Юлия Кристьева: О бунте

Юлия Кристева — крупнейший философ и психоаналитик, писатель и культовая фигура, ученица Ролана Барта и один из лидеров французских интеллектуалов.

1. Кем вы себя ощущаете?

Я интеллектуальная космополитка: выросла в Болгарии, живу во Франции, у меня европейское гражданство. Я везде немного иностранка, и в этом есть преимущество — у эмигрантов нет четкой идентичности, застывшего представления о том, кто я, и это дает свободу творить себя, придумывать свою жизнь, рождаться заново.

2. Что такое свобода?

Это обновление, постоянный бунт, осознанная возможность каждый раз начинать все заново. Сегодня свободу подменяют словом «выбор», вы как бы приходите в супермаркет, где на полках множество товаров, и выбираете: допустим, женщина говорит: «Я ношу хиджаб, это мой выбор» или, наоборот: «Я решила быть проституткой». Свобода рождается в борьбе с обезличивающим влиянием глобализации, рынка и техник, а с другой стороны, в борьбе с властью национальных сообществ, авторитарных и фундаменталистских.


3. Вы с ностальгией относитесь к бунтующим шестидесятым?

Слишком легко говорят о том, что опыты шестидесятых были иллюзиями, к тому же вскормленными идеями коммунизма, который тогда виделся прометеевской утопией, а оказался тоталитарным тупиком. Мы осознали, что необходимо выйти из любых претендующих на всеведение и спасение человечества идеологий. Но я хочу указать на необходимость бунта, который только и делает возможной алхимию человеческой души, без которой мы — автоматы. Бунт оживляет застывшие смыслы. Я говорю не о политических революциях, а о внутренней жизни, ведь подлинная жизнь субъекта — это всегда постановка под вопрос привычных ценностей. Язык настоящей поэзии, литературы и искусства — это постоянный бунт, жизнь на границе своего удовольствия и смерти, преодоление пределов того, что считается человеческим.

4. Каково место интеллектуалов в современном обществе?

Их роль — все ставить под вопрос. Когда-то мы с Роланом Бартом, Клодом Леви-Строссом и другими создателями «французских теорий» начинали с демонтажа традиционных представлений о субъекте. Исследуя мифы первобытных народов или современные медиамифы, поэзию, безумие, тюрьмы, власть, везде мы показывали, как субъект конструирует сам себя. Это выглядело как развенчание, деконструкция, сбрасывание священных покровов с приключения человеческой жизни. Но мы стремились не обесценить человеческое существование, а восстановить его ценность. Ведь субъект остается живым, только ставя себя под вопрос. Защита и прославление субъективности представляется мне противоядием против глобализации рынков и образов.

5. В чем для вас привлекательность психоанализа?

Психоанализ — это тоже бунт, попытка вернуться в прошлое, чтобы изменить судьбу и родиться заново. Это риск, авантюра, которую проводишь на границах самого себя. Без психоаналитического расщепления субъекта на сознательные и бессознательные инстанции у нас не было бы средств для самоосмысления.

6. Куда идет Европа?

Европейские народы, подобно пациенту психоаналитика, мечутся между национальной депрессией и маниакальными вспышками национализма. Чтобы сблизиться, нам нужно стать чужаками для своих национальных общин, иностранцами для самих себя. Нация может стать чем-то большим, частью Европы как единого проекта, если сможет понять себя как федерацию уважающих друг друга чуждостей. Великая французская культура в наибольшей степени является французской культурой, когда ставит себя под вопрос и смеется над собой, ведь в смехе жизнь, как и в связи с другими.

7. Вы феминистка?

Я несколько разочарована в феминизме, ведь свобода — это всегда одиночество и самостоятельность. Нельзя быть свободным и чувствовать себя частью стада. Феминистки хотят, чтобы женщины объединились, подобно тому, как марксисты хотели создать стадо из рабочих. Для меня важна особость и отдельность каждой личности, но это связующая чуждость, она дает возможность подлинных отношений между людьми.

Разговаривал Андрей Константинов


Ю́лия Кри́стева (болг. Юлия Кръстева, с болгарского на русский передача Крыстева; фр. Julia Kristeva; 24 июня 1941, Сливен, Болгария) — французская исследовательница литературы и языка, психоаналитик, писательница, семиотик, философ и оратор. Родилась в Сливене, Болгария. С 1960-х гг. живёт во Франции. Жена французского писателя и критика Филиппа Соллерса, одного из лидеров группы Тель Кель. Мать троих детей. Выдающаяся представительница постструктурализма. Ученица Р. Барта, пропагандист и истолкователь идей М. М. Бахтина. В сфере научных интересов Кристевой — семиотика, лингвистика, литературоведение, психоанализ. Основоположник оригинальных теорий «революционного лингвопсихоанализа», интертекстуальности, гено- и фено-текста. Автор таких трудов, как «Семиотика» (1969), «Революция поэтического языка» (1974), «Полилог» (1977) и основополагающей статьи «Разрушение поэтики» (1967). Помимо этого, Юлия Кристева ведет активную общественную деятельность как феминистка и публицист. Является негласным лидером ЛГБТ-движения.

Автор нескольких романов. На русский язык в настоящее время переведен только один из них, — и, может быть, лучший — «Смерть в Византии». В этом романе Кристева выступает, с одной стороны, как незаурядный писатель, являясь продолжателем традиций «семиотического» романа, заложенных У. Эко. С другой стороны, она и в художественном творчестве не перестает быть мыслителем. По остроумному замечанию культуролога А. Беспалова, «Кристева могла бы и не писать романы, поскольку ее научные труды больше всего напоминают литературу, а в ее литературе зачастую можно разглядеть черты научного трактата» (Беспалов 2009: 312). Ю. М. Лотман, анализируя роман Эко «Имя розы», пишет: «Попробуем определить в одном предложении, чем занят Вильгельм Баскервильский в монастыре. Он занят расшифровками. И в прямом смысле — чтением закодированной рукописи,- и в переносном. То, что для других людей — молчащие предметы, для него — знаки, которые многое могут рассказать тому, кто поймет их язык». Это же ж определение можно приложить и к главной героине романа «Смерть в Византии» — журналистке, расследующей череду непонятных убийств. А. Беспалов указывает, что не случайно главным героем является женщина — это как бы «феминистическая реплика» в сторону романа Эко, зеркальным отражением которого является текст Кристевой (Беспалов 2009: 350). По мере чтения романа перед читателем встает кристевская философская концепция современного мира, квинтэссенция которой выражена в следующей фразе: «Бес и тот сдох, остались только опиум и кокаин, эра масс-медиа — эра наркоманов» (Кристева 2007 :129) Здесь, по мнению А. Беспалова, мы находим «качественную постмодернистскую иронию по отношению к знаменитой формуле Ницше «Бог умер». Если умер не только Бог, но даже и Бес, то современный мир предстает как пустыня, населенная людьми-роботами, «способными только к бесконечному пожиранию и выделению знаков Интертекста» (Беспалов 2009: 351). Такие глубины скрываются, казалось бы, за незатейливым детективным сюжетом романа, издаваемого у нас в сериях «массового детектива».
Участница семинаров Жака Лакана, после смерти мэтра Юлия Кристева, тем не менее, не вошла ни в одну из Лакановских школ. Является титулярным членом Парижского Психоаналитического Общества (SPP). Возможно, что именно психоанализ можно назвать краеугольным камнем всей жизни и творчества Юлии Кристевой. Принципы анализа текстов, используемые исследовательницей, напрямую восходят к трудам Фрейда и Лакана (не говоря уже о собственных, оригинальных разработках Кристевой). И по сей день она является завсегдатаем круглых столов по психоанализу.