Александр Артамонов: Между Хайдеггером и Эволой

Традиционализм, скандалы, расследования

Больше года тому назад, в феврале 2015 г., имело место необыкновенное происшествие: председатель общества им. Мартина Хайдеггера, фрайбургский философ Гюнтер Фигаль, подал в отставку, прочитав т.наз. «Чёрные тетради» Хайдеггера. Фигаль, в частности, был шокирован тесной связью между Хайдеггером и НСДАП, так что окончательным вердиктом философа стал призыв к более углублённому исследованию творчества Хайдеггера времён становления национал-социализма в Германии. Лично у меня это событие вызывает искреннюю радость не потому, что Хайдеггер оказался нацистом (презираю Гитлера и его сторонников, чьи взгляды основаны на том же примитивном биологизме, что и взгляды современных американских философов), но по причине заявления, сделанного главным официальным хайдеггерианцем мира, в котором, фактически, подтверждается прискорбная фрагментарность современного хайдеггероведения вкупе с неадекватностью общепринятых интерпретаций творчества Хайдеггера.
Уже в конце 2015 г. произошло новое событие, не менее значимое: немецкий исследователь Томас Васек обнаружил в тех самых «Чёрных тетрадях» буквально дословную цитату из книги Юлиуса Эволы. Не буду приводить здесь ни утверждения Васека, ни процитированный им фрагмент, поскольку это уже сделали в своих статьях и Джованни Сесса, и Грег Джонсон (эти тексты сегодня доступны в сети интернет в русском переводе). Вместо этого, я вместе с читателем попытаюсь поразмыслить над тем, мог ли в принципе Юлиус Эвола каким-то образом фундаментально повлиять на творчество Мартина Хайдеггера (уже упомянутые Сесса и Васек склоняются к тому, что Эвола буквально сформировал философское мировоззрение Хайдеггера, Джонсон же занимает более взвешенную позицию). Естественно, следует понимать, что в значительной степени и Джонсон, и Сесса, и Васек, и ваш покорный слуга руководствуются собственными оценками творчества как Эволы, так и Хайдеггера, а потому, коль скоро эти оценки, бесспорно, различны, взгляды исследователей на проблему также содержат различия. Посему позволю себе поделиться с почтенным читателем собственными мыслями, обусловленными моим личным пониманием интеллектуального наследия обоих авторов. И, раз уж Эволу с лёгкой руки Васека называют чуть ли не наставником Хайдеггера, сделаем акцент на его произведениях.


Молчание муз

У древних римлян было замечательное выражение: на войне Музы молчат. Интерпретировать его можно по-разному, однако, если высказаться очень упрощённо, суть в том, что на войне не до искусства. От себя добавлю, что отсутствие аналогичного обратного выражения (чего-то вроде «вояки молчат, когда дело выходит за рамки их компетентности») является достаточно показательным. Вся штука здесь в том, что военное сословие – так называемые индийские кшатрии, или же западноевропейские белляторес – очевидно, состоит из самых сильных, наиболее агрессивных и инициативных людей. Таковые превосходства позволяют человеку, являющемуся по своему предназначению воином/руководителем, приобщаться к любой сфере деятельности и часто достигать в ней успеха, благодаря восприятию этой сферы в качестве разновидности поля боя, где необходимо обязательно победить (если, опять-таки, говорить очень упрощённо). Музы молчат на войне, но прирождённые воины достаточно редко обладают достоинством варнового смирения – отсюда и ряд воинов мыслителей вроде Эрнста Юнгера, Карла Хаусхофера, Корнелиу Кодряну и, наконец, самого Юлиуса Эволы. Подобные люди в большинстве случаев искренне считают себя способными к философствованию, однако, в результате, их философия состоит в основном из лозунгов, призывов и попыток вести войну в сфере интеллекта. Эти люди не способны мыслить вне контекста непрестанной войны. Так, к примеру, появление столь абсурдной философской позиции, как онтологический дуализм, очевидно, является результатом попытки «кшатриев» заниматься делами «брахманов» — онтологический дуализм возникает, поскольку «кшатрий» в принципе не может мыслить мир вне бинарной оппозиции Мы (я) – Они. «Кшатрий» никогда не молчит, он человек действия. Таким образом, «кшатрий» в философии порождает концептуальных химер и чудовищ, а также нередко вступает в борьбу с теми, кто не соглашается с его химерными взглядами. Ирония, однако же, в том, что часто оппонентами «кшатрия»-философа (то есть, по большому счёту, квазифилософа) становятся «брахманы» (настоящие философы). Если «кшатрий»-философ побеждает в дискуссии «брахмана» благодаря своей естественной инициативности и агрессивности, и взгляды кшатрия получают распространение, поддержку и превосходство над взглядами побеждённого «брахмана», то это и есть настоящая профанация, которая, собственно, нисколько не отличается своим ошибочным характером от коммерциализации сферы интеллекта (активно осуществляемой разнообразными «вайшьями», философами-торгашами). «Кшатрий» имеет столько же прав заниматься интеллектуальной деятельностью, сколько их имеет «вайшью»: нисколечко. Нет разницы в том, какая именно варна будет нарушать общую иерархическую гармонию. Любопытно, что достаточно часто среди современных традиционалистов бытует мнение, якобы общество является полем противостояния двух категорий людей: героев и торгашей (как их называет, к примеру, Вернер Зомбарт). В действительности, это хитрое софистическое сведение сложной и внутренне непротиворечивой социальной структуры к бинарной оппозиции позволяет якобы оправдать философствование кшатриев (вспомним хотя бы Гейдара Джемаля, чьи примитивные криптоманихейские тексты сегодня с радостью растащили на цитаты и лозунги разнообразные сторонники третьего пути). Подобное упрощение и является результатом того самого квазифилософствования воина, видящего везде лишь противостояние, и редуцирующего любое явление к бинарной оппозиции. Таким был и Юлиус Эвола, которого последователи часто достаточно наивно называют последним кшатрием.

Юлиус Эвола как философ-воин

Приведу лишь два примера реализации Юлиусом Эволой его кшатрического духа в философии.

Первый – это печально известная «полемика» Эволы и Рене Генона по поводу книги последнего («Человек и его осуществление согласно Веданте»). В целом, вся «полемика» представляет собой два гневных «разоблачительных» письма Эволы и взвешенный ответ Генона, в котором Эволе рекомендуется для начала повзрослеть. Сторонники Эволы склонны интерпретировать эту полемику в качестве демонстрации двух мировоззрений – активного, кшатрического, и пасивного, брахманического. Сторонники Генона склонны считать, что никакой полемики не было: был лишь Эвола, который не смог понять, о чём написал Генон. Сам я склоняюсь ко второй позиции. Поскольку предложенное читателю эссе посвящено Хайдеггеру, а не спорам Эволы с Геноном, предлагаю читателю самостоятельно составить своё мнение по поводу проблемы на основе текстов, приведённых в сборнике «Свет и Тени» (издательство «Ex Nord Lux»).
Другой пример Эволы-как-кшатрия демонстрирует критика Хайдеггера, осуществлённая им в книге «Оседлать тигра». Современные сторонники Эволы любят ссылаться на этот труд, однако, глава с критикой Хайдеггера удивительным образом не пользуется аналогичной популярностью. Почему же? Вероятно, по той причине, что глава демонстрирует неспособность «последнего кшатрия» адекватно понять суть фундаментальной онтологии. Невежество и банальная приземлённость Эволы удивляют. Рассмотрим, к примеру, такой фрагмент:

Невозможно представить себе более мрачной перспективы: «здесь бытие», «Я», каковое само в себе есть ничто, имея бытие вне себя и впереди себя, преследуя его, тем самым, продолжает гонку во времени, сохраняя по отношению к бытию то же зависимое положение, что и жаждущий по отношению к воде, с той лишь разницей, что немыслимо достичь бытия, изначально не обладая им (как говорили элеаты: никакое принуждение на способно заставить быть то, чего — нет).

Такое ощущение, будто Эвола пишет комментарий на «Песнь Песней Царя Соломона», которую Григорий Великий охарактеризовал следующим образом:

Бог – сия доброта, превосходящая всякую красоту, просвещает душу; и, озарив ее, скрывается от ее чувствований и от ее внутреннего видения; Он удаляется от нее по мере того, как дарует ей познавать Себя; убегает от сей святой любительницы, похищает Себя у чувствований и желаний ее; уходит из ее рук в то время, когда она уже держала Его; и сими удалениями, происходящими от любви к ней, воспламеняет ее любовию и привлекает за Собою на небо.

Наилучшим образом проблему «оттягивания» и бегства мыслимого от мыслителя Хайдеггер рассмотрел в курсе лекций, опубликованном под общим заглавием «Что зовётся мышлением». Мышление и поэзия, согласно Хайдеггеру, это две особые формы деятельности, которые не несут в себе насилия над бытием. Так, в частности, мыслителя Хайдеггер уподобляет путнику, блуждающему лесными тропками в преследовании предмета своего мышления, который постоянно «оттягивается» и, таким образом, ведёт мыслителя дальше. Метафора блуждания тропками (а не движения по заранее проложенной колее, в которой воплощается насилие над миром и бытием) является очевидной, особенно, в контексте критики технократической цивилизации Модерна, бывшей одной из главных тем творчества философа. Впрочем, призыв немецкого брахмана к смирению перед бытием остаётся неуслышанным итальянским кшатрием. Доктрину ненасильственного мышления Эвола воспринимает как слабость (чего еще ждать от человека, руководствующегося военными императивами?). Альтернативой является очередной лозунг: нужно преодолеть слабость и упадок экзистенциалистов, нужно оседлать тигра. Стоит ли подчёркивать, что по Хайдеггеру такой призыв «великого традиционалиста» является типично насильственным, а, следовательно, типично модерным?… Смешно сказать: если понимать мир через призму примитивного кшатрического дуализма, то получается, что Эвола представляет как раз модерную позицию, критикуя таких мэтров, как Рене Генон и Мартин Хайдеггер.

Пути Последнего Бога неисповедимы

Я привёл лишь несколько примеров, однако, кажется, что их вполне достаточно для иллюстрации несовместимости философских мировоззрений Эволы и Хайдеггера. Наличие цитаты из «Восстания против современного мира» в тексте Хайдеггера демонстрирует лишь целостность традиционалистского дискурса, а также свидетельствует о наличии полемики между ключевыми мыслителями эпохи. Впрочем, тот факт, что Хайдеггер написал слово «бытие» на старинный манер – через игрек, а не і («seyn» вместо «sein») – как он писал в собственных произведениях – уже говорит о том, что текст Эволы он воспринимал не как пассивный читатель, но как интерпретатор, собеседник. Допущение, якобы Эвола мог влиять на Хайдеггера и определять направление его мыслей, построено на банальной традиционной некомпетентности – неспособности иерархически понимать и варново классифицировать обоих мыслителей.
Имидж, созданный Хайдеггеру его друзьями и возлюбленной-атлантисткой, сегодня постепенно распадается, разлагается, и мы получаем возможность видеть всё новые и новые черты настоящего творца фундаментальной онтологии.
В завершение позволю себе заметить, что моё небольшое эссе посвящено в большей степени критике кшатриев, недовольных своим предназначением, чем критике «последнего» из них (тем более, что он вовсе не последний, ведь сегодня каждый второй скинхед пытается с луком и булавой в руках вскарабкаться на спину того самого бедного тигра). Однако, не стоит печалиться из-за того, что современные воины вовсе не считаются с иерархией, и пытаются восстать против своих властителей. Рассмотрим ситуацию с другой позиции: если благодаря упоминанию в «Чёрных тетрадях» высказывания из книги столь поверхностного автора, как Юлиус Эвола, мы сегодня обладаем возможностью утверждать, что Хайдеггер принадлежал к целостному традиционалистскому дискурсу – такая роль уже значительно превосходит действительные заслуги «последнего кшатрия». Впрочем, согласно «Бхагавад-Гите», служение Высшей варне в качестве социального и военного юнита – это и есть настоящее призвание кшатрия. Возможно, справедливым будет считать, что «кшатрий» Эвола, сам того не понимая, выступал в своём творчестве в качестве примера того, как не нужно мыслить, и в этом смысле действительно служил традиционалистам-брахманам ХХ века.