Характернейшей чертой евразийства было стремление соединить консервативные начала русского самосознания, восходящие к его православным корням и впервые ясно выраженные старшими славянофилами, с новыми научными и философскими идеями, с творческим восприятием задач культурного и национально-государственного строительства. Во вступлении, открывающем «Исход к Востоку», пояснялось, что статьи написаны в атмосфере катастрофического мироощущения и что авторы ждут глубоких перемен привычного облика мира. Культура обнаружила способность к динамичному обновлению. Поэтому сейчас не верится в возможность «последних слов» и окончательных синтезов. «Утверждая, вслед за славянофилами, самостоятельную ценность русской национальной стихии, — говорилось далее, — воспринимая тонус славянофильского отношения к России, мы отвергаем народническое отождествление этой стихии с определенными конкретными достижениями, формами сложившегося быта» (Исход к Востоку. С. V). Кроме того, одновременно провозглашались: принцип последовательного индивидуализма и необходимость Церкви, со всей строгостью традиционных форм религиозной жизни; национализм и его расширенный межэтнический характер. «Свой национализм, — разъяснялось в “Исходе к Востоку”, — мы обращаем, как к субъекту, не только к “славянам”, но к целому кругу народов “евразийского” мира; между которыми народ российский занимает срединное положение…» Русские люди и люди этих народов ни европейцы, ни азиаты. «Сливаясь с родною и окружающей нас стихией культуры и жизни — мы не стыдимся признать себя евразийцами» (Там же. С.VII).
Основополагающим концептуальным понятием нового воззрения стала идея Евразии — глубоко интегрированной этнопсихологической, геополитической и духовно-культурной системы, самобытной относительно сообществ Востока и Запада, целостно-органичной, самодостаточной и самовоспроизводящейся. Этнической основной евразийского мира, указывал Н. С. Трубецкой, является симбиоз славянского и туранского элементов, осуществившийся естественным образом, при историческом распространении русского народа на Восток и смешении с туранскими или урало-алтайскими племенами (угрофинами, тюрками, монголами, манджурами). На базе данного этнического симбиоза, по мнению ученого, сложилась оригинальная славяно-туранская этнопсихологическая общность, с сильными чертами устойчивости, выносливости и консервативности, но в то же время обладающая сознанием относительности исторических форм традиции ( См.: К проблеме русского самопознания. С. 50).
Географические и экономические начала самобытности России-Евразии выявлялись и формулировались П. Н. Савицким. В отличие от европейских и азиатских стран, расположенных южнее или юго-восточнее Евразии, указывал он, последняя распростерлась на глубоко континентальных землях, отдаленных от морей и совершенно неконкурентноспособных в мировой торговле. Поскольку издержки сухопутного транспорта в десятки раз превышают издержки морского, евразийское народное хозяйство может существовать и развиваться только в качестве единой, целостной, государственно регулируемой системы, используя внешнеторговые связи как несущественное дополнение экономики, обращенной внутрь континентального «океана». Из этого соображения вытекла мысль, что гарантом целостности и интегрированности евразийского пространства должно служить строго централизованное, сильное государство, препятствующее обособлению приморских окраинных районов, хозяйственному удушению континента и превращению его в придаток приморской экономики (См.: Исход к Востоку. С. 105-106).
Истоки политического единства Евразии евразийцы обнаруживали не в Киевской Руси, не в Руси северо-восточной, а в империи Чингисхана. По мнению Н. С. Трубецкого, монголы сформулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политической консолидации и самобытности ее государственного строя. Русская мысль дала татарской политической идее лишь христианское обоснование и таким образом, по словам Трубецкого, «сила горения русского религиозно-национального чувства переплавила северо-западный улус монгольской монархии в московское царство, в котором монгольский хан был заменен православным русским царем» (Наследие Чингисхана. С. 24).
Религиозно-духовной основой евразийской культурной общности было признано Православие, вполне традиционно понятое как высшее и единственное по своей полноте и непорочности исповедание христианства. Поскольку православная традиция исходит из органического единства веры, мысли и жизни, то культура и государство есть начально организованный материал своего собственно церковного бытия. «Они есть то, что может и должно стать Церковью, что становится Церковью», — подчеркивалось в одном из программных документов движения (Евразийство. С.28).
Вместе с тем в понимании роли Православия евразийцы несколько отходили от традиционно-русского противостояния как католицизму (латинству), так и азиатско-нехристианским религиям. Сохраняя жесткую оппозицию латинству, они утверждали об органической близости православному духу, даже потенциальной православности, всего восточного языческо-буддистко-мусульманского мира. Евразия была истолкована в качестве культурно-исторического региона, тяготеющего к Православию как к своему религиозному центру, и способного путем свободного развития породить специфические формы православного единства. Духовная самобытность Евразии таким образом определялась как «симфонически-личная индивидуализация Православной Церкви и культуры» или, говоря иными словами, как симфония национально самобытных православных церквей и культур евразийских народов под руководством наиболее зрелого и развитого русского православия (См.: Там же).
Причины революционного крушения старой России евразийцы находили в ослаблении чувства и сознания евразийской самобытности. Распад традиционных форм православной культуры под воздействием реформ Петра, интенсивная европеизация правящего класса в петербургский период, расширение Российской империи на Восток, после победы над мусульманством — все это повлекло за собой снятие религиозно, культурно, политически ощущаемых западных и восточных границ России-Евразии. Империя, фактически продолжая собирательное дело Москвы, идеологически ослабевала внутренне. Образованный и руководящий верх все более отрывался от взрастившей его национальной почвы, изменял идеологии «Москва-третий Рим», последовательно спускался с вершины православно-национального самосознания к плоским религиям общехристианства, общечеловечества, наконец, социализма. Империя рухнула. Но факторы ее геополитического единства оказались сильнее революции. Евразийская держава была вновь собрана, теперь уже большевиками в форме СССР. Причем новая красная империя решительно отвернулась от Запада и обратилась к порабощенным Европой народам Востока. Такая постановка вопроса «Европа и Россия» естественным образом обусловливала сближение России и Азии. Последняя в евразийском миросозерцании приобретала глубоко позитивный культурно-исторический смысл. Азиатский мир рассматривался как весьма многоцветный, самобытный, полный духовных сил, отнюдь не столь эгоцентрически ограниченный и прагматически заземленный, как мир европейский. Азия для евразийцев — хранительница всех мировых религиозных традиций и, как восточно-христианская страна, Россия сама есть в значительной мере Христианская Азия.
Не отрицая вовсе враждебности или чуждости православию стихий ислама и буддизма, евразийцы тем не менее представляли азиатский культурный и геополитический элемент в качестве органической компоненты России-Евразии, а не просто в виде естественного ее союзника на поприще исторического противодействия Европе. Причем борьба против европейского культурного империализма и колониализма, с евразийской точки зрения, не есть своего рода эгоистическая борьба неевропейских народов против эгоизма Запада. Она имеет более высокий смысл, являясь защитой духовной полноты человечества, как культурно-исторического Сада Божия. Поэтому к судьбам нехристианской Азии православная Россия не может быть равнодушна. Она сама органически входит в Азию, а Азия — в состав России. И если западные духовные элементы включаются в ткань русской культуры преимущественно как болезнетворные, разрушительные начала, то восточные элементы укрепляют, стабилизируют нашу самобытность.
В силу психологически важного значения восточных начал для крепости русского бытия, евразийцы отстаивали необходимость симбиоза европейской России с азиатскими территориям, при сохранении первостепенной роли русского народа во всем российско-евразийском геополитическом организме. Более того, евразийцы утверждали, что весь обширный комплекс таких культур и стран, как Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Китай и Япония превратится в «рассыпанную храмину», если из нее выпадет собственно русское этнокультурное начало.
Поскольку свою мировую функцию русские могут успешно выполнять лишь под руководством высоко сознательного слоя национальных руководителей, отдающих отчет в самобытности культурных основ и мирового призвания России-Евразии, постольку главной задачей русской интеллигенции евразийцы считали не политику, не партийные споры о форме правления. Формирование концепции фундаментальной самобытности России, создание руководящей государственной элиты и обеспечение международного курса страны, в соответствии с ее объективным своеобразием, является, на их взгляд, судьбоносным заданием всякого мыслящего русского.
В пореволюционных условиях практической целью евразийства намечалось создание особого политически ориентированного ордена, нацеленного на сознательное и всестороннее восстановление изначальной самобытности России-Евразии, вопреки различным стихийным искажениям евразийской идеи. Приветствуя федеративный характер многонационального советского государства, евразийцы подчеркивали необходимость замены примитивной, культурно разлагающей интернационально-классовой идеологии большевиков, подспудно стимулирующей эгоизм отдельных наций и сепаратистские тенденции, религиозно оправданной и культурно развитой идеологией евразийской консолидации, сочетающей национализм каждого отдельного народа Евразии-СССР с национализмом общеевразийским. Культурно-политическая модель евразийцев вдохновлялась идеалом «государства правды», призванного под руководством просвещенного, национально ответственного слоя служить положительным духовным ценностям и укреплять творческую самобытность российско-евразийского мира.
Созвучие тем, поднятых основоположниками этой теории, проблемам, стоящим ныне перед нашей страной, а в значительной мере и перед всем человечеством, придает евразийству исключительно современное гуманитарное и научное значение. При ряде частных недостатков в мировоззрении евразийцев их общая заслуга в истории русского самопознания совершенно бесспорна, ибо только евразийцы впервые целостно поставили проблему цивилизационного типа нашей страны и сделали эту проблему предметом комплексного анализа средствами философии, культурологии, географии, этнологии, лингвистики, политологии, религиоведения.
Современные евразийцы, активисты движения «МОЛОДАЯ ЕВРАЗИЯ» продолжают дело и идею классических евразийцев.
Лит.: Исход к Востоку. — София. 1921; Трубецкой Н. С. Европа и человечество. — София, 1920; Его же. К проблеме русского самопознания. Евразийское книгоиздательство, 1927; Его же. Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока. — Берлин, 1925; Евразийство. Опыт систематического изложения. Евразийское книгоиздательство, 1926; Ильин В.Н. Евразийство // Ступени. Философский журнал. № 2(5).- СПб., 1992; Европа между Россией и Азией: Евразийский соблазн. Антология. — М., 1993.
Юрий Булычев
МОЛОДАЯ ЕВРАЗИЯ
Комментариев нет:
Отправить комментарий