Крах Советского Союза и постсоветские события — богатейший эмпирический материал, рай для обществоведа. Без каких-либо эмоций, как рационально-критический ученый пытаюсь понять самые общие «кирпичики» и «механизмы», объясняющие многообразие происходящего в истории. Прежняя терминология — это ветхие меха, а молодое вино нового знания следует вмещать в меха новые, то есть надо понимать человека, общество и историю через новые более ёмкие и адекватные понятия, точнее через систему понятий. Например, резко переосмысляются в свете нового опыта такие понятия, как «буржуа» и «рабочий» и соответственно «буржуазная» и «социалистическая» революции.
Буржуа — от корня «бург» (град), эквивалент русскому термину «гражданин». Подразумевается, что именно в городах возникли экономически-самодостаточные граждане. Однако обладание земельным наделом тоже иногда обеспечивало экономическую самодостаточность. Например, в Польше мельчайшая и мелкая шляхта была благодаря землевладению более-менее независимой от центральной власти, воплощенной в короле или олигархе. Отсюда — шляхетская вольница, некоторая модификация того, что в истории Англии известно как Великая хартия вольностей (1215) и в истории России как Указ Петра III от 18 февраля (1 марта) 1762 года «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». В этом месяце, кстати, исполнилось 250 лет данному судьбоносному Указу, который предопределил расцвет дворянской России, но мало кто, по-моему, вспомнил о славной дате.
Но перейдём к собственно «буржуазной революции» — Французской. Да, во Франции ударной силой антифеодальной революции стали городские самодостаточники («третье сословие»), которые, взяв Бастилию, стали стихийно скандировать «на-ци-я!», «на-ци-я!», «на-ци-я!» — тем самым провозглашая рождение французской нации и французского национального государства. Однако в более ранних «буржуазных революциях» важную роль играли не только «буржуа» города, но и самодостаточники «кантри» (по-нашему — села). Например, в религиозных войнах 16-17 вв. в Германии, Чехии, Франции, Англии ударные боевые силы наряду с горожанами-«буржуями» представляли мелкие дворяне и богатые крестьяне. Вспомним Оливера Кромвеля — разве не зажиточные крестьяне (йомены) являлись социальной опорой его революционной Армии Нового Образца. В России восставали против царя и бар самодостаточники-казаки, и Пугачевское восстание кое-в-чем напоминало восстания йоменов. Американская буржуазная революция вершилась не столько горожанами, сколько землевладельцами. Японскую Революцию Мэйдзи 1867-1867 и китайскую Синьхайскую революцию 1911 иногда называют «буржуазными», хотя на самом деле революции там делали не зачаточная городская «буржуазия», сколько тамошние «декабристы» — группа молодых самураев во главе с Рёма Сакамото в Японии, группа молодых разночинцев во главе с Сунь Ятсеном в Китае. Поэтому термин «буржуазная революция» недостаточно широк и не охватывает существенные моменты исторического процесса.
С термином «рабочий» тоже много неопределенности. Можно выделять в «рабочем классе» наёмных работников патриарзхальных мастерских и цехов и мануфактур, а позднее «индустриальных рабочих», но сейчас я в РФ не вижу никакого «рабочего класса», он даже не желает объединяться в профсоюзы, а вижу работяг, как в добуржуазные времена. И на Западе влияние «рабочего класса» явно не растёт, а с переходом к постиндустриальному «обществу знания» уходит куда-то на задворки. Уже ясно, что рабочее движение росло с ростом буржуазного общества, во многом ориентируясь на правила игры и формы самоорганизации буржуазии. Хотя марксистская схема «пролетарской революции» выглядит привлекательно, но социальная практика показала её «неистинность».
После Карла Маркса делались попытки обобщить и даже переосмыслить суть «буржуазного общества» и «рабочего». Например, одно время модным было ожидание скорого наступления сверхимпериализма, олигархизма и даже фашизма в богатых странах Запада, и я помню эти упования на «кризис» и «крах» капитализма («буржуазного общества») с детских лет, то есть с конца 1940-х годов. Последний всплеск антибуржуазного апокалиптизма наблюдается ныне, интели строчат трактат за трактатом, тошно читать. И много попыток было возвысить «рабочего», представить его как хозяина-титана будущего. Адольф Гитлер возглавил НСДАП (Национал-социалистическую немецкую рабочую партию), и Эрнст Юнгер даже написал трактат «Рабочий. Господство и гештальт» (1932), в котором предрекал, что тотальность «рабочего» призвана сменить частичность эпохи «третьего сословия». Фактически «Рабочий» Эрнста Юнгера — это «Сверхчеловек» Фридриха Ницше. Опять возникает вопрос — какой термин адекватнее, и нет ли обобщающего.
Итак, не удовлетворяет меня как историка старые термины из XIX века. Разумеется, нельзя их вышвыривать, ко всему историческому-традиционному надо относиться с почтением и пытаться вобрать в новый синтез-обобщение. История человечества целостна, и необходим как можно более целостный подход к её пониманию от первоистоков до т.н. «капитализма» и «постиндустриализма». Является ли наше нынешнее вдохновляющее «декабристское движение» — «буржуазной революцией»? Я — не «буржуа», а субъектник-самодостаточник, и я предпочитаю называть её «субъектной революцией» или «революцией низовой субъектности».
Почему «субъектность» предстаёт как главный инструмент-термин понимания человека, общества, истории? Потому что трудно найти более адекватный термин, охватывающий суть многообразных и с виду далеких друг от друга проявлений человеческого поведения. Фактически термин «субъектность» возвращает нас к сердцевине философии Гегеля, которую иногда воспринимаю как некое откровение. Да и сам Гегель осознавал своё учение о субъектности, лежащей в базисе становления бытия и человека, как «путешествие за открытиями». «Субстанция есть субъект», — отчеканил немецкий мудрец. Карл Маркс постарался «материализовать» субъектность, это ему блестяще удалось, но он отнюдь не исчерпал всех потенций-нюансов этой глуби.
Субъектность изначально присуща человеку, есть «искра Божья» в нём, удостоверяет богоподобие и даже (в пределе ) богоравенство человека. Я обращаю внимание на базисный процесс накопления «низовой субъектности», то есть взрастания «критической массы» экономически-самодостаточных и потому имеющих собственный интерес и тем самым склонных к социально-политической субъектности низовых хозяев-собственников. Взрыв-прорыв этой «критической массы» низовой субъектности и есть «революция», которая бывает локальной и глобальной. И глобальный взрыв «сверхновой звезды» низовой субъектности произошел почти 600 лет тому назад в Европе (прежде всего в тогдашней «столице мира» Флоренции) и породил Новое Время (Модерн) с его стремительной территориально-колониальной экспансией, научно-техническим взлётом, возникновением компаний, партий, наций и демократий как форм самоорганизации низовой субъектности. Субъектизация = модернизация. Весь мир, в том числе наша страна, до сих пор мчатся в вихрях и завихрениях (часто реакционных) этой грандиозной «глобальной субъектной революции», и с пеной изо рта плевать против ветра низовой субъектности и модернизации — обрекать себя на позор и проигрыш.
Буржуа — от корня «бург» (град), эквивалент русскому термину «гражданин». Подразумевается, что именно в городах возникли экономически-самодостаточные граждане. Однако обладание земельным наделом тоже иногда обеспечивало экономическую самодостаточность. Например, в Польше мельчайшая и мелкая шляхта была благодаря землевладению более-менее независимой от центральной власти, воплощенной в короле или олигархе. Отсюда — шляхетская вольница, некоторая модификация того, что в истории Англии известно как Великая хартия вольностей (1215) и в истории России как Указ Петра III от 18 февраля (1 марта) 1762 года «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». В этом месяце, кстати, исполнилось 250 лет данному судьбоносному Указу, который предопределил расцвет дворянской России, но мало кто, по-моему, вспомнил о славной дате.
Но перейдём к собственно «буржуазной революции» — Французской. Да, во Франции ударной силой антифеодальной революции стали городские самодостаточники («третье сословие»), которые, взяв Бастилию, стали стихийно скандировать «на-ци-я!», «на-ци-я!», «на-ци-я!» — тем самым провозглашая рождение французской нации и французского национального государства. Однако в более ранних «буржуазных революциях» важную роль играли не только «буржуа» города, но и самодостаточники «кантри» (по-нашему — села). Например, в религиозных войнах 16-17 вв. в Германии, Чехии, Франции, Англии ударные боевые силы наряду с горожанами-«буржуями» представляли мелкие дворяне и богатые крестьяне. Вспомним Оливера Кромвеля — разве не зажиточные крестьяне (йомены) являлись социальной опорой его революционной Армии Нового Образца. В России восставали против царя и бар самодостаточники-казаки, и Пугачевское восстание кое-в-чем напоминало восстания йоменов. Американская буржуазная революция вершилась не столько горожанами, сколько землевладельцами. Японскую Революцию Мэйдзи 1867-1867 и китайскую Синьхайскую революцию 1911 иногда называют «буржуазными», хотя на самом деле революции там делали не зачаточная городская «буржуазия», сколько тамошние «декабристы» — группа молодых самураев во главе с Рёма Сакамото в Японии, группа молодых разночинцев во главе с Сунь Ятсеном в Китае. Поэтому термин «буржуазная революция» недостаточно широк и не охватывает существенные моменты исторического процесса.
С термином «рабочий» тоже много неопределенности. Можно выделять в «рабочем классе» наёмных работников патриарзхальных мастерских и цехов и мануфактур, а позднее «индустриальных рабочих», но сейчас я в РФ не вижу никакого «рабочего класса», он даже не желает объединяться в профсоюзы, а вижу работяг, как в добуржуазные времена. И на Западе влияние «рабочего класса» явно не растёт, а с переходом к постиндустриальному «обществу знания» уходит куда-то на задворки. Уже ясно, что рабочее движение росло с ростом буржуазного общества, во многом ориентируясь на правила игры и формы самоорганизации буржуазии. Хотя марксистская схема «пролетарской революции» выглядит привлекательно, но социальная практика показала её «неистинность».
После Карла Маркса делались попытки обобщить и даже переосмыслить суть «буржуазного общества» и «рабочего». Например, одно время модным было ожидание скорого наступления сверхимпериализма, олигархизма и даже фашизма в богатых странах Запада, и я помню эти упования на «кризис» и «крах» капитализма («буржуазного общества») с детских лет, то есть с конца 1940-х годов. Последний всплеск антибуржуазного апокалиптизма наблюдается ныне, интели строчат трактат за трактатом, тошно читать. И много попыток было возвысить «рабочего», представить его как хозяина-титана будущего. Адольф Гитлер возглавил НСДАП (Национал-социалистическую немецкую рабочую партию), и Эрнст Юнгер даже написал трактат «Рабочий. Господство и гештальт» (1932), в котором предрекал, что тотальность «рабочего» призвана сменить частичность эпохи «третьего сословия». Фактически «Рабочий» Эрнста Юнгера — это «Сверхчеловек» Фридриха Ницше. Опять возникает вопрос — какой термин адекватнее, и нет ли обобщающего.
Итак, не удовлетворяет меня как историка старые термины из XIX века. Разумеется, нельзя их вышвыривать, ко всему историческому-традиционному надо относиться с почтением и пытаться вобрать в новый синтез-обобщение. История человечества целостна, и необходим как можно более целостный подход к её пониманию от первоистоков до т.н. «капитализма» и «постиндустриализма». Является ли наше нынешнее вдохновляющее «декабристское движение» — «буржуазной революцией»? Я — не «буржуа», а субъектник-самодостаточник, и я предпочитаю называть её «субъектной революцией» или «революцией низовой субъектности».
Почему «субъектность» предстаёт как главный инструмент-термин понимания человека, общества, истории? Потому что трудно найти более адекватный термин, охватывающий суть многообразных и с виду далеких друг от друга проявлений человеческого поведения. Фактически термин «субъектность» возвращает нас к сердцевине философии Гегеля, которую иногда воспринимаю как некое откровение. Да и сам Гегель осознавал своё учение о субъектности, лежащей в базисе становления бытия и человека, как «путешествие за открытиями». «Субстанция есть субъект», — отчеканил немецкий мудрец. Карл Маркс постарался «материализовать» субъектность, это ему блестяще удалось, но он отнюдь не исчерпал всех потенций-нюансов этой глуби.
Субъектность изначально присуща человеку, есть «искра Божья» в нём, удостоверяет богоподобие и даже (в пределе ) богоравенство человека. Я обращаю внимание на базисный процесс накопления «низовой субъектности», то есть взрастания «критической массы» экономически-самодостаточных и потому имеющих собственный интерес и тем самым склонных к социально-политической субъектности низовых хозяев-собственников. Взрыв-прорыв этой «критической массы» низовой субъектности и есть «революция», которая бывает локальной и глобальной. И глобальный взрыв «сверхновой звезды» низовой субъектности произошел почти 600 лет тому назад в Европе (прежде всего в тогдашней «столице мира» Флоренции) и породил Новое Время (Модерн) с его стремительной территориально-колониальной экспансией, научно-техническим взлётом, возникновением компаний, партий, наций и демократий как форм самоорганизации низовой субъектности. Субъектизация = модернизация. Весь мир, в том числе наша страна, до сих пор мчатся в вихрях и завихрениях (часто реакционных) этой грандиозной «глобальной субъектной революции», и с пеной изо рта плевать против ветра низовой субъектности и модернизации — обрекать себя на позор и проигрыш.
Комментариев нет:
Отправить комментарий