Ф.Х. Гутнов: Истоки формирования аланской аристократии

Имя «алан» впервые появляется в сочинениях античных авторов I в. н. э. Иосиф Флавий писал, что «племя аланов есть часть скифов, живущая вокруг Танаиса (Дона) и Майотийского (Азов­ского) озера». Об аланах и роксаланах сообщают Страбон и Плиний Секунд. Известный римский поэт, племянник Сенеки Марк Лукан в уста знаменитого Помпея вложил следующие сло­ва: «Я (Помпей) в то время стремился к каспийским запорам и преследовал суровых и вечно воинственных аланов...». Дионисий Периегет уважительно называл их «храбрые аланы, силь­ные и многоконные». Рассматриваемый этноним встречается в прикаспийских эпиграфических памятниках первых годов н. э., в частности, он известен по надписям Картира на «Каабе Зороастра», где аланы упомянуты в описании границ Ираншахра, на севере доходивших до Кавказского хребта и Аланских ворот.

Существует множество версий по поводу происхождения алан. Наиболее распространённая точка зрения связывает алан с сарматским миром. Так, в популярном «Археологическом словаре» английских учёных У. Брея и Д. Трампа аланы (наряду с роксаланами, сираками, аорсами, язигами) причислены к сар­матским племенам.

Сарматы с момента появления на юге России привлекали внимание древних историков, традиционно изображавших их кочевым народом. Согласно Геродоту и Гиппокриту, сарматы не имели домов, а жили на повозках. Примерно четыре века спустя Страбон дал аналогичную характеристику: «Кибитки номадов (кочевников) сделаны из войлока и прикреплены к повоз­кам, на которых они живут; вокруг кибиток пасётся скот, мясом, сыром и молоком которого они питаются. Они следят за своими стадами, выбирая всегда местности с хорошими пастбищами; зимою в болотах около Меотиды, а летом — на равнинах». Сар­маты, согласно Тациту, проводили «всю жизнь на повозке и на коне». Правда, говоря об аорсах — одном из крупнейших сар­матских союзов, Страбон сообщает, что они «частью кочевники, частью живут в шатрах и занимаются земледелием». У сираков был город Успа, расположенный на возвышенном месте и ук­реплённый стенами и рвами; «стены были не из камня, а из спле­тённых прутьев, с насыпанной посредине землёй». Горожане делились на людей «свободного состояния» и рабов.

Сарматские племена играли важную роль в политических событиях рубежа двух эр. В Европе особую активность проявля­ли язиги. Их появление на Дунае некоторые венгерские и ру­мынские исследователи объясняют особенностями внешней по­литики Рима, который поощрял приход язигов в целях создания пограничных поселений. Более важной причиной рассматривае­мой миграции служило возрастающее давление алан или аорсов на роксалан, которые, в свою очередь, оказывали давле­ние на язигов, буквально вытесняя их на запад (А. В. Исаенко).

Надежды римлян на помощь язигов в борьбе с внешней агрессией не оправдались 62 г. н. э. на Среднем Дунае роксаланы при доброжелательном нейтралитете язигов помогли дакам на правобережье Дуная (т. е. на территории империи) про­тив войск легата Плаутия Сильвана. В 67 г. роксаланы уничто­жили римскую кагорту. Правда, в следующем году они, вновь перейдя Дунай, сами были разбиты. В этих столкновениях по­гиб намеотник Мезии консульский легат Гай Фонтей Агриппа.

В Верхней Паннонии язиги вместе с германским племенем снобов сформировали антиримский союз. В начале 70-х гг. к ним присоединились роксаланы.

Эффективные действия конницы язигов высоко оценили вожди германских племен, и неслучайно они признали лидерство сарматов в антиримском союзе. Т. Момзен в своей фундамен­тальной «Истории Рима» подчеркнул, что властям империи при­ходилось бдительно следить за проворными конными отрядами язигов и для обеспечения безопасности границ выдавать им ежегодные «подарки». Римский поэт Овидий, отражая, очевид­но, общее отношение жителей столицы империи к этому сар­матскому племени, называл их «яростные язиги».

Вместе с тем, следует отметить, что отношения сарматов и Рима не всегда были враждебными. В этом смысле интересно свидетельство Диона Кассия: «Император Марк народы, посылавшие к нему посольства, принимал не все на одинаковых ус­ловиях... Так как язиги оказывались полезными для него, то он сложил многие из наложенных на них обязательств... и позво­лил сноситься с роксаланами через Дакию».

Сарматы проявляли активность и на Кавказе. Их влияние здесь (как и раньше влияние скифов) было настолько мощным, что отразилось на этнических процессах. Прежде всего это касается равнинных и предгорных районов. Но и в культуре позднекобанских племён горной зоны стали появляться типично сарматские элементы. Это объясняется постоянными контакта­ми и растущим обменом между горцами и сарматами. Послед­ние, судя по археологическим памятникам, взяли под контроль Дарьяльский проход — военную дорогу сарматов через Кавказ­ский хребет. Наиболее значительным памятником пребывания сарматов на берегах Терека в границах Северной Осетии явля­ется курганный могильник у хутора Комарово Моздокского рай­она. Среди 24-х типично сарматских погребений наиболее выра­зительным оказалось центральное захоронение в кургане 15-ти метровой высоты. В подземной камере-катакомбе была захо­ронена пожилая сарматка. Она покоилась в деревянном гробу, в несколько слоёв обёрнутом золотой парчой, на которой крепилось множество золотых бляшек с мужскими и женскими ли­чинами. Среди огромного множества сопровождающего инвен­таря — крупное бронзовое зеркало, массивные золотые брасле­ты, гривна и т. д. Погребение представительницы сарматской знати датируют I в. до н. э.

В целом, археологические изыскания последних лет в предгорной и равнинной зонах Центрального Кавказа свидетельству­ют, как отмечает М. П. Абрамова, «не столько о начавшемся, как это считается, в III в. до н. э. мощном процессе сарматизации местного населения, сколько о продолжающихся со скиф­ского времени длительных и постоянных контактах кавказских племён и ираноязычных кочевников». Не менее принципиально и другое её замечание: «Уже в последних веках до нашей эры у местных племён исследуемой территории и у кочевавших здесь или на прилегающих землях сарматов была единая культура, объединявшая сарматские и кавказские черты».

Ираноязычное влияние на рубеже н. э. было достаточно мощным не только на севере, но и на юге Кавказа. Особенно боль­шую роль во внутриполитической жизни Картли «овсы» (сарма­ты) сыграли в период образования восточногрузинского «царст­ва» Фарнавазидов на рубеже IV—III вв. до н. э. Скрываясь от убийц отца, Фарнаваз, будущий основатель династии, с трёхлет­него возраста воспитывался на Кавказе. Леонтий Мровели кон­кретно не указывает, у кого скрывался Фарнаваз. Но, учитывая его последующие связи с сарматами (он «выдал одну сестру свою за царя оссов»), их помощь Фарнавазу в борьбе за престол, его ираноязычное имя (от осетин, «фарн»), как имена других пред­ставителей его рода, можно без особой натяжки полагать, что Фарнаваз воспитывался среди сарматов. И неслучайно сын его также носил сарматское имя — Саурмаг «Чернорукий».

Влияние ираноязычных племён на Центральном Кавказе было настолько заметным, что на это обратили внимание античные авторы. Страбон, например, писал: «На Иберийской равнине обитает население, более склонное к земледелию и миру... гор­ную страну, напротив, занимают простолюдины и воины, живу­щие по обычаям скифов и сарматов, соседями и родственни­ками которых они являются; однако они занимаются также и земледелием. В случае каких-нибудь тревожных обстоятельств они выставляют много десятков тысяч воинов как из своей сре­ды, так и из числа скифов и сарматов». Н. А. Бердзенишвили указанное известие Страбона понимал как свидетельство родства горцев с сарматами. Для Г. А. Меликишвили симптома­тичным представлялось то обстоятельство, что «не только Страбон и другие иноземные источники находят население горной Иберии сильно отличным от жителей низменности (первые по Страбону даже находятся в родстве с сарматами), но и грузин­ские источники рисуют аналогичную картину. ... Многочислен­ные сообщения той же грузинской традиции в связи с утвержде­нием христианства в Грузии также подразумевают наличие в горных районах Грузии населения, в этнокультурном отношении обособленно стоявшего от населения равнины».

К рубежу н.э. основными сарматскими племенами на Северном Кавказе стали сираки и аорсы. Первые тяготели к меж­дуречью Лабы и Кубани, Донским степям, вторые — к прикас­пийским просторам. Сираки и особенно аорсы сыграли, по мне­нию специалистов, огромную роль в историческом прошлом Восточной Европы и юга России. Напомним, что, например, аор­сы являлись активными участниками караванной торговли, по­лучая с юга и от армянских и мидийских купцов вавилонские и индийские товары, тем самым включая народы Восточной Европы в знаменитую торговую артерию — Великий шёлковый путь. Этот путь простирался от Ханьского Китая на востоке, до Римс­кой империи на западе. Кроме того, часто выступая союзника­ми Боспора, сираки и аорсы установили тесные политические и торговые связи с античными городами Северного Причерноморья.

На стыке двух эр сарматы Северного Кавказа попадают в орбиту событий мировой истории. Опасный противник Рима, царь Понта Митридат VI Евпатор, исчерпав свои собственные ресурсы, обратил взгляд на северные окраины античного мира. В это время в пограничных с империей районах «варвары» про­явили себя как внушительная сила. К тому же направление их движения совпадало с устремлениями Митридата. Он планиро­вал большой поход через Европу в Северную Италию. Аппиан в сочинении «Митридатовы войны» оставил свидетельство о со­юзе понтийского царя с сираками: «Митридат же, вступив в об­ласть Меотиды, над которой много династов (правителей), когда все они ... приняли его, пропустили и обменялись взаимно многими подарками, заключил с ними союз, задумав другие, ещё более удивительные планы — вторгнувшись через Фракию — в Македонию... перейти Италию через Альпийские горы; для укрепления этого союза он отдал замуж за наиболее могущественных из них своих дочерей». Из текста следует, что Митридат лично вступил в контакт с предводителями многоплеменно­го сиракского объединения. Сильно заинтересованный в их во­енной поддержке, он даже отдал своих дочерей за некоторых вождей. Именно после заключения этого союза у Митридата возникла идея крупного похода в Северную Италию. Однако в конечном итоге ему не удалось собрать большую армию, а вос­стание боспорцев вынудило Митридата покончить с собой в 63 г. до н. э.

В начале н. э. сираки не снижают своей активности. В 35 г. н. э. они выступили на стороне царя Иверии Фарасмана в борьбе с Парфией и Арменией: «Фарасман,—отмечал Тацит,—поднимает сарматов, скептухи (вожди) которых, приняв подарки от обеих сторон, по обычаю своего племени отправились на по­мощь и к той, и к другой». Иверийцы быстро пропустили сираков, шедших через Дарьял. Другие же сарматы, вероятно аор­сы, пытавшиеся пробиться к войскам парфяно-армянской коа­лиции, «были легко отрезаны, так как враг запер проходы».

В 49 г. сираки и часть меотов (предков адыгов) поддержала свергнутого римлянами с престола царя Боспора Митридата VIII. Против них выступили римские легионы и конные дружины аорсов. Сираки, возглавляемые царём Зорсином, были разгромле­ны, а их столица — «город Успа, укреплённый стенами и рвами» —разрушена. «Истребление жителей Успы вселило страх во всех остальных, решивших, что больше не стало безопасных убежищ, раз неприятеля не могут остановить ни оружие, ни крепости, ни труднодоступные и высокогорные места, ни реки, ни города». Лишившись союзников, Митридат VIII сдался на милость царя аорсов Эвнона. В 193 г. сираки вновь потерпели поражение, теперь уже от боспорского царя Савромата II.

С начала н. э. огромную активность в Европе и Закавказье проявляли аланы. Источники той поры пестрят сообщениями о «не­укротимых», «храбрых», «вечно воинственных» аланах. Они совершали походы через Дарьяльский (получивший теперь название «Аланские ворота») и Дербентский проходы, постоянно угрожая владениям Рима, тревожа Иверию и Армению, разоряя Парфию, Атропатену доходя до Каппадокии Малой Азии. Нашествие алан 72—74 гг. вынудило Рим и Парфию срочно заняться строительст­вом укреплённых постов на Кавказе.

Смерть Трояна в 117 г. и ослабление империи стали причиной нового нашествия алан, в 135—136 гг. громивших подчинённые Риму кавказские территории. Армянский царь Вагарш II сумел приостановить нападение алан «подарками». Свидетельством событий конца II в. является серебряная чаша, найденная в погре­бении у станицы Даховской Майкопского района. По мнению К. В. Тревер, надпись на ней «могла быть нанесена в 161—163 гг., когда армянский царь Пакор правил и мог подарить эту чашу кому-нибудь из своего окружения. Можно допустить и другой случай, объясняющий появление чаши к северу от Кавказского хребта, а именно, что она входила в состав даров, полученных от Пакора кем-либо из аланских вождей, в могилу которого ей суждено было попасть».

Постоянные военные походы отразились на общественном строе всех сарматских племён, включая алан.

Как и у всех кочевников, у ираноязычных племён существенную роль играло коневодство, а в военной организации ведущая роль принадлежала воину-всаднику. Тацит писал, что конница «составляет подлинную боевую силу сарматов». В другом месте он подчеркнул мощь сарматской конницы: «Вряд ли существует во­йско, способное устоять перед натиском их конных орд».

Как свидетельствуют источники, на рубеже двух эр война и организация для войны определяли быт ираноязычных племён юга России. Этот период социальной истории принято обозначать понятием «военная демократия». Военная потому, что «война и организация для войны становятся теперь регулярными функция­ми народной жизни». Военный вождь «становится необходимым, постоянным должностным лицом» (К. Маркс).

Прямых свидетельств о структуре верховной власти сарматс­ких племен на рубеже двух эр нет. Но суммируя отрывочные сообщения различных источников можно попытаться её реконструи­ровать.

По сообщению Тацита, в противоборстве с Арменией, царь Грузии Фарасман «поднимает сарматов, скептухи которых, при­няв подарки от обеих сторон, по обычаю своего племени отправлялись на помощь и к той, и к другой». Аланы, судя по данному сообщению, не представляли в то время единого этносоциально­го организма. Отдельные «скептухи» (вожди) действовали независимо друг от друга и вполне самостоятельно.

Под «скептухами» скорее всего следует понимать родовых старейшин, родоплеменную знать. Старейшины руководят, но не учас­твуют в походах. Дружины возглавляют военные предводители. В этом отношении большой интерес представляют свидетельства древнегрузинских хронистов Мровели и Джуаншера. Описывая противоборство алан и грузин в середине V в., они назвали и лица, стоявшие во главе войск. Грузинскими дружинами командовал «царь» Вахтанг (имя аланского происхождения: Варх+танг «имеющий волчье тело»), аланскими — «багатар» (военный вождь). Причём, хронисты последнего характеризуют как широко извес­тного, пользующегося славой воина, военачальника, но не царя, называют его «исполином», «бумберазом» (богатырём), «голиа­фом». Характерно и обращение к нему Вахтанга: «Не перейду я через реку, ибо я — царь. Не приближусь к рати овсетской, ибо от погибели моей погибнет всё войско моё. Ты же рядовой и от со­крушения твоего не убавится войску овсетскому...» Здесь же сле­дует отметить, что в данном тексте «багатар»— не имя, а титул. В то время у алан «багатарами» назывался высший слой военной аристократии.

Как видно, багатар — военный вождь; его удел — походы; остальными делами ведал родоплеменной (мирный) вождь.

На протяжении эпохи военной демократии традиционные институты управления племенем претерпели значительные изменения, как изменились отношения между военными вождями и родоплеменной верхушкой. Важный момент изменения структуры управления у алан IV в. подметил Аммиан Марцеллин: «Судьями они выбирают тех, которые отличаются до­лгое время на войне». Это указывает на серьезное наступление военной аристократии на позиции родоплеменной знати. Если на начальных этапах военной демократии судебные функции принадлежали старейшинам, то в IV в. они уже перешли к воена­чальникам. Сочетание военных и судебных функций характерно для лиц, именуемых «вторыми царями». Уже в самом названии должности — «второй царь» — отражено изменение суборди­нации царя и военного вождя по сравнению с предшествующим периодом. Теперь последний не просто глава военного отряда, а «второй царь». Наличие этого института у алан отмечено в древнеармянских памятниках церковной литературы («Житие Воскеанов», «Житие Сукиасянов») и «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци. В описании событий первых веков н. э. они помещают рассказ об алане Баракаде (ср. осетин, бæркад «изобилие»), который был «вторым по престолу соцарствующим царя». Данный институт существовал у многих народов. В древ­ней Картли, согласно Страбону, «второе (после царя) лицо» — также «верховный судья и полководец».

Таким образом, в первой половине 1-го тысячелетия структу­ра управления аланскими племенами претерпела существенные изменения. В руках багатаров сосредотачивались не только во­енные, но и элементы гражданского управления. Серьёзные перемены произошли и в военной организации алан.

В иерархии военных отрядов все возрастающую роль стали играть имущественное положение и социальный фактор. По сви­детельству Аммиана Марцеллина, у алан «молодёжь, с раннего детства сроднившись с верховой ездой, считает позором ходить пешком». Об этом же свидетельствуют и фольклорные сюже­ты. Так, «самые доблестные из нартов» отправлялись в по­ход верхом, а Сырдон, взятый ими как «младший», семенил за всадниками пешком. Неслучайно в эпосе есть поговорка: «Мужчина без лошади, что птица без крыльев». Оппозиция конный-пеший в эпосе имела явную социальную нагрузку, на что указывают постоянные издёвки «знатных нартов» над безлошадным Сырдоном. Называя видных нартов своими «алдарами» (хозяевами), он неоднократно говорил, что ему «не поз­волят сидеть» рядом со «знатными нартами», да и он сам «не посмеет» сидеть рядом с ними.

Роль экономического положения и социального статуса в структуре военной организации ираноязычных племён юга Рос­сии значительной стала довольно рано. В этом смысле интерес­но описание Лукиана (II в.) сбора «скифских» воинов для час­тного набега. Организатор набега приносил в жертву быка, ва­рил мясо и садился на шкуру. Любой желающий брал мясо и, став правой ногой на шкуру, обещал доставить (по своим воз­можностям): наиболее знатные — тяжеловооружённых всадни­ков, люди состоятельные — нескольких воинов, бедные могли предложить лишь свои услуги. В таких отрядах собирались во­ины из различных родов и даже племён, поэтому основным при­нципом организации такого войска был не родоплеменной, а принцип личных отношений предводителя и воинов. Из подо­бных временных объединений постепенно формировались дру­жины, группировавшиеся вокруг наиболее удачливых предводителей.

На рубеже двух эр особый отряд конных воинов, не только у алан, но и у многих народов мира, составляли катафрактарии (от греч. «катафракта» — доспех воина), отличавшиеся от остальных всадников вооружением и специфическим способом ведения военных действий. Вооружение их состояло из тяжёло­го доспеха, закрывавшего тело всадника, шлема, копья, меча, иногда лука со стрелами. Зачастую доспехи имели и лошади, например, у роксалан. Катафрактарии могли действовать толь­ко целыми подразделениями, в тесном боевом порядке. Тяжё­лая кавалерия атаковала клином. Панцирная конница форми­ровалась из аристократов и вооружённых ими лиц. Знать в во­енном отношении всё меньше зависела от рядовых соплемен­ников. Со своей дружиной и слугами она могла предпринимать самостоятельные набеги. В какой-то мере это отвечало и интересам рядового населения, ибо оно не могло одновременно являться и сель­скими производителями и воинами.

Во II—IV в. уже не каждый сармат был воином. С другой стороны, всё возрастатала роль дружины. Интересен рассказ о набеге роксалан в Мезию. «Их конный отряд состоял из девяти тысяч человек, опь­янённых недавней победой, помышлявших больше о грабеже, чем о сражении. ...Римляне наступали в полном боевом порядке, у сарма­тов же к этому времени одни разбежались по округе, в поисках добы­чи, другие тащили тюки с награбленным добром. ...Вряд ли сущес­твует войско, способное устоять перед натиском их конных орд. В тот день, однако, шёл дождь, лёд таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками; лошади их скользили по грязи, а тяжёлые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать... действительно непроницаемы для стрел и камней, но если врагам удаётся повалить человека в таком панцире на землю, то под­няться он сам уже не сможет».

Из приведённого сюжета следует, что в набеге участвовали толь­ко аланские катафрактарии, и их насчитывалось всего девять тысяч человек. Цифра чрезвычайно мала, особенно в сравнении с много­численными войсками сарматов в предшествовавшее время. Следо­вательно, в походе не участвовали рядовые общинники.

Катафрактарии представляли собой слой воинов-профессиона­лов, дружинников. Основным средством существования дружины пер­воначально служила военная добыча. Тацит специально акцентиро­вал внимание на этом: «Содержать большую дружину можно не ина­че, как только насилием и войной... что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья. Возможности для подобного расточительства доставляют лишь войны и грабежи». Тот же Тацит красочно описал аланских дружинников, которые «тащили тюки с награбленным добром».

Порядок раздела добычи у алан имел ряд характерных особен­ностей, связанных с утверждением престижа военных вождей. «Тыхы куывды хай» (доля пира силы) и «хистæры хай» (доля предводителя) использовались по-разному. Доля для общего застолья хранилась отдельно и использовалась для организации дружинных пиров. Доля старшего находилась в единоличном распоряжении предводителя и состояла из золота, серебра, оружия, тканей и скота. Обычаем возбранялось предводителю тратить эту долю на себя и свою семью: она предназначалась для нужд общего характера. В тяжёлые времена предводитель обязан был помогать общинникам, иначе он терял ува­жение и вместе с тем свой ранг. Помимо этого, предводитель одари­вал дружинников, отличившихся в состязаниях. Особо следует отме­тить сосредоточение трофейного оружия в руках знати. Это создава­ло предпосылки для его использования в собственных целях. Пред­ставлялась возможность по своему усмотрению вооружить угодную часть общинников и претендовать на большие доли добычи на осно­вании распоряжения арсеналом оружия. Престижные раздачи, ста­вившие получателя в неравноправное положение по отношению к дающему, приводили к возникновению патронатных отношений.

Такова в самом сжатом виде картина основных событий истории сарматских племён рубежа двух эр. Если одним словом характеризо­вать основное занятие сарматов (алан, роксаланов, сираков, аорсов, язигов) в ту эпоху, то таким словом будет «война». Неудивительно, что античные и закавказские историки, много внимания уделяя сар­матам, о конкретных лицах информацию оставили только о представителях нарождавшейся военной аристократии.