Большой Стиль, он же — бурбонский, галантно-высокий Grand Мaniere, получивший своё развитие в эпоху Людовика XIV, явился вдруг в иной ипостаси — в сталинской, триумфальной, индустриально-пролетарской. Grand Мaniere по-русски, по-советски звучал не менее помпезно, не менее красочно, сплетая строгость классицизма и прихотливость барокко. Фасадность магистральных домов, коринфские капители рабочих клубов, торжественность декораций, за которыми, разумеется, не положено видеть проблемы. Показ не реальности, а прекрасной иллюзии… Людовик подобен то Аполлону, то Юпитеру, то самому Солнцу. Снимите с него парик-аллонж, туфли на высоких каблуках и перед нами окажется некрасивый, рано лысеющий брюнет с громадным носом. Парадный Grand Мaniere был на виду — Версаль казался золотым чертогом в лучах заходящего солнца, а фрейлины спали вповалку в затхлых комнатушках. Сталинский Grand Мaniere с его подземными не то дворцами, не то — святилищами, с его портиками, колоннами, многометровыми барочными панно очаровавал и давал иллюзию абсолюного счастья. Выходя из своего общежития в районе Дангауэровки или Сокольников, и попадая в пространство рабочего клуба с колоннами, пролетарий забывал о своей неказистой жизни. Да что там? О своём происхождении. Он был гостем Короля-Солнца.
Как та заспанная и полуголодная фрейлина Версаля, которая всю ночь боролась с клопами, а утром стояла в очереди, чтобы умыться над единственным — правда, серебряным или даже китайско-фарфоровым — тазиком. Жизнь сложнее декорации, но и пролетарий, и фрейлина были абсолютно счастливы — они ощущали себя творцами истории, рядом с ними разворачивалось грандиозное действо. Солнце ходило совсем близко — оно могло согреть, а могло и спалить заживо. Об этом написано и сказано уже много. Поговорим сегодня о детях сталинской эпохи. Точнее, о том, как их изображали в кино. Жизнь ребёнка показывалась не сама по себе — это были не метания подростка, мучающегося первой любовью и не ещё какая-нибудь «пустыня одиночества», которая, по мнению Льва Толстого, являет собой наиболее точное определение отрочества. Даже детсадовский ребёнок, показываемый на экране, был включён в особый ритм бытия, где нет места не только одиночеству, но и свободному — личному пространству. А зачем оно нужно маленькому придворному, юному виконту — его жизнь — это Версаль! Он включён в прекрасный социум, служащий идее возвеличивания Солнца. Выходя во двор, дети попадают в некое подобие Версальского парка — кругом массивные дома с причудами, высокие арки, баллюстрады, железная ограда — разумеется, дворцовая! Вспомните двор из фильма «Слон и верёвочка», где девочки устраивают свои игры.
Эталонная чистота, шикарно одетые, сытые дети, добротный и устроенный мир. Этот мир не знает коммунальных склок, в нём невозможны клопы, продуктовые карточки, банда «Чёрная кошка», трофейное барахло и прочие превратности послевоенного быта. Только отглаженные фартучки, ровные проборы, белые носочки. Но самый примечательный фрагмент — это разговор бабушки и внучки, точнее — бабушка поёт песню о своём детстве. Мол, она тоже прыгала со скакалкой, правда, это было давным-давно. Перед нами кадры воспоминаний — оказывается, бабушка главной героини вовсе не может похвалиться рабоче-крестьянскими корнями! Перед нами маленькая барышня, чья гувернантка (или пожилая родственница?) сидит на лавочке в парке. Вдали прогуливаются дамы в шикарных туалетах. Мало этого! В кадре мы видим не 1890-1900-е годы, что было бы логично, если учитывать возраст бабушки и время действия, а 1850-е! Эпоха кринолинов. В истории искусств — Второе Рококо, последний вздох аристократической культуры. В.Паперный в своей книге «Культура-2» говорит о том, что сталинское искусство часто обращалось не к истории, как таковой, а к Вечности. Вечность была, как Будущим (светлым и прекрасным), так и Прошлым (откуда надо взять всё лучшее). Но вернёмся, однако, к нашим детям, хотя, если быть точными — к нашим мамам и бабушкам, которые тогда были детьми. Какие примеры они видели на экране? Сказать — положительные — это ничего не сказать. Эталонно-классические.
Причём, как и положено в рамках классицизма, человек обязан быть носителем высоких добродетелей. А поскольку в побобных произведениях нужен непременный конфликт личной слабости и личного же долга, то в начале повествования юный пионер или девочка-дошкольница должны выглядеть не самым презентабельным образом. Алёша Птицын — толст, ленив и во всём полагается на бабушку. Он знает, что так жить нельзя, но лень пока ещё перевешивает. Примером ему служит старшая сестра Галя — образцовая пионерка, взятая с плаката или из учебника. Родители Алёши — тоже не пролетарии. Они аристократичны, интеллигентны, обедают в личной столовой за большим круглым столом. Алёша учится в такой же образцово-показательной гимназии, ах, простите, конечно же в советской школе, где мальчики носят форму и учатся быть твёрдыми и честными, как дворянин Володя Ульянов из рассказа, предложенного им для разбора. В ходе повествования юному виконту, ах нет, простому московскому школьнику, предстоит научиться главному — отвечать за свои слова, делать всё вовремя и — главное — уметь жертвовать личным ради общественного. Кстати сказать, Алёша Птицын весьма галантен — он общается с маленькой Сашенькой, как барчук с графинечкой на детском празднике в танцклассах Йогеля. Алёша Птицын не просто так, — «Алёша Птицын вырабатывает характер».
Такими же принцессами глядят и девочки из культовой картины «Первоклассница». Маруся Орлова и её подруги ничем не хуже барышень из сентиментальных книжечек Лидии Чарской. Кстати, именно повести Чарской были в большой моде у сталинских гимназисток — эти книги не переиздавались, но чудом сохранились в личных библиотеках. Марусе тоже предстоит пройти путь от хорошей, но слегка расхлябанной и чрезмерно эмоциональной девочки до благонравной и послушной барышни. Добродетель — прежде всего! Послушание и преданность Королю — вот главное в системе под названием Grand Мaniere, а служение Королю начинается с уважения к первой учительнице. Дети из уникального по своей композиции фильма «Здравствуй, Москва!» действуют в той же системе координат. Перед нами мальчики из ремеслухи, которые, меж тем, вальсируют, пишут стихи, знают Бенвенуто Челлини и считают правду — единственным мерилом любого дела. Кстати, фильм выстроен в точности, как выстраивались барочные постановки времён Людовика XIV — повествование перемежается музыкальными вставками, никак не связанными с основным повествованием. Точнее, авторы создают эту связку искусственно — нам показывают красочные выступления учащихся на фоне разговора писателя с директором училища. Но поскольку мы находимся в пространстве Большого Стиля, эта связка не выглядит искусственной, а находится на своём месте. Поэтому уникальность композиции тут спорна — это уже было, но во времена другого Большого Стиля.
Итак, путь служения, добродетелей, дворянской (!) чести, ибо честь, она прививается только дворянам — всё это было нормой в воспитании ребёнка сталинской эпохи. Дворцы-клубы, гимназические фартучки, лёгкая манерность общения, куртуазное отношение к девочкам со стороны мальчиков — всё это лилось с экранов и заполняло дидактическое пространство эпохи. Жизнь была сложной и даже голодной, но разве это повод? Вот Людовик XIV, наверняка, оценил бы по достоинству финальный выход в киноленте «Здравствуй, Москва!», где юные герои шагают по лестницам, будто исполняют церемониальный танец в королевском балете «Триумф Аполлона».
Отрывок кинофильма «Слон и верёвочка». Обратите внимание на антураж из воспоминаний бабушки!
Кадры из фильма «Слон и верёвочка».
Как та заспанная и полуголодная фрейлина Версаля, которая всю ночь боролась с клопами, а утром стояла в очереди, чтобы умыться над единственным — правда, серебряным или даже китайско-фарфоровым — тазиком. Жизнь сложнее декорации, но и пролетарий, и фрейлина были абсолютно счастливы — они ощущали себя творцами истории, рядом с ними разворачивалось грандиозное действо. Солнце ходило совсем близко — оно могло согреть, а могло и спалить заживо. Об этом написано и сказано уже много. Поговорим сегодня о детях сталинской эпохи. Точнее, о том, как их изображали в кино. Жизнь ребёнка показывалась не сама по себе — это были не метания подростка, мучающегося первой любовью и не ещё какая-нибудь «пустыня одиночества», которая, по мнению Льва Толстого, являет собой наиболее точное определение отрочества. Даже детсадовский ребёнок, показываемый на экране, был включён в особый ритм бытия, где нет места не только одиночеству, но и свободному — личному пространству. А зачем оно нужно маленькому придворному, юному виконту — его жизнь — это Версаль! Он включён в прекрасный социум, служащий идее возвеличивания Солнца. Выходя во двор, дети попадают в некое подобие Версальского парка — кругом массивные дома с причудами, высокие арки, баллюстрады, железная ограда — разумеется, дворцовая! Вспомните двор из фильма «Слон и верёвочка», где девочки устраивают свои игры.
Кадры из фильма «Алёша Птицын вырабатывает характер».
Эталонная чистота, шикарно одетые, сытые дети, добротный и устроенный мир. Этот мир не знает коммунальных склок, в нём невозможны клопы, продуктовые карточки, банда «Чёрная кошка», трофейное барахло и прочие превратности послевоенного быта. Только отглаженные фартучки, ровные проборы, белые носочки. Но самый примечательный фрагмент — это разговор бабушки и внучки, точнее — бабушка поёт песню о своём детстве. Мол, она тоже прыгала со скакалкой, правда, это было давным-давно. Перед нами кадры воспоминаний — оказывается, бабушка главной героини вовсе не может похвалиться рабоче-крестьянскими корнями! Перед нами маленькая барышня, чья гувернантка (или пожилая родственница?) сидит на лавочке в парке. Вдали прогуливаются дамы в шикарных туалетах. Мало этого! В кадре мы видим не 1890-1900-е годы, что было бы логично, если учитывать возраст бабушки и время действия, а 1850-е! Эпоха кринолинов. В истории искусств — Второе Рококо, последний вздох аристократической культуры. В.Паперный в своей книге «Культура-2» говорит о том, что сталинское искусство часто обращалось не к истории, как таковой, а к Вечности. Вечность была, как Будущим (светлым и прекрасным), так и Прошлым (откуда надо взять всё лучшее). Но вернёмся, однако, к нашим детям, хотя, если быть точными — к нашим мамам и бабушкам, которые тогда были детьми. Какие примеры они видели на экране? Сказать — положительные — это ничего не сказать. Эталонно-классические.
Кадры из фильма «Алёша Птицын вырабатывает характер».
Причём, как и положено в рамках классицизма, человек обязан быть носителем высоких добродетелей. А поскольку в побобных произведениях нужен непременный конфликт личной слабости и личного же долга, то в начале повествования юный пионер или девочка-дошкольница должны выглядеть не самым презентабельным образом. Алёша Птицын — толст, ленив и во всём полагается на бабушку. Он знает, что так жить нельзя, но лень пока ещё перевешивает. Примером ему служит старшая сестра Галя — образцовая пионерка, взятая с плаката или из учебника. Родители Алёши — тоже не пролетарии. Они аристократичны, интеллигентны, обедают в личной столовой за большим круглым столом. Алёша учится в такой же образцово-показательной гимназии, ах, простите, конечно же в советской школе, где мальчики носят форму и учатся быть твёрдыми и честными, как дворянин Володя Ульянов из рассказа, предложенного им для разбора. В ходе повествования юному виконту, ах нет, простому московскому школьнику, предстоит научиться главному — отвечать за свои слова, делать всё вовремя и — главное — уметь жертвовать личным ради общественного. Кстати сказать, Алёша Птицын весьма галантен — он общается с маленькой Сашенькой, как барчук с графинечкой на детском празднике в танцклассах Йогеля. Алёша Птицын не просто так, — «Алёша Птицын вырабатывает характер».
Кадры из фильма «Первоклассница».
Такими же принцессами глядят и девочки из культовой картины «Первоклассница». Маруся Орлова и её подруги ничем не хуже барышень из сентиментальных книжечек Лидии Чарской. Кстати, именно повести Чарской были в большой моде у сталинских гимназисток — эти книги не переиздавались, но чудом сохранились в личных библиотеках. Марусе тоже предстоит пройти путь от хорошей, но слегка расхлябанной и чрезмерно эмоциональной девочки до благонравной и послушной барышни. Добродетель — прежде всего! Послушание и преданность Королю — вот главное в системе под названием Grand Мaniere, а служение Королю начинается с уважения к первой учительнице. Дети из уникального по своей композиции фильма «Здравствуй, Москва!» действуют в той же системе координат. Перед нами мальчики из ремеслухи, которые, меж тем, вальсируют, пишут стихи, знают Бенвенуто Челлини и считают правду — единственным мерилом любого дела. Кстати, фильм выстроен в точности, как выстраивались барочные постановки времён Людовика XIV — повествование перемежается музыкальными вставками, никак не связанными с основным повествованием. Точнее, авторы создают эту связку искусственно — нам показывают красочные выступления учащихся на фоне разговора писателя с директором училища. Но поскольку мы находимся в пространстве Большого Стиля, эта связка не выглядит искусственной, а находится на своём месте. Поэтому уникальность композиции тут спорна — это уже было, но во времена другого Большого Стиля.
Кадры из фильма «Здравствуй, Москва!».
Итак, путь служения, добродетелей, дворянской (!) чести, ибо честь, она прививается только дворянам — всё это было нормой в воспитании ребёнка сталинской эпохи. Дворцы-клубы, гимназические фартучки, лёгкая манерность общения, куртуазное отношение к девочкам со стороны мальчиков — всё это лилось с экранов и заполняло дидактическое пространство эпохи. Жизнь была сложной и даже голодной, но разве это повод? Вот Людовик XIV, наверняка, оценил бы по достоинству финальный выход в киноленте «Здравствуй, Москва!», где юные герои шагают по лестницам, будто исполняют церемониальный танец в королевском балете «Триумф Аполлона».
Отрывок кинофильма «Слон и верёвочка». Обратите внимание на антураж из воспоминаний бабушки!
Комментариев нет:
Отправить комментарий