В современном сознании утвердилась мысль, что все гонения языческого Рима против христиан ...безпричинны. Невинные христиане — суть жертвы злобства и т. д. Делаю, одну пространную цитату из труда прот.А.Лебедева «Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом» гл.6: «Итак, рассмотрев государственный идеал Диоклетиана, его отношение к языческой религии, приходим к мысли, что здесь нужно искать объяснения причин происхождения Диоклетианова гонения. Что касается христиан, то они своими общественными и государственными отношениями не могли натолкнуть Диоклетиана на гонение. Правда, в положении христиан были стороны, которые не нравились Диоклетиану, но они могли быть основанием для гонения лишь с точки зрения государя, предубежденного против христианства.
Остается решить теперь еще один вопрос в истории происхождения гонения Диоклетиана, именно: если гонение на христиан входило в планы его государственного преобразования, то почему так поздно, уже при самом конце своего правления, берется он за осуществление этой задачи. Вопрос решается тем, что Диоклетиан имел достаточные побуждения поступить так, а не иначе: христиане были очень многочисленны в Римской империи, их положение до известной степени упрочено было самим законодательством во времена императора Галлиена (III в.). Поэтому в борьбу с христианами можно было вступить только с крайней осторожностью и притом во всеоружии сил государственных. Между тем в начале правления Диоклетианова государственная система не представляла твердости и прочности; наперед нужно было усилить и укрепить эту систему и, только опираясь на нее, можно было думать о борьбе с христианством. Если бы Диоклетиан вступил в эту борьбу на первых же порах своего царствования, когда не были обезопасены границы Империи, прекращены внутренние возмущения, то гонение на христиан стало быть лишь источником новых опасностей и нестроений, ко вреду государства. Борьба с христианством была заключительным звеном в программе реформирования римского государства, и это было потому, словом, что Диоклетиан сначала хотел собраться с силами, а потом уже ринуться на христиан.
Переходим к изучению указов, изданных при Диоклетиане с целью борьбы с христианством. Таких указов было издано четыре. Посмотрим, при каких обстоятельствах были они изданы, и сделаем точнейший их анализ.
Первый указ против христиан объявлен в феврале 303 года. Христианский писатель этого времени Лактанций в своем сочинении «О смерти гонителей», где он главным образом описал царствование Диоклетиана, представляет дело издания этого указа так, как будто бы главным виновником издания его был кесарь Галерий, зять императора, а не сам император. Но такая точка зрения едва ли справедлива. Диоклетиан был слишком самостоятелен по своему характеру, слишком горд и самоуверен, чтобы действовать под чьим-либо сторонним влиянием. Буркхардт говорит: «Ни на минуту не должно сомневаться, что Диоклетиан был душой всего, всех предначертаний; от него лично исходили труднейшие военные планы, замечательнейшие приказания; его соправители умели лишь детски повиноваться ему. Они смотрели на него, по свидетельству Аврелия Виктора, как на своего отца или верховного бога». Если же зиму в 302 году Диоклетиан и проводит вместе с Галерием в Никомидии, тогдашней столице, то Галерий, без сомнения, призван был с границ империи, где преимущественно обязаны были оставаться кесари, в столицу самим Диоклетианом, по его Диоклетианову личному желанию, для обсуждения гонения на христиан, уже намеченного в уме императора.
Первый указ, изданный Диоклетианом, сохранился до нас в двух редакциях: у Евсевия и Лактанция. Евсевий в «Церковной истории» (VIII, 2) о содержании первого указа Диоклетианова говорит: «Изданы были грамоты, которыми предписывалось разрушать церкви до основания (τάς), а свящ. книги истреблять огнем (τάς γραφάς), грамоты, которыми лица, занимавшие почетные должности, объявлены лишенными почестей (τους τιμής έπειλημμένους), а находящиеся в услужении – лишенными свободы (έλευθερίας), если останутся исповедующими христианство». Отсюда видно, что характеристическими чертами гонения были: 1) разрушение церквей и сожжение св. книг, но, по свидетельству одного древнего писателя (Арнобия), приказано было уничтожать не одни св. книги, а все вообще сочинения христианские, которые служили бы к поддержке и распространению христианства. 2) Христиане лишались гражданских прав и чести, лишались своих должностей; так по Евсевию, а по редакции указа у Лактанция даже лишались права жаловаться на кого-либо в суде, т.е. лишены были покровительства законов, а также и права голоса в публичных делах. 3) Для христиан произошло ограничение в правах на свободу. Эта черта требований указа представляется неясной, в особенности в редакции указа у Лактанция. Христиане, говорил последний, «лишены были свободы» (non haberent libertatem). Но этих слов нельзя понимать в том смысле, что христиане обращены были поголовно в рабство, ничего подобного не указывает история гонения. Указанному требованию, как оно выражено в вышеприведенных словах Евсевия, нужно давать такое толкование: рабы-христиане не могут стать свободными, если они, получив свободу по какому-либо случаю, будут однако же оставаться в христианстве. Лактанций в своей редакции указа (cap. 13) приводит еще одно требование, а именно: будто бы предписывалось «предавать христиан мукам, какого бы кто состояния и звания ни был», но едва ли было на самом деле так. Сам Лактанций противоречит себе в данном случае, когда говорит, что Диоклетиан приказал «производить гонение без пролития крови» (cap. 11). Таким образом, более верными чертами гонения, по смыслу первого указа, нужно считать черты, указанные в «Истории» Евсевия. Лучшим комментарием к указу Диоклетиана служит распоряжение, отданное накануне издания указа. Приказано было только разрушить никомидийскую церковь и сжечь св. книги, какие найдутся в ней. Замечательно, что воины при этом случае искали в церкви каких-либо идолов, которым поклонялись христиане, но, разумеется, искали тщетно, они ничего подобного не нашли здесь (Lact., cap. 12).
Таков был по своему содержанию первый указ Диоклетиана. Но обстоятельства помешали императору остановиться на нем и увидеть, какие именно плоды должен был принести указ. Обстоятельства потребовали новых мер против христиан. В самом деле, вскоре за первым указом, в том же 303 году, издан был Диоклетианом второй указ с новыми требованиями от христиан. Евсевий говорит: «Вслед за тем появились другие грамоты, повелевавшие всех предстоятелей Церквей в каждом месте заключать в оковы» и замечает: «Темницы, первоначально назначенные для убийц и злодеев, наполнились везде епископами, пресвитерами, диаконами, чтецами, заклинателями, так что осужденным за злодеяния не оставалось в них и места». Далее, чем объяснить ту быстроту, с которой первый указ сменяется новым, так что тот указ не успел возыметь своей силы, и почему именно новый, второй указ в особенности вооружается на предстоятелей Церкви? Новый указ явился потому, что христиан стали подозревать в возмущениях против правительства, а предстоятели Церкви сделались жертвой потому, что их считали тайными вождями и подстрекателями к этим восстаниям. К сожалению, обстоятельства действительно так сложились, что к политическим подозрениям против христиан открывалось много поводов. Вот эти различные обстоятельства. Лишь только появился первый указ и был прибит на всех публичных местах Никомидии, как один христианин, занимавший важную государственную должность, сорвал экземпляр этого указа и швырнул его под ноги, саркастически заметив: «Не еще ли объявление победы над готами и сарматами?» Дерзновенный сожжен заживо как оскорбитель императорского величества. К этому событию, которое, естественно, могло раздражить Диоклетиана, присоединились и другие. Вдруг в императорском дворце вспыхнул пожар и испепелил часть его. Во времена страстных возбуждений и самое незначительное событие ведет за собою увеличение ненависти и недоверия. Так было и теперь. Язычники винили в пожаре христиан и распространяли молву, что будто христианские придворные чиновники, возбуждаемые от пресвитеров и других своих единоверцев, злоумышляют даже на жизнь императора. Наоборот, между христианами ходили толки, что кесарь Галерий сам поджег дворец, чтобы воспламенить гнев императора против христиан. Позднее император Константин причину пожара указывал (он сам был в это время в Никомидии) в молнии, упавшей на дворец. Впрочем, истинная причина пожара остается для истории неизвестной, и Евсевий не знает ее. Как бы то ни было, подозрительность императора к христианам вследствие этого обстоятельства усилилась. На беду христиан по прошествии двух недель после первого пожара в том же дворце вспыхнул новый пожар. Галерий, страшась за свою жизнь, покидает Никомидию. Негодование Диоклетиана разрешается пытками, которым подвергаются теперь подозреваемые в измене христиане. Но этим еще не ограничились беды, которые стряслись над христианами этих времен. Среди сильного возбуждения умов, которое распространилось по всему государству, там и здесь в Империи стали подниматься бунты. На границах Армении возник мятеж, и христианские пресвитеры стали подозреваться в возбуждении народных масс. Подобное же случилось в Антиохии, где один воинский трибун провозглашен был от войска императором. И эти бунты произошли в то время, когда уже более 10 лет не было слышно ни о чем подобном. Хотя попытки к восстанию были быстро сдавлены и уничтожены, тем не менее, однако же, оставались подозрения и страх. Диоклетиан видел подвергающимся опасности то, что он столькими войнами и трудами хотел обосновать, – видел, что самый трон колеблется, что рушится авторитет высшей власти. Нет ни малейших причин полагать, что христиане участвовали в восстаниях, хотя, быть может, возмутители и рассчитывали на них. Даже те из новейших историков, которые готовы видеть в этих восстаниях бунты именно христиан, и они говорят об этом очень нерешительно. Нужно, однако же, сознаться, что христиане, со своей стороны, не были настолько осторожны, чтобы не подавать повода к таким обвинениям. Так, во время гонения Диоклетианова один христианский юноша, родом из Египта, призванный к допросу проконсула в Кесарии, на вопрос последнего: где твое отечество? отвечал, что его отечество Иерусалим. Судья, по словам Евсевия, приковав свою мысль к земному и дольнему, начал обстоятельно выпытывать: какой это Иерусалим, в какой части земли лежит он? И чтобы вернее достигнуть цели, прибегает к пыткам. И сколько не спрашивали юношу: какой это и где находится названный им город, не могли добиться ничего, кроме неопределенных, но подозрительных ответов, что этот город есть отечество одних богопочитателей, лежит же он по направлению к востоку.
Судья, по словам Евсевия, терзался недоумением, не построили ли христиане где-либо враждебного римлянам города, и потому долго еще расспрашивал о нем. Но юноша оставался неизменным в прежних показаниях. Нужно сказать, что судье могло быть неизвестным название Иерусалим, так как древняя столица иудеев в это время называлась Aelia Capitolina. Из этого видно, что христиане не всегда старались разубедить язычников в подозрении касательно существования у них политических целей и этим давали повод видеть в них врагов римского государства. Или вот еще подобный же пример из того же времени. «В Палестине (в 303 г.) один священник, по имени Прокопий, представлен был на суд проконсула, и выслушав приказание принести жертву богам, отвечал, что знает только Одного, Которому надобно приносить жертву. А когда приказали ему сделать возлияние в честь четырех царей – Диоклетиана с соправителями – он произнес следующие слова поэта:
Нет доброго там, где много господ,
Пусть будет один господин, единственный царь.
Из подобных ответов проконсул легко мог заключать, что подсудимый пресвитер говорит о каком-то своем царе, которого он предпочитает четырем царствовавшим в то время римским владыкам; и, таким образом, на христиан могли быть возводимы обвинения, совершенно неосновательные, в политических замыслах».
Автор очень скромно перечислил то, что римские следственные органы установили достаточно точно: христиане не только проникли в сам аппарат Империи и заняли важные посты в нем, но при сем полностью игнорируют сам Римский Порядок. И, более того, готовы захватить власть. После изменения настроений Диоклетиана в его дворце вспыхнули поочередно два пожара, от коих он спасся с трудом. Виновники были найдены быстро, причем реальные, а не мнимые заговорщики, и вполне мотивированные. Вышеупомянутые мятежи — также поддерживались христианами. И, в довершение всего, следствие в Палестине выяснило, что христиане имели прочную связь с Персией , т. е. действовали в пользу врага Римской Империи. У Евсевия в его книге «О палестинских мучениках» (гл.XI) содержится знаменательный сюжет, вышеупомянутый А.П.Лебедевым: «Судья сперва восстал против непреоборимой твердости египтян и мучил их различного рода пытками, придумывал всякие и необыкновенные орудия казни; потом внимание того, который вызван прежде всех, заняв зрелищем мук, наперед спросил его: кто он таков? и, вместо имени собственного, услышав какое-то пророческое (а у них было в обычае данные себе отцами имена; иногда общие с идольскими, заменять другими и писаться, например, Илией, Иеремией, Исайей, Самуилом, либо Даниилом, и таким образом становясь «в тайне Иудеями» (Рим.2:29), являть в себе истинного и действительного Израиля Божия не только делами, но и собственными названиями), – услышав от мученика такое имя, и не понимая его значения, Фирмилиан опять спросил: где его отечество? Соглашая другой ответ с первым, мученик сказал, что его отечество Иерусалим и разумел тот, о котором говорит Павел: «А вышний Иерусалим свобод есть, иже есть мати всем нам» (Гал.4:26) также: «приступисте ка Сионстей горе и ко краду Бога живаго, Иерусалиму небесному» (Евр.12:22). Этот Иерусалим понимал он; напротив судья, приковав свою мысль к земному и дольнему, начал обстоятельно выпытывать, какой-же это Иерусалим, в которой стране земли лежит он, и чтобы узнать истину, употребил пытки. Между тем, как мученику тянули за спину руки и каким-то необыкновенным орудием ломали ноги, он утверждал, что говорит истину. Когда-же снова много раз его спрашивали, какой и где лежит названный им город, – он отвечал, что этот город есть отечество одних богочтителей; ибо только они, а не кто другой, относятся к числу его граждан: лежит же он по направлению к самому востоку, – там, где восходит солнце. Мученик и тут опять любомудрствовал согласно с собственным своим понятием, нимало не обращая внимания на мучителей, обложивших его вокруг орудиями пыток. Как будто бесплотный и бестелесный, он, кажется, и не чувствовал боли. Напротив, судья, терзался недоумением, думая, не построили ли себе христиане где-нибудь враждебного и неприязненного римлянам города, а потому долго расспрашивал о нем и старался определить указанную ему на востоке страну». Недоумение судьи вызвано тем, что на тот момент никакого Иеросалима не существовало. Оный был давным-давно разрушен, а на его месте построена римская колония Элия Капитолия. Но христиане жили в иной историософской парадигме. И, что самое важное, своим отечеством Римскую империю не считали. Оной можно было только оказывать сопротивление.
Высказываю сие не только для демонстрации отношения христиан к римской власти, вовсе ими «от Бога» не признаваемой, но их активную атаку на систему, не взирая на все формы репрессий.
Было ли сие исключительно относящимся к эпохи Диоклетиана? Нет. Се — изначальная позиция Христианства, как такового.
Тацит в своих «Анналах» ( XV, 44) указывает так: «И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощрённейшим казням тех, кто своими мерзостями навлёк на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается всё наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличённых не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обречённых на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения» (Подлинник таков: Sed non ope humana, non largitionibus principis aut deum placamentis decedebat infamia, quin iussum incendium crederetur. ergo abolendo rumori Nero subdidit reos et quaesitissimis poenis adfecit, quos per flagitia invisos vulgus Chrestianos appellabat. auctor nominis eius Christus Tibero imperitante per procuratorem Pontium Pilatum supplicio adfectus erat; repressaque in praesens exitiablilis superstitio rursum erumpebat, non modo per Iudaeam, originem eius mali, sed per urbem etiam, quo cuncta undique atrocia aut pudenda confluunt celebranturque. igitur primum correpti qui fatebantur, deinde indicio eorum multitudo ingens haud proinde in crimine incendii quam odio humani generis convicti sunt. et pereuntibus addita ludibria, ut ferarum tergis contecti laniatu canum interirent aut crucibus adfixi [aut flammandi atque], ubi defecisset dies, in usu[m] nocturni luminis urerentur. hortos suos ei spectaculo Nero obtulerat, et circense ludicrum edebat, habitu aurigae permixtus plebi vel curriculo insistens. unde quamquam adversus sontes et novissima exempla meritos miseratio oriebatur, tamquam non utilitate publica, sed in saevitiam unius absumerentur.)
Проф.В.В.Болотов специально забирает сей случай и делает важное замечание: «В самом деле, если признать (провизорным образом), что Тацит хотел сказать: «fatebantur se incendium fecisse», – полная историческая несостоятельность этого показания выясняется сразу. Ведь если христиане – а Тацит говорит именно о христианах, не об иудеях и ни о ком другом, – сознались, то есть, не под пыткой, а добровольно показали, что они подожгли Рим; то, следовательно, действительно они, и не кто другой, виновники этого поджога, этого преступления. Тот историк, для которого этот вывод не абсурд, очевидно, вынужден признать, что о древних христианах мы решительно ничего не знаем; что далее и первая строка истории христианства еще не написана...» (Болотов В.В. Гонение на христиан при Нероне. // Христианское чтение. 1903. Выпуск 1. С. 56-75). Он видит неразрешимую для современного сознания проблему, и потому отвергает сию мысль, хотя и признает вероятность такого понимания. Но тогда возникает законный вопрос: а зачем христиане подожгли Рим?
Пожар в Риме имел место в 64 г. по Р.Х. Но примерно в тоже время был убит Иаков Праведный — Первосвященник христиан. О его мученичестве Евсевий Кесарийский в своей «Церковной Истории» (кн. II.23) приводит весьма интересные подробности: «Когда Павел потребовал кесарева суда и Фест отправил его в Рим, иудеи, потеряв надежду на исполнение своих замыслов против него, обратились против Иакова, брата Господня, которого апостолы возвели на епископский престол в Иерусалиме. (2) Вот на что они осмелились против него: приведя его на свое собрание, они потребовали, чтобы он перед всем народом отрекся от веры в Христа. Он же, вопреки общему ожиданию, произнес перед всей толпой смелую и свободную речь — такой они не ожидали, — исповедуя, что Спаситель и Владыка наш Иисус есть Сын Божий. Они не смогли перенести свидетельства этого человека, которого все за его совершенную жизнь, мудрую и благочестивую, считали праведником; они убили его, воспользовавшись анархией: Фест в это самое время умер в Иудее, в стране были безначалие и беспорядок.
(3) О том, как скончался Иаков, имеются сведения в приведенном нами рассказе Климента: его сбросили с крыла храма и забили до смерти скалкой [1]. О том, что касается Иакова, точнейшим образом рассказывает Егезипп, принадлежавший к первому послеапостольскому поколению; в 6-й книге своих «Записок» он говорит так:
(4) «Брат Господень Иаков получил управление Церковью вместе с апостолами. Все — от времен Господа и доныне — называют его «Праведным»: имя Иакова носили ведь многие. Он был свят от чрева матери; (5) не пил ни вина, ни пива, не вкушал мясной пищи; бритва не касалась его головы, он не умащался елеем и не ходил в баню. (6) Ему одному было дозволено входить во Святая святых; одежду носил он не шерстяную, а льняную. Он входил в храм один, и его находили стоящим на коленях и молящихся о прощении всего народа; колени его стали мозолистыми, словно у верблюда, потому что он всегда молился на коленях и просил прощения народу. (7) За свою великую праведность он был прозван «Праведным» и «Овлием»; слово это означает в переводе «ограда народа» и «праведность»; так и говорили о нем пророки. (😎 Некоторые из семи сект, существовавших в народе и выше мною упомянутых в «Записках», спрашивали у Иакова: что такое «дверь Иисуса»? И он отвечал им, что Иисус есть Спаситель. (9) Некоторые из них уверовали, что Иисус есть Христос. А вышеназванные секты не верили ни в Воскресение Христа, ни в то, что Он придет воздать каждому по делам его; кто же поверил, тот обязан этим Иакову.
(10) Так как уверовали многие, даже из властей, то иудеи пришли в смятение: книжники и фарисеи стали говорить, что так, пожалуй, весь народ будет ожидать в Иисусе Христа. Все вместе пошли к Иакову и сказали ему: «Просим тебя, удержи народ: он заблуждается, думая, что Иисус и есть Христос. Просим тебя: вразуми всех, кто придет в день Пасхи, относительно Иисуса; тебе мы все доверяем. Мы и весь народ свидетельствуем о тебе, что ты праведен и не взираешь на лица. Убеди толпу: пусть не заблуждаются об Иисусе (11), и весь народ, и все мы послушаем тебя. Стань на крыло храма, чтобы тебя видели и чтобы слова твои хорошо слышал весь народ. Ведь на Пасху собираются все колена, а с ними и язычники».
(12) У помянутые книжники и фарисеи поставили Иакова на крыло храма и закричали: «Праведный! Мы все обязаны тебе доверять. Народ в заблуждении об Иисусе распятом; объяви нам, что это за „дверь Иисуса”». И ответил он громким голосом: «Что спрашиваете меня о Сыне Человеческом? Он восседает на небе одесную Великой Силы и придет на облаках небесных». (14) Многие вполне убедились и прославили свидетельство Иакова, говоря: «Осанна Сыну Давидову». Тогда книжники и фарисеи стали говорить друг другу: «Худо мы сделали, позволив дать такое свидетельство об Иисусе. Поднимемся и сбросим его, чтобы устрашились и не поверили ему». (15) И они закричали: «Оо! И праведный в заблуждении!» Они исполнили напитанное у Исаии: «Уберем праведного, он для нас вреден; они вкусят плоды дел своих». Они поднялись и сбросили праведника. (16) И говорили друг другу: «Побьем камнями Иакова Праведного», и стали бросать в него камни, так как, сброшенный вниз, он не умер, но, повернувшись, стал на колени, говоря: «Господи Боже, Отче! Молю Тебя, отпусти им, ибо не знают, что делают».
(17) Когда в него так бросали камнями, один из священников и сыновей Рехава, сына Рехавима, о ком свидетельствовал пророк Иеремия, закричал: «Остановитесь! Что вы делаете? Молится за вас праведник!» (18) Кто-то из них, какой-то суконщик, ударил праведника по голове скалкой, употребляемой в его деле. Иаков мученически скончался. Его похоронили на том же месте возле храма; стела эта и доныне возле храма. Он правдиво засвидетельствовал и иудеям, и грекам, что Иисус есть Христос. Вскоре Веспасиан осадил их».
(19) Вот рассказ Егезиппа, пространный и с Климентом согласный. Иаков был человеком настолько удивительным и праведность его всем была так известна, что разумные люди из иудеев сочли дерзостное преступление, над ним совершенное, причиной осады Иерусалима, последовавшей сразу после его мученической кончины. (20) Иосиф не усомнился письменно засвидетельствовать об этом; вот его подлинные слова:
«Это случилось с иудеями в наказание за Иакова Праведного, брата Иисуса, называемого Христом, ибо его, человека праведнейшего, иудеи убили».
(21) О смерти его он так рассказывает в 20-й книге своих «Древностей»:
«Кесарь, узнав о смерти Феста, послал прокуратором Иудеи Альбина. Анан-младший, о котором мы говорили, что он получил первосвященство, человек смелый и выделявшийся своей дерзостью, принадлежал к секте саддукеев, чей суд, как мы показали, еще более жесток, чем всякий иудейский суд. (22) Анан — таким уж он был человеком — счел время для себя удобным: Фест умер, Альбин еще в пути, созвал синедрион, представил ему брата Иисуса, называемого Христом, именем Иакова, и еще некоторых обвиняемых им в нарушении закона; постановлено было побить их камнями. (23) Из горожан люди, более умеренные и лучше осведомленные в Законе, тяжело переживали этот приговор и тайно отправили к императору послов, прося запретить Анану подобные действия и сказать ему, что и вначале поступал он неправильно. Некоторые же вышли навстречу Альбину, направлявшемуся из Александрии, и объяснили ему, что Анану не дозволено созывать синедрион без разрешения прокуратора. (24) Альбин, убежденный их словами, написал Анану гневное письмо, грозя ему темницей; царь же Агриппа лишил его первосвященнического сана, который он носил три месяца, и поставил вместо него Иисуса, сына Дамеева» ( Иудейские Древности XX. 9. 1.].» (, Церк. ист.,: 12-18).
Из вышеизложенного понятно, что пожар в Риме есть ответ на убийство Иакова Праведного. Имеется некоторое противоречие: а причем тут римляне если его убили то ли фарисеи, то ли саддукеи?
В Иеросалиме была римская власть, и никто не смел убивать вне оккупационной юрисдикции. Похоже, что, как бы впоследствии не пытались сгладить сию тему, римские власти не только попустительствали сему убийству, но были в него вовлечены. Вероятно, по мотивам предотвращения очередного возстания.
Ритор Фронтон, учитель Марка Аврелия, написал большую речь против христиан, частично сохранившуюся в диалоге «Октавий» Минуция Феликса. Фронтон говорит о стремлении христиан пострадать и умереть за свою веру: «Какая удивительная глупость и невероятная дерзость! Они презирают верные мучения в настоящем, но боятся неизвестных в будущем; они боятся умереть после смерти, а пока они умереть не боятся: вот до чего у них надежда заглушает страх, обольщая утешительной мечтой о воскресении» (Min. Fel. Oct., 😎. Цельс в антихристианском сочинении «Истинное слово» называет «безумными» рвущихся к смерти христиан (Orig. С. Cels., VIII, 65), а Лактанций вкладывает в уста Диоклетиана фразу: «Они обычно с охотой идут на смерть» (Lact. Demort, pers., 11, 3).
Христианские апологеты не оспаривали эти заявления язычников, а, наоборот, всячески подчеркивали свою готовность к смерти. Так, Тертуллиан заявляет: «Нас в этом веке ничто не интересует, кроме скорейшего ухода из него» (Apol., 41, 5). В рассказах о мучениках, адресованных христианской аудитории, этот акцент еще более заметен: услышав смертный приговор, мученики радуются, не скрывая этого. Ярчайший пример такой готовности умереть мы видим в «Послании Римлянам» Игнатия Антиохийского: «Если вы будете молчать обо мне, я буду Божиим, если же окажете любовь плоти моей, то я должен буду снова вступить на поприще. Не делайте для меня ничего более, как чтобы я был заклан Богу теперь, когда жертвенник уже готов» (2). Эти же идеи пронизывают и многие другие сочинения, так что желание пострадать было не отклонением от нормы, а важным элементом самоидентичности первых христиан. Они почитали одного Христа, ставя его выше жизни, и были готовы пожертвовать всем ради Бога. Мученичество становится высшей целью истинного христианина и высочайшим выражением его религиозных убеждений. Но откуда взялась эта любовь к смерти (amor mortis) и что гнало верующих в объятия смерти?
Общераспространенным было мнение, что мученичество – одно из наиболее действенных средств достижения спасения (Clem. Alex. Strom., IV, 9, 73, 1–5; Tert. Ad mart., 1, 6; Apol., 50, 15–16 et al.). Этот взгляд основывался на словах Христа: «Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф. 10:32–33). Ориген считал, что смерть за Христа – это «чаша спасения», смывающая с человека любой грех, совершенный им после крещения (Exhort., 28; 39). Тертуллиан полагал, что в то время, как души мучеников сразу отправляются на небеса, души остальных людей будут ждать страшного суда (Tert. De anim., 55, 4; Scorp., 6, 9–11). Такое восприятие мученичества связано с верой в то, что смерть от рук гонителей является вторым, высшим крещением, где место воды занимает кровь; те, кто принял мученичество до крещения, крестились в своей собственной крови (Trad, ар., 19, 2). Но мученический подвиг имел большое значение не только для самого страстотерпца, но и для членов его общины. Мученик обеспечивал спасение не только собственной душе, но осенял своей благодатью и других. Так как для него уже практически было гарантировано место рядом с Господом, то мученик вплоть до самой казни получал возможность заступаться за других – и живых, и мертвых. Эта сила давала особое положение в церкви: иногда мучеников сравнивали с апостолами и даже ангелами. Так, Перпетуя молитвами добилась смягчения загробной участи своего брата Динократа (Pass. Регр., 7–8). Лионские мученики «проливали много слез перед Отцом» из-за тех, кто отступился (Mart. Lugd., 2, 6).
Пожар в Риме был неизбежен, он являлся манифестацией мессианской революции, пришедшей в самое сердце языческого мiра. О сем говорит Сам Исус: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк.12:49). В отличие от Евангелие от Луки, где Он говорит, что хочет низвести огонь на на землю, в Евангелии от Фомы сказано: «Исус сказал: Я бросил огонь в мир, и вот Я охраняю его, пока он не запылает».
«Мiровой пожар», выражаемый формально в Риме, оказался не метафорой. Еще Кумранская община готовила рабовладельческому мiру суд Божий - эсхатологическую войну до уничтожения мiра зла «без остатка».
Отрицание Кумраном всей системы Средиземноморской цивилизации было в его конкретном виде революционной борьбой против государства Хасмонеев-Иродов. Посему пошлостью является характеристика революционного движения в Иудее всего лишь как национально-освободительного. Речь шла о крахе всей системы в целом, и выражением сего краха был Кумран. У Кумрана с самого начала был один враг - эллинистическая имперская рабовладельческая система, в Иудее - Хасмонейская государственность, и Рим. Когда Рим пришел в Иудею, кумранская община вышла в пределы Римской империи. Здесь основа выхода христианства за пределы собственно иудаизма - не вводить язычество в иудаизм, а вывести монотеизм за пределы иудаизма, сделать его универсальным.
Мессианская революция имела многоплановость. В том числе она была чисто боевой. И сие выражалось не только в акциях против Pax Romana, но и в собственном мученичестве, как норме христианской жизни.
Комментариев нет:
Отправить комментарий