О. С. Анисимов: Рефлексивная Россия Будущего

Россия стоит перед выбором! Это утверждение характерно для последних двух  тысячелетий. Она была перед выбором и в СССР, и как охватывающая все  пространство СССР. А раньше она неоднократно стояла перед выбором как  Российская империя, и как Московская Русь, и как Киевская Русь, как  Новгородская Русь.
А еще раньше перед выбором стоял прототип Руси, особое социокультурное  пространство руссов, хотя до этого оно тысячелетиями было стабильно на тех  территориях, которые затем заняли иные этносы и трансформированные  остатки самих руссов.
Если не учитывать «стабильную эпоху», то последние 3-4 тысячелетия наши  предки стали реализовывать иной подход, тренироваться в выборах пути, в  сомнениях, в проблематизациях.
В условиях быстрых изменений, изматывающих внутренних и внешних  конфликтов, переработки примитивизма приходящих на цивилизованную  территорию все новых этнокультурных аборигенов, русы, а затем их наиболее  устойчивая составляющая – славяне, особая часть славян – русские и  примыкающие к ним, совмещающие свое бытие в приемлемом «общежитии»  иные этносы, стали жить в достаточно регулярно повторяющемся  рефлексивном режиме.

Несмотря на колебания в уровне социокультурной, нравственно-духовной  устремленности, снижающейся в дикости междоусобицы, но компенсированной  соответствующими возвратами в мудрость, поиск правды, подлинного пути,  своего места в оппозиции Запад-Восток, Север-Юг – оставался лейтмотивом  внутренней жизни в политическом и духовно-цивилизационном измерении.
Появление Советской России и СССР, социалистического лагеря не было  случайным, так как устремленность на правду и подлинность была  спекулятивно употреблена, а православная универсумальность, соединившая  канонизированность христианства с древними формами универсумального  воззрения на мир и отношения к нему, идущими из арийских времен и более  древних прототипов руссов, создала настроенность на найденность пути.
Все издержки и приватизации в исполнении замысла, продвижении идеи, все  манипулятивные усилия верхов оставляли подозрение о подлинности нового  пути сохраняемыми.
Вся интенсивная практика СССР шла в рамках большого «эксперимента», а в  нем всегда допустимы «ошибки», их прощение.
Наш народ уже давно имеет интуитивно поддерживаемую рефлексивную  самореализацию. Он предназначает себя к поискам, пробам, ошибкам,  поправкам, уходам от стабильности, прощение издержек, самоотчуждению ради  более значимого, чем каждый из нас и даже чем все мы взятые. Он считает  себя служащим большим идеям и несклонен к рутине, регулярности,  успокоенности, бесконечной повторяемости и всему, что является «скучным»,  неинтересным, невдохновляющим.
Сколько бы в него не вносили идею верности законам как рукотворным  установлениям, он старается не обращать внимания на эти «мелочи» и никак не  сосредоточится на создании условий стабильного бытия.
За время существования СССР была проведена «культурная революция»,  внесение стереотипов образованности всему населению, а высшее  образование уходило далеко от принципа прагматической необходимости,  создавая предпосылку появления интеллектуального инкубатора всего мира.
И этот инкубатор был создан при всей несформированности механизма  эффективного применения изобретений, открытий и т.п.
Применение результатов инновационных разработок не было значимым не  только для верхов, но и во всей массе участников интеллектуального  производства и потребления.
Применение результатов должно опираться на прагматизм, рутинность,  регулярность, а они столь далеки для большинства нашего населения. Оно  может спокойно ждать новых несоответствий и драм, чтобы их героически и  творчески, талантливо преодолевать.
Конечно, были и у нас некоторые слои населения, которые могли совмещать  творчество, поиск нового и регулярность, реализуемость, достигаемость целей,  приводить полярные начала в гармонию. Но чаще все же эта гармонизация  была в чрезвычайных ситуациях, в экстремальных условиях преодоления  угроз, например, отставания в разработке новейших систем вооружения.
Едва ли случайно, что именно в наших пределах появилось рефлексивное и  методологическое движение, которое отдает первенство значимости  реагирования на разрывы размышлениям рефлексивного типа.
Только у нас могли гигантское время, причем по преимуществу, личное,  после рабочего дня «тратить» на участие в семинарах, в дискуссиях, длящихся  месяцами и чаще, так и не заканчивающихся.
Такая неутомимость имела своих героев, например, А.А.Зиновьев,  Г.П.Щедровицкий, В.А.Лефевр и другие.
Но герои не смогли бы сделать воспроизводящимся поток мысли, если бы не  было людей, готовых участвовать в этом потоке, работать в нем «на износ»  более интенсивно, чем на основной работе.
Разве может страна вырастить в себе такое сообщество, не имея  рефлексивных глубинных корней!
При этом само сообщество в своем структурировании проявляло все те же  качества неуемной инновационности, ухода от фиксированности,  определенности, обязательности, рутинной организованности и др. Если это  иногда уменьшалось, и мы были похожи на «солидную организацию»,  и то лишь за  счет невероятных усилий лидеров, их харизмы.
Даже самые мощные результаты мысли недолго оставались  догматизированными, методично применяемыми. Любой активный участник  считал себя в праве все подвергнуть сомнению, уйти от исходных оснований,  попробовать свою инаковость в интенсивном интеллектуальном бою, не  заботясь о своем выживании.
Как правило, менее всего удавалось гармонизовать полярные начала: рутину  воспроизводства и критическое размежевание мысли предшественника и даже  своей собственной мысли.
Неэффективность для действий оказывалась эффективностью в инноватике.  До сих пор инноватика без ограничений, самодвижение проблематизации и  самовыражение в творчестве остается доминирующим.
Иначе говоря, Россия была в той или иной выраженности рефлексивной  страной. Она ею и остается. Это настолько внутреннее свойство России, что  она, при всей неповторимости и после развала СССР играет роль  рефлексивного сердца и даже «тела» всего мирового сообщества.
Если дополнить рефлексивную устремленность и потенциал России с  потенциалом действия всех остальных стран, то мировая цивилизация стала бы  образцом гармонического целого, преодолевающего накопленные уродства  техногенности, примитивизированного прагматизма, противоопоставленности  идеалов и духовных акцентировок, наивной и опасной любви к гегемонии и др.
Однако, та же рефлексивность, которая уже оформилась в России и имеет  достаточную устойчивость пока в «пионерском» слое интеллектуалов, но уже  выходит на простор интеллектуального производства, которая еще не  совместилась с творческим самовыражением в науке, инженерии и т.п., она  обладает своей «ахиллесовой пятой». Ее признаком выступает рыхлость  рефлексивной мысли, прикрепленность к субъективности самого мыслящего.  Что резко снижает потенциал продуктивности и надежности рефлексии.
С этой точки зрения и Россия, и рефлексивно-методологическое движение стоит  перед выбором стратегического типа. Либо она так и останется необузданной и  воспроизводящей напряжение точки в движении без ответственности за линию  движения, разбрасывая по пути фрагменты своей отчуждаемой мысли, либо  она будет обуздана на основе преодоления субъективной случайности, прихода  к надперсональности и вневременности содержания и подходов в своей  рефлексивной самоорганизации.
Мы уже неоднократно комментировали воспроизводство недостаточности  рефлексирующей мысли, ее «детское» состояние в культуре мышления.  Напомним основное противопоставление.
В методологии, как и в любом секторе интеллектуальной практики, есть  различие между естественным самовыражением, субъективно-ситуационным  оискусствлением и сущностно-надситуативным оискусствлением при сохранении  учета ситуационности.
В истории культуры резко осуществлялся выход в третий уровень развитости  механизмов мышления. Можно привести примеры, облегчающие понимание  нашей мысли, с Запада и Востока.
На Востоке «Книга Перемен» (И-Цзин) показывает путь развития и фиксирует  принципиальную обращенность к всеобщим законам бытия и саму  необходимость вписывания усилий по развитию и даже изменению в  универсальный ход бытия.
Не зная этих законов не возвысившись внутренне до них нельзя прийти к  адекватности в поведении в условиях хаоса, что и является «высшим» в  самоорганизации.
Реконструируя взгляды китайцев, выраженные более 4 тысяч лет тому назад  можно только порадоваться их прозорливости. А подобное. в еще более  отстающее от нас время, можно поискать подобных выводов у руссов.
На Западе совсем недавно возвысился к сущности Гегель и раскрыл путь к  абсолютному знанию, дав абсолютный метод. Им воспользовался в меру сил  Маркс, создав мощную теорию самодвижения экономики в ее развитии.
Примеров следования великим прозрениям Востока и великим раскрытиям  Запада немного или они не видны, не демонстративны.
К примеру, Сунь-Цзы, великий стратег, две с половиной тысячи лет назад  говорил о всеобщих, универсумальных принципах стратегического анализа,  учитывающих сущность бытия. Эти принципы применимы и к настоящему  времени, если уйти от особенностей исторической конкретности.
И Гегель применим сейчас, если бы гуманитарная наука захотела большей  реформации и приближения к подлинной научности и философской  возвышенности. Но, кстати, методологи больше любят Фихте и Канта. Однако  это лишь начало реформы в культуре мышления, а Гегель задел ее неизмеримо  более высокое воплощение.
Оставалось ввести всю «систему Гегеля» в рефлексивное пространство  совокупной практики и дать ему место предельного категориального  обеспечения организации рефлексивных процессов. Именно это мы поняли в  середине 70-х г.г. Но именно это было предметом наивной критики нашего  гегельянства в 70-80 г.г. внутри методологического сообщества.
Тем самым, если учесть результаты Гегеля, иметь в виду все намеки подобного  рода в прошлом, опираться на рефлексивную и инструментально-мыслительную  практику и ее рефлексию в XX веке, то можно перевести все рефлектирующее  целое с уровня ЕИ на уровень ИЕ, где «искусственное», неслучайное,  сущностное предопределяет способ организации рефлексивных процессов и не  задерживается на формализме мышления, дает ему содержательность в  неслучайных рамках формы.
Можно перевести, если неизбежную необходимость в этом поймут или  догадаются об этом хотя бы ведущие методологи и рефлексивные лидеры. Речь  иногда ведется о том, что означает перевод методологического, а тем более  рефлексивного мышления на использование понятий. Но о понятиях мнения  расходятся и по тем же основаниям.
Гегель дал свое видение «понятия». В рамках своего «метода», и оно является  высшим уровнем обсуждения понятий, практики создания, совершенствования  и применения понятий. После Гегеля уровень анализа понятий стал неуклонно  снижаться и в методологии он не ушел далеко от снижения.
Двигаться в понятиях сложно и легче просто манипулировать, хотя и с  рефлексивностью. Гегель называл это «дурной бесконечностью». Именно  понятия и являются основным условием перевода мышления с ЕИ-уровня на ИЕ–уровень, в том числе рефлексивного мышления.
Мы считаем, что подготовлены все условия для перехода к новой стратегии  управления Россией, опирающейся на самую современную  рефлексивно-мыслительную культуру, на современную и именно  отечественную методологию с сохранением всего ого в истории культуры  мышления, является высшим и соответствующем «прорывной устремленности.
В методологии (ММК) в 70-80 г.г. немало говорилось о совокупном едином  мышлении.
Можно перефразировать все это в тезис о возможности создания единого  рефлексивно-мыслительного пространства России, в котором соотносимыми и  используемыми становятся все формы рефлексивно-мыслительных  проявлений.
Здесь имеется в виду не «информационное пространство», а именно  рефлексивно-мыслительное пространство, в котором размещаются и все типы  информации, знаний, норм и др. продуктов интеллектуальной работы.
Но движения в этом пространстве, совмещение рефлектирующих, мыслящих, их  участие в реализации идей, достижение целей, воплощение стратегий не может  быть стихийным и не может быть формалистичным, отчужденным.
Совмещение позитивных начал и устранение негативных начал требует особой  устремленности на использование критериальных систем универсумального  типа, как для понимания устроенности всего, так и для выработки своего  отношения ко всему, включая себя, самоопределения и самоположения в  реальность.
В последние годы рефлексивные специалисты и методологи стали активно  позиционироваться в стратегическом слое аналитики и управления. Но сама  сущность стратегического управления и мышления управленца, если он не  удовлетворяется лишь самовыражением, даже талантливым, должен, как  утверждал Сунь-Цзы, иметь мировоззренческие и мироотношенческие  ориентиры, знать суть бытия и соотносить с ней все исторические и  ситуационные «детали».
Поэтому стратег, удовлетворяющийся лишь живым моментом, своей  уникальностью, вписанностью из сути бытия является идущим в шарлатанство,  пусть и красивое, наивно талантливое. Управление страной, любой большой  системой нельзя вести вне вписанности в суть бытия, о чем говорится и в  «Книге Перемен», и у Клаузевица, и у Свечина и других глубоких мыслителей  стратегического направления.
Россия пробрела необходимые предпосылки для лидерства в мире мысли и  рефлексивность стала здесь основанием взлета. Но она должна еще ввести  достаточные предпосылки, собственно культуру мышления, помещенную в  рефлексивное пространство.
И тогда видны образы России, могущей сохранить творческое, инновационное  самовыражение и привести его в гармонию не только с историчностью и  изменяемостью всего, но и с внеисторичностью, миром «идей» по Платону, с  «идеей идей» как началом всего, с Богом, с «абсолютным духом», по Гегелю. В  этом воплотилось бы оформлено космическое самовыражение «русских»,  выплеснувшееся столетие назад.
Войдя в эпоху гармонизации начал, Россия станет способной создать высшую  управляемость, быть увлекающей всех своей глубиной мысли и  самоорганизации, быть способной преодолеть массу ненужного и  искривленного, навязываемого нам со всех сторон мистификаторами  «правильного образа жизни».
Такой Россией мы будем гордиться с неизбежностью, служа не временности  эгоизма и отстраненности от сущности, а вневременности, которая приблизится  к нам, если мы сами устремимся к ней.