*** Позняковский особняк, «отель Пузнякофф», l’hotel Pusniakoff (как называют его во воспоминаниях офицеры Великой Армии, — например, барон Луи Франсуа Жозеф де Боссе-Рокфор, префект Кремля в 1812 году).
Сейчас этот дом – в самом центре Москвы. Огромный, странный дом; с улицы — в четыре этажа, (но это старинные этажи, размашисто-обильные, — высотой в нынешний шестиэтажный, пожалуй, дом).
Свидетельство Наполеоновской Москвы – не весь дом, а его нижняя половина. В 1800х особняк генерал-майора и кавалера Петра Познякова – двухэтажный; судя по всему он был выстроен в надменном стиле ампир, привычно смягчённом московскими архитектурными шаблонами.
В очертаниях дома при желании усматривается буква П, впрочем, сильно искривлённая При известном романтическом настрое можно предположить, что это архитектурный иероглиф осознанно устроил его знаменитый роковой владелец, Пётр Позняков; но – вряд ли. В Москве было немало усадебных домов с такими очертаниями.
** Это – старая московская велико-барская усадьба; ко времени Наполеона ей было уже около ста лет, а то и более; а самому дому — без малого тридцать лет.
В первые годы 18 века здесь был владельцем стольник Владимир Петрович Шереметев (1668 + 1737), (позже – генерал-аншеф, киевский губернатор, младший брат прславленного петровского графа и генерал-фельдмаршала);
Так возник Шереметевский переулок. В 1725 году упоминается следующий владелец усадьбы – бригадир Михаил Иванович Леонтьев (1672 + 1752),
(впоследствии – генерал-аншеф, сенатор; член Верховного Тайного Совета).
По отцу он приходился двоюродным племянником Царице Наталии Кирилловне, и. стало быть, — был троюродным братом Петра I. С 1730х вместо Шереметевского зафиксировано название – Леонтьевский переулок. Оно и утвердилось – на следующие столетия, и держится до сих пор.
Сам генерал Михаил Леонтьев, хотя и вписал своё имя на карте первопрестольной, практически не бывал в Москве. Смолоду он воевал, — сначала против Швеции, потом против Османии; как член Военной Конторы, долго пребывал в Петербурге, последние двадцать лет провёл в Малороссии; он был, как и генерал-аншеф Шереметев, его предшественник по усадьбе у Никитских Ворот, киевским губернатором.
В 1780х отметился новый владелец, по чину и по фамилии намного более скромный. — некто Иван Григорьевич Наумов, ротмистр лейб-гвардии Конного полка, затем камер-юнкер, помещик Ранненбургского уезда Рязанской губернии. Известно о нём немного. Но именно ротмистр Иван Наумов выстроил в этой усадьбе прочный особняк – каменный, в два этажа, — в 1783 году.
От Кремля это место – совсем близко, минут пятнадцать неспешным шагом; но ещё в конце XVIII века могло казаться, что тут – край Москвы. Судя по старым планам города, за Никитскими Воротами тянулись вдаль огороды, сады или пустыри.
За Никитской улицей простирались владения Орловых. Это были те самые, знаменитые Орловы. Сохранился документ, (список с Купчей, составленной для графов Григория, Алексея, Федора и Ивана Григорьевичей Орловых от 14 февраля 1763 года); из него следует: по крайней мере, уже в 1740х годах обширными землями за Никитскими воротами, в Земляном городе, владел майор Игнатий Иванович Орлов — дядя (в будущем) четырёх российских графов и одного князя Священной Римской Империи. Недалеко находился храм св. Георгия на Всполье; в ограде храма были похоронены родители графов Орловых и другие их сородичи.
В 1762 году братья Орловы устроили военный переворот; на троне утвердилась Императрица Екатерина II; мало кто сомневался, что её вскоре мужем станет Григорий Иванович Орлов; он был возведён в титул князя, четыре его брата, деятельные участники переворота – Иван, Алексей, Фёдор и юный Владимир – стали графами. Именно они унаследовали московские владения после бездетного дяди.
Интересы Орловых были сосредоточены в Петербурге. В 1763 году, вскоре после переворота, графы Орловы уступили московскую усадьбу и земли за Большой Никитской — в дар (точнее, за символическую плату в 50 рублей). Одарен таким образом был их двоюродный брат, тоже герой переворота, — Григорий Никитич Орлов, отныне – обер-гофмаршал Двора Ея Величества. Эта должность требовала постоянного присутствия в Петербурге. Только после кончины Екатерины Второй престарелый обер-гофмаршал
перебрался в Москву.
Когда был выкуплен особянк и усадьба у ротмистра Наумова — неясно, но известно, что после 1796го домом в Леонтьевском переулке владел Григорий Никитич Орлов. Он умер в 1803 году.
** С 1804 года — у дома новый владелец: отставной полковник Ефим Ефимович Рынкевич (1772 + 1844); для старинной родовитой, столбовой, Москвы, — всё ещё горделиво-боярской, — это чуждая, незнакомая и незначимая фамилия.
Рынкевичи, герба Божездарж (Bozezdarz), — род литовского происхождения; сам Ефим фон Рынкевич родился в Ямбурге, и по происхождению считался, скорее, лифляндским немцем. Он долго служил в мушкетёрских полках, начинал — с нижних чинов; побывал на трёх екатерининских войнах, — Турецкой, Шведской, Польской; при Императоре Павле два года командиром Полтавского мушкетёрского полка, в декабре 1801 года вышел в отставку в чине полковника.
В 1799 году Ефим Рынкевич вступил в брак: его супругой стала Александра Александровна, урождённая Пашкова, из весьма известной московской дворянской семьи. Дед её со стороны матери, симбирский купец Иван Семёнович Мясников, старообрядец, оставил гигантское состояние — собственно, целое удельное княжество. Часть его, — четыре металлургических завода, 19 000 душ крестьян, — унаследовали Пашковы. Соответственно, и полковник Рынкевич взял в приданое некоторую часть мясниковского наследства, — капитал, на который и был приобретён дом обер-гофмаршала Орлова.
В 1809 году умер тесть Рынкевича, — коллежский асессор Александр Ильич Пашков, (а за год до того – и тёща, Дарья Ивановна, урождённая Мясникова); супруги Рынкевичи получили большое наследство — имения в Рязанской и Костромской губерниях, и, видимо, в связи с этим означенный дом в Леонтьевском переулке был продан.
Усадьбу и сам особняк в Леонтьевском переулке купил пятидесятисемилетний отставной генерал-майор Пётр Адрианович Позняков. (Фамилия порой писалась как Поздняков, отчество – Андрианович).
** Новый владелец был из старого, но негромкого, обычного дворянского рода: его предки за 200 лет до того уже жили в Москве: Семен Позняков в 1637 году упомянут как дьяк, сын его Иван Позняков в 1650 дворянин московский, стрелецкий сотник.
Отец владельца особняка в Леонтьевском переулке, — Адриан Иванович Позняков – коллежский советник, помещик села Лычево, Малоярославецкого уезда Калужского наместничества, — был, судя по всему, богат: старший сын его унаследовал 250 душ, второй – 300 душ; сколько третий – неизвестно, но, стало быть, у главы семейства было около тысячи крестьянских душ.
До середины XVIII столетия эта семья жила почтенно, но незаметно, за пределами Большой Истории. Но три сына лычевского барина, – Иван, Александр и Пётр, — в истории обозначились: не в первых и не во вторых рядах, конечно, но – всё же. Все три брата Позднякова во времена Екатерины стали генералами.
Старший, — Иван Адрианович Позняков (1740 + после 1787) был в походе в Прусию, во время Семилетней войны, был адъютнатом генерал-аншефа Петра Олица; в 1767 году он – депутат Комиссии для сочинения проекта Нового Уложения, от дворянства Мало-Ярославецкого уезда. С 1768 года Иван Позняков служил в Москве, в должности обер-кригс комиссара, в 1778 году был произведён в чин генерал-майора; с 1780 года – директор Московской обер-штер кригс-комиссарской Комиссии; много лет он был под судом – по скандальному делу о расхищении имущества убогого дворянина Алексея Демидова (жена котрого, Пелягея, была многолетней любовницей обер-кригс-комиссара). После отставки генерал Иван Позняков жил в Москве, в собственном доме на Мясницкой.
Второй брат — Александр Адрианович Позняков (1746 + 1793) – в отличие от старшего брата, боевой пехотный офицер; он воевал на Семилетней войне — в Пруссии, затем на Турецкой – в нынешней Болгарии; отличился в извсетных сражениях при Журже, Силистрии, Шумле, Козлудже; чин генерал-майора получил в 1789 году; в 1792ом отправился на войну в Польшу, где и умер.
Третий брат – Пётр Адрианович Позняков (1753 + 1814) оставил в истории самый отчётливый след; при этом известно о нём меньше, чем о братьях.
Служил он в кавалерии; тоже был на Турецкой войне, в 1790х – командовал бригадой, и воевал под началом графа Александра Суворова-Рымникского, будущего Генералиссимуса. В 1790ом бригадир Пётр Позняков особо отличился при штурме крепости Измаил; его в реляции лестно отметил граф Суворов. В том же году он получил чин генерал-майора (через год после того, как в этот чин был произведён его брат Александр), и обширное владение – 2 000 десятин земли в Орловском наместничестве, в Елецком уезде. Там Пётр Позняков основал село Позняково,
(Сейчас это село Новотроицкое, Долгоруковский район Липецкой области).
Там он сразу же стал строить большой каменный храм в честь иконы Новой Троицы. Храм этот стоит до сих пор, и весьма известен – как изысканный архитектурный памятник. В современной статье об этом селе – сказано: из современной статьи о селе Новотроицкое, о местной церкви:
» В качестве строителей Поздняков использовал военнопленных турок, которых он привез с собой с войны. Они были холопами помещика Позднякова. Не зря в Новотроицком появились фамилии тюркского происхождения, например, Рахмановы. Носители этих фамилий имеют иссиня-черные волосы, смуглый оттенок кожи, а некоторые и прозвание по двору – Турки». (Владимир Лыков, 4 сентября 2011, сайт «Храмы России.)
** О личности театрального генерала – тоже не осталось почти никаких сведений. Приходится усиленно всматриваться в каждое сообщение. «Позняков .важно на маскарадах своих расхаживал наряженный не то персиянином, не то китайцем» – отметил в записной книжке князь Пётр Вяземский; он же упомянул мрачный анекдот:
«К московскому хлебосольству и увеселителю добровольно прикомандировал себя некто г-н Лунин (не из фамилии известных Луниных). Он был при нем вроде гофмаршала или камергера: хозяйничал при дворе его, приглашал на празднества и пр. В Москву ожидали турецкого или персидского посла. Разумеется, Позняков не мог пропустить эту верную оказию. И занялся приготовлением к великолепному празднику в честь именитого восточного гостя. К сожалению, смерть застала его в приготовлениях к этой тысячи и одной ночи. Посол приезжает в Москву, и Лунин к нему является. Он докладывает о предполагаемом празднике и о том, что Позняков извиняется перед послом: за приключившеюся смертью его праздник состояться не может.».
Персидские (китайские?) странные наряды, рвение – ради персидского (турецкого?) посла; и – к оному примыкают: вышеупомянутые пленные турки, в селе Поздняково.
Похоже, престарелый генерал, помимо театральной страсти, отличался страстной устремлённостью к Востоку по крайней мере – влечением к восточной экзотике.
** Совершенно непонятно: почему этот орловско-калужский помещик, заслуженный отставной генерал, человек, судя по всему, богомольный, совсем уже пожилой,
(под шестьдесят — возраст в то время считавшийся маститой старостью),
— внезапно решился положить оставшуюся жизнь и состояние на новый театр, более того – этим театром Москву завоевать.
И это было непросто. Дмитрий Благово, в знаменитых своих «Расскахах бабушки», — со слов своей бабушки, Елизаветы Петровны Яньковой, урождённой Римской-Корсаковой, сообщает:
«…в Москве живало много знати, людей очень богатых, и у редкого вельможи не было своего театра и своей доморощенной труппы актёров»; и дальше – мимоходом, — перечисляет старомосковские домашние (а вернее, дворцовые) театры: графа Шереметева, графа Орлова, князя Юсупова, графа Мусина-Пушкина, графа Апраксина, графа Дмитриева-Мамонова, графа Разумовского, князя Голицына.
Отставной генерал должен был потягаться, — на театральном поприще, — с самыми могущественными фамилиями, с былыми фаворитами Екатерины и Елизаветы. Но ветеран турецких походов не испугался.
Пётр Позняков принялся бурно перестраивать особняк. Он целеустремлённо превращал барский вольготный дом – в театр.
Князь Пётр Вяземский писал о нём, много лет спустя («Старая записная книжка»):
«В старых комедиях французских встречаются благотворительные дяди из Америки, которые неожиданно падают золотым дождем на бедных родственников и тем дают им возможность соединяться браками с предметами их любви. В старой Москве являлись благодетельные дяди: известные дотоле богатые помещики, которые как снег на голову падали из какой-нибудь дальней губернии. Они поселялись в Москве и угощали ее своим хлебосольством, увеселениями и праздниками.
Один из последних таковых дядей был Позняков. Он приехал в первопрестольную столицу потешать ее своими рублями и крепостным театром. Он купил дом на Никитской (ныне принадлежащий князю Юсупова), устроил в нем зимний сад, театральную залу с ложами и зажил, что называется, домом и барином: пошли обеды, балы, спектакли, маскарады. Спектакли были очень недурны, потому что в доморощенной труппе находились актеры и певцы не без дарований.
Часто смеялись и смеются и ныне над этими полубарскими затеями. Они имели свою и хорошую сторону. Уж если есть законное крепостное состояние, то устройство из дворни своей певческих хоров, инструментальных оркестров и актеров не есть еще худшее самовластительное злоупотребление помещичьего права. Эти затеи прививали дворне некоторое просвещение, по крайней мере грамотность; если не любовь к искусствам, то по крайней мере ознакомление с ними. Это все-таки развивало в простолюдинах человеческие понятия и чувства, смягчало нравы и выводило дворовых людей на Божий свет; они затверживали наизусть слова и мысли Фон-Визина или Коцебу, сливались хотя на минуту с лицами из другой среды, на минуту воплощали в себя лица, так сказать, другого мира. От этого скоморошества должны были неминуемо западать в них некоторые благие семена, которые в иных оставались не произрастительными, а в других, хотя и редко, отзывались впоследствии плодоносной жатвой. Эти полубарские затеи могли иметь и на помещиков благодетельное влияние: музыка, театральные представления отвлекали их отчасти от псовой охоты, карт и попоек. Но пора возвратиться к Познякову.
Нечего и говорить, что на балах его, спектаклях и маскарадах не было недостатка в посетителях: вся Москва так и рвалась и навязывалась на приглашения его».
Генерал тратил громадные средства, и уже этим заворожил Москву. Возникло новое крыло, выходящее на Большую Никитскую окнами: и там, на первом этаже — театральный зал.
Декорации для этого театра создавал петербургский художник Джованни Баттиста Скотти, австрийский подданный родом из Ломбардии, — лучший из лучших в то время; похоже, его нарочно выписал из столицы Позняков; только на этого живописца было потрачено целое состояние.
Не сохранилось никаких эскизов, никакого описания этого театра; лишь – глухие отголоски, невнятные обмолвки сквозь толщу времён.
(Чары Позняковского дома действовали даже в холодно-злые, обугленные, пронизанные железными ветрами дни войны: например, в октябре 1812го майор Пётр Стшижевский, офицер Великой Армии, писал жене из Москвы в Варшаву: «вы не поверите, через какие великолепные салоны мы проходили по пути в театр. Меня всё виденное приводило в восторг. В одном из гостиных мне особенно вспомнилось о вас, ибо её наполняли самые прекрасные цветы»).
«Зимний сад» (отмеченный князем Вяземским); в рецензии от 1811 года мелькает упоминание о том, что декорации в этом театре — «очаровательная роща»; и ещё — принято считать, что строчка Грибоедова, из «Горя от ума» — «Дом зеленью расписан в виде рощи» — это о внутренней росписи Позняковского особняка; (Грибоедов взлся всерьёз за свою пьесу с 1823 года, то есть через десять лет почти после исчезновения Позняковского театра и самого генерал-майора Познякова; но, может быть, он и правда помянул именно этот театр – по детским своим воспоминаниям). И – строчка майора Стшижевского: салон, заполненный прекрасными цветами, — видимо, тот же зимний сад.
Похоже, что елецкий помещик решительно превращал свой особняк изнутри в какой-то волшебный лес.
** Режиссёр в Позняковский театр был призван – соответствующий амбициям владельца, предельно престижный: придворный актёр Сила Николаевич Сандунов; прежде — знаменитый петербургский комик: после переезда в Москву он выявился — как лучший постановщик спектаклей. Сила Сандунов ставил спектакли в Петровском театре (известном, по имени основателя, также как театр Медокса); с 1808 года Сила Сандунов — главный режиссёр только что основанной Московской Императорской труппы (в которую вошли в основном актёры из труппы Медокса); он обосновался в новом театре у Арбатской площади (за которым так и закрепилось название — Арбатский театр).
С 1808 года этот актёр усердно занимался собсьтвенным коммерческим проектом, на котором решительно хотел разбогатеть: строил бани на берегу Неглинки. Этот проект закрепил имя артиста в истории (Сануновские бани, Сандуны, известны до сих пор), в московский топонимике (Сандуновский переулок), но доходов ему не принёс. А в 1810 году Сила Сандунов устроил легендарный скандал: прямо со сцены обвинил московскую публику в грубости и пренебрежении к труду актёров, и навсегда оставил театр. Тут обиженного режиссёра и подхватил генерал Позняков.
Есть основания полагать, что Сила Сандунов (по происхождению из грузинских дворян), был даже родственником генерала Познякова. У артиста была сестра, Марфа Николаевна; в 1793 году на ней женился некий сержант из дворян, Иван Петров Позняков; впрочем, это, возможно, всего лишь совпадение).
** За год генерал-майор Позняков решил сотворить чудо; и — удалось. 1811ый — звёздный год Позняковского театра; престарелый генерал вдруг стал, благодаря своим спектаклем, настоящим героем светской Москвы; балы, маскарады и представления в особняке на Никитской — стали неимоверно престижны.
В первые недели 1811 года — первый спектакль, комическая опера «Школа ревнивых»; успех — разительный. «Журнал Драматический» в номере 3 опубликовал статью, похожую на торжественную оду — «Театральный феномен»; автор, некий Ш., (возможно — известный театрал — князь Пётр Шаликов?) писал: «…московская публика удивилась, найдя спектакль совершенным, или почти совершенным во всех частях. В нем участвуют одни крепостные люди — но как играют? Несравненно лучше многих вольных артистов, которые посещают хорошее общество, для которых открыто блестящее поприще славы и пр. и пр. Две актрисы и буфф такие, каких автор рецензии не видел на оперной сцене Московского театра… Эти актрисы пленяют благородным видом, прекрасною фигурою, счастливыми лицами, искусною игрою, приятным голосом, чистым выговором, верным выразительным движением рук и ног, речью и наконец, этой смелостью в действии, которое приобретается только в практической школе истинных талантов! Одна из актрис, которая представляет живую, ветреную, привязанную к веселостям и забавам светскую женщину — прелестна до чрезвычайности! … Буфф, на котором основывается комическая опера, имел все качества своего характера… «Школа ревнивых» — большая итальянская опера… требует беспрестанной игры многих настоящих актеров, а не «движущихся машин», актеров, действующих с интересом, умеющих танцевать и хорошо знающих музыку. Несмотря на все эти трудности, крепостная труппа не допустила в игре ни малейшей погрешности…».
Даже техника была признана идеальной: «Одно мгновение ока, один тихий шорох — и великолепные чертоги превращаются в очаровательную рощу».
Выявилась прима крепостного театра – сохранилась даже её фамилия: Любочинская, — видимо, та самая, что «прелестна до чрезвычайности«.
Комментариев нет:
Отправить комментарий