Леся Украина, Зеров, Маланюк, Ольжич, Стус... «… Если читать всю национальную поэзию как единую книгу [выделено нами, – О.Г.], то в ней можно выделить устойчивые мотивы, которые … принадлежат поэтическому сознанию всего народа, характеризуют его целостное восприятие» [Эпштейн М.Н. Природа, мир, тайник Вселенной...: Система пейзажных образов в русской поэзии. – М.: Высш.шк., 1990. – С.34].
Кроме того, и это может быть главное, поэзия – субъективное знание, мир, пережитый мной и никем другим. В чем величие Шевченка? В мощном индивидуально-личностном, экзистенциальном переживании реальности, близком тому, кому это родственно. Поэтому у нас есть любимые и нелюбимые поэты.
К тому же стоит вспомнить слова И. Бродского: «… Не читая стихов, общество опускается до такого уровня развития речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана» [Бродский И. Об Одене / Пер. с англ. — СПб.: Азбука-классика. 2007. — С.145].
Возможно, благодаря этому в украинцев на протяжении 500 лет порабощения сохранялся имунитет против Лжи и Тирании, в то время как некоторые другие этносы, также находящиеся «у черты», пошли не только в услужение, но и подвизались в первых рядах сатрапов Ахримана.
Як в нації вождя нема,
Тоді вожді її — поети:
Міцкевич, Пушкін не дарма
Творили вічні міти й мети, —
Давали форму почуттям,
Ростили й пестили події,
І стало вічністю життя
Їх в формі Польщі і Росії
(Євген Маланюк, «Посланіє»).
Комментариев нет:
Отправить комментарий