«- Романтика! — громко и презрительно сказал Пур Хисс и тут же съежился, заметив неодобрение зрителей. — Да, настоящая романтика! — радостно воскликнул Дар Ветер».
Иван Ефремов. «Туманность Андромеды».
Не так давно, листая какую-то глянцевую ахинею, я отметила, что прилагательное «романтический» употребляется в этом, а равно, как и в другом подобном же, издании столь же часто, как и осточертевшее определение «сексуальный». Но если с этими самыми сексуальностями всё и без того ясно, то в случае с романтикой всё куда как интереснее, сложнее, удивительнее! Ибо очень уж многоликое слово. По сути, романтика — это антипод пошлости, обыденности, примитива. Но в случае с той гламурной прессой, именно романтика начинает выступать, как синоним условного быдло-стиля, того самого простецкого понимания красивых отношений. Читаем, что предлагает пресса в качестве настоящей романтики.
Итак, романтический ужин при свечах (свечи — обязательны!), признания в любвях под шампанское, лепестки роз, расбросанные по шёлковому — красному! — ложу, и — сладенько-долгое, под музычку, соитие. Пошлость? Ужасная. Брутализм на сеновале — лучше, чище и ближе к истине, то есть к природе. А шампанское и самодеятельный стриптиз при свечах — это нечто, вроде поддельных сумочек Louis Vuitton или белого свадебного платья на восьмом месяце беременности. Пошлость. Фи, девчонки! Но в журнале, имеющем аудиторию среди офисных барышень и скучающих домохозяек, это — и есть романтика. Это, ребята, как с духовностью. Что для одной эпохи духовность, то для другой — ровно наоборот.
Романтика 1960-х — свежий ветер, искренние девушки, покорение Вселенной…
…Моя мать, типичная шестидесятница (Хибины, лыжи, технический ВУЗ, Юрий Визбор, мини-юбка, Ernest Hemingway) не очень любит слово «романтика». Точнее, оно ей просто надоело в виду бесконечного, часто бессмысленного, употребления оного в 1960-е. Но я полагаю, что это от разочарования! Их поколение натолкнулось на Застой и увязло в «ковёрно-хрустальном» потребительстве. Другая часть шестидеятников ушла на кухни — петь свои песни без лишних свидетелей. Потом всё это закономерно перетекло в диссидентство и неприятие системы. А всё почему? Романтика оказалась призрачной и, как водится, непрочной. Бригантина разбилась о бытовые трудности, о Прагу-68, о желание быть не просто учёным, а — перспективным доцентом с соотвествующим окладом…
И уже не споёшь: «А я еду, а я еду за туманом, за туманом и за запахом тайги…» В 1960-е было принято, модно, и — правильно ехать именно за туманом. Помимо того, что есть мода на вещи, существует и мода на поступки, на мысли, на смыслы. В 1960-х было именно модно быть романтиком, ибо романтик был антиподом мещанина, куркуля, который ценит вещи выше, чем идеи, а деньги любит больше, чем работу. А работа должна быть любимой, трудной и прекрасной-высокой-великой, как звёздное небо. Это тоже романтика, которая становится уже синонимом преодоления. Не любишь трудности? Не романтик. Любишь диван, газету и оладьи под бухтение телеящика? Мещанин. Девушка, вы оказывается не любите кибернетику? Прощайте.
Романтика 1960-х — вертикаль, ветка сирени и любовь-дружба, маршруты Космоса…
«Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет…». Голубые, то есть призрачные, в лёгкой дымке. Стройные новостройки, сияющие новеньким стеклом и полупустые квартиры, где много света, воздуха, простоты и чистоты. 1960-е — это свежая весна, это — желание прыгать через лужи и бежать, лететь навстречу Солнцу. И — романтика. Уйти из дома, чтобы петь под гитару о «лесном солнышке». Простота быта и простота отношений. Чем меньше быта, тем лучше, тем моднее. Короткие платья девушек и сильные руки юношей. А ещё — альпинизм. «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал, на которых ещё не бывал…». Романтика — это любовь к вершинам, это мечты и горы, это — Космос, это отказ от уюта, а точнее, это — яростный антипод уюта.
Романтика 1960-х — коллективна. Именно так. Хотя, те, правильные, изначальные романтики были сумрачны, меланхоличны, одиноки. У тех была Тайна. У романтиков 1960-х тайн не было, разве что государственная — физик-ядерщик не болтлив. Романтики 1960-х были открыты, искренни, светлы, настроены на дружбу и коллективизм. Романтика начала XIX века — это, прежде всего, любовь, чаще всего, не самая счастливая. Иначе — не романтик, а так, бюргер какой-нибудь — мясник, булочник и лавочник. В романтике 1960-х любовь приравнивалась к дружбе, но заканчивалась сексом. Романтический ужин шестидесятника, таким образом, не подразумевал шампанского и кружевного красного белья на прекрасной даме. Это была печёная картошка в приглядку со звёздами. И девушки — в синих тренировочных костюмах.
Романтика 1970-х в журналах мод: воланы, рюши, клёши…
Так называемый «романтический стиль» для романтических натур.
Повторю, что в 1960-х основной движущей силой была дружба. Именно ею, а не привычной для романтизма, любовью, питалась романтика эпохи. Дружба — коллективна, ибо не бывает…безответной дружбы, в отличие от безответной любви… В 1970-х романтикой стало называться нечто совершенно иное. В моде возник так называемый «романтический стиль» — рюши, воланы, прошивки, юбка солнце-клёш. В предыдущем десятилетии воланы считались однозначной пошлостью, мещанством и анти-романтикой. В 1970-х же романтическим стилем, романтикой стали называть уютно обставленную дачу, старую, с традициями, пение свечков по вечерам, шум самовара под гул далёкой электрички и «…под музыку Вивальди».
Романтика перестала сопрягаться с бытовыми неудобствами и перешла из чувств «коллективных» — в чувства «личные». Романтично — бродить под дождём, разумеется под зонтиком! — после концерта барочной музыки, говорить не только о Люлли, но и о Верлене, о Хлебникове, об Упанишадах и о Рерихе. Романтично — пить кофе в талиннском кафе, сорваться в Питер, чтобы побродить по Эрмитажу. Романтично — тайно от комсомольских боссов обвенчаться в старенькой церкви близ города Пскова. Романтично — носить длинные волосы, петь под гитару умные тексты, умело молчать и быть слегка уставшей от суеты. В журналах мод романтический стиль подразумевал фотосессию в полях, на лоне природы, посреди ароматных соцветий…
Крапивинские мальчики. Рисунки Евгения Медведева.
…У детей — своя романтика. Нагибинские мальчики с их предвоенно-дворовой игрой в мушкетёров и беззаветной верой в Советскую Власть. С их желанием погибнуть за правду. Крапивинские мальчики с их тонкими шеями и нежной наружностью, но с несгибаемой волей и донкихотовским взлядом на мир. Книжные мальчики, понимающие героев Дюма чуть иначе, нежели сам автор. Айвенго и Робин-Гуды из арбатских коммуналок. Капитаны Блады, Робинзоны Крузо, Дики Сэнды. Мальчики, придумывающие себе приключения и страны, мастерящие на кухнях шпаги и рыцарские мечи. Детская романтика — это романтика дальних странствий, приключений, побегов и погонь. Это ободранные колени и драки, это выдуманные титулы и настоящие ссадины. Такой мальчик — в будущем — никогда не унизит женщину и всегда вступится за слабого. К сожалению, этот тип поведения, этот вид романтики канули в вечность вместе с советским modus-ом vivendi-сом…
В общем, многоликое, многогранное понятие. Что одному поколению — романтика, то другому — смешная и бессмысленная глупость. Что нам — высокий романтизм преодоления, то иным — отстой и бытовые ужасы. Что некоторым женщинам — красивые отношения, то иным леди — пошлость. Для одних символом романтики будет каравелла, для других — бриллиантовый перстень, помолвка и свадебное путешествие на белом теплоходе (мускулисто-смуглый мачо в качестве жениха — обязателен!). В современной России есть ещё один вид романтики — так сказать, бально-игровой, костюмно-реконструкторский. Девочки и мальчики играют в старинный быт и старинные отношения, дружно ищут Россию, которую мы потеряли, а иной раз, и Францию, которую легкомысленно, жестоко обронили французы. Что ж, это, по крайней мере очень красиво. «Конечно, был романтизьм — закуска!» — как говаривал герой культового фильма «Не может быть!». И он со своей стороны прав! Потому что не закусывать — ужасно, ужасно пошло!
Комментариев нет:
Отправить комментарий