В оригинале документ носит название: «А ще ли будет от черкас приходящие к християнстей вере, рцы и сие». Чин отречения от «черкасской веры» входит в этом издании в 72 главу и следует за переводным, византийским Чином отречения от «сарацынской веры» и предшествует Чину отречения от «арменской веры».
Время самого раннего бытования текста совпадает с периодом женитьбы Ивана IV в 1561 году на Марии Темрюковне, дочери кабардинского князя (до крещения в России носившей имя Кученей/Гошаней), и появлением в Москве её родственников и свиты. Сама же сводная редакция чинов была выявлена Т.А. Опариной по 11 рукописям, написанным в период с 1560 по 1620 год.
Зачастую считают, что черкесы были к тому времени мусульманами, значит, и крестились как приходящие «от сарацын». Однако наличие особого чина для принятия «черкас» показывает и доказывает, что авторы XVI века так не думали. Иначе достаточно было бы наличествующего чина отречения от «сарацынской веры» – как тогда называли ислам в России. И уж кому как не иерархам церкви знать, какой религии придерживался тот или иной, прибегающий ныне к их верованию адепт.
На самом деле, ислам начал проникать в Черкесию намного позже, а закрепился и стал основной религией вообще в середине 18 века.
Как и полагается для покидающего лоно своей религии и прибегающего к христианству, основные постулаты прежней религии, а их числом семь – подвергаются осмеянию, их сравнивают с «басурманским» обычаем, высмеиваются, и прежняя вера объявляется еретической. Это понятно и является обычной практикой того времени.
Удивителен в этом документе персонаж, которого авторы чина называют «учитель Ореда». По тексту документа он упоминается следующим образом: «Отрицаюся и проклинаю черкасскую веру кабардинскую, и учителя их Ореду, и единомысленников и сообщников его окаянных, и все учение их проклятое, и нрав и обычай их еретической проклинаю...» То есть, речь идёт непосредственно о некоем иерархе черкесской веры, учителе и наставнике, имеющем последователей и учеников.
Так кто же этот Ореда?
Скорее всего, речь идёт о ставшем фольклорным персонажем адыгском Уэридадэ / Оредада, более широко известном из цикла сказаний о Жабаги Казаноко. В фольклоре Уэридадэ представлен судьёй, главой хеящlэ хасэ (собрание для свершения правосудия).
В сказаниях описывается, как молодой и умный Жабаги оспаривает решения Уэридадэ, переигрывая его в рассудительности и справедливости и Уэридадэ, признав своё поражение, уступает своё место молодому Жабаги.
Надо здесь учитывать, что Ореда-Уэридадэ, если только это имя собственное и принадлежало одному человеку, и Жабаги Казаноко никак не могли пересекаться во времени, между ними как-никак 200 лет разницы по времени.
Значит, фольклор в форме соперничества представителя новой молодой религии – ислама – Жабаги Казаноко и представителя старой религиозной доктрины Уэридадэ передал отход народа в целом от старого учения к новому. И оно стало занимать ту нишу в культуре народа, которую прежде занимало старое учение. То есть, в фольклоре отразился переход от старой этнической религии к исламу в целом.
В таком контексте становится понятным и устойчивость древней свадебной песни Уэридадэ. Исследователи истории советской эпохи, ссылаясь на Ш. Ногмова, утверждали. что песня есть память о касожском предводителе Редеде, в память которого и поётся на свадьбах эта песня.
Но Редедя Касожский был воин и логичнее было бы в его честь сочинение обычной героической песни – Лlыхъужъ уэрэд. А учитывая, что практически любая религиозная доктрина узурпирует в первую очередь сочетание браков и похоронные обряды, то, следуя логике, получается, что свадебная песня Уэридадэ есть гимн восхваления в первую очередь учителя Ореды – того самого, упоминаемого в Чине как наставника!
Также крайне интересен обычай воздержания от еды – поста в Чине, как одном из признаков веры, от которой отрекается неофит православия.
Из этнографии мы знаем о наличии таких постов у адыгов, например, кхъуеяшхэ –сыроедение; лымышх – отказ от мяса. Также наличие в черкесском языке полного спектра терминов поста на родном языке говорит о том, что этот обычай несомненно существовал у них и до принятия ислама и новые ритуалы были просто привнесены на место старых.
Такие слова как нэщl, хэщхьэж, щэращ и другие говорят об их широком применении ранее, до привнесения арабской терминологии в культуру черкесов. В данном случае составитель чина не имеет чётких данных – самобытный ли это обычай в вере черкесской и указывает – «по своему ли или заимствованному обычаю».
Также очень интересно упоминание в документе, что черкесы делят между собой и лечатся жиром приносимых в жертву животных – коз. И как тут не вспомнить, как наши мамы при простуде натирали нам грудь и спину козьим жиром и давали пить молоко с топлёным же козьим салом. Этот обычай перекликается также с древней черкесской пословицей «В вере есть исцеление – Фlэщхъуныгъэм хущхъуагъэ хэлъщ»…
В любом случае, дальнейшее слово в исследовании «Чина отречения» должны сделать наши учёные – историки и филологи.
Пользуясь же случаем, необходимо упомянуть человека, который дал свет этому уникальному документу. Это старший научный сотрудник Центра восточнохристианской культуры, кандидат исторических наук Ольга Чумичёва, которая обратила внимание на этот документ и сделала его первичное исследование в своей статье «Парадоксы «Чекасской веры»: Между исламом, христианством и языческими традициями».
В заключение хотелось бы обратить внимание на тот факт, что знатоки и исследователи различных конфессий эпохи Ивана Грозного, в лице церковных иерархов не допускали в отношении черкесской веры уничижительного определения «поганые языци», как называли в то время язычников или идолопоклонников.
Они, добросовестно исследовав постулаты черкесской религии, присудили ей статус отдельной веры, включив его в список существующих конфессий, от которых отрекались, и приходили к православию их представители, о чём и свидетельствует непосредственно сам документ.
И наконец – непосредственно текст самого документа:
Аще ли будет от черкас приходящий к християнстей вере, рцы и сие.
(1) Отрицаюся всех черкасских самозаконных обычаев, их же навыкоша, истинных учителей не имущее, ни писания закона християнского своим их языком.
(2) Отрицаюся самоизволнаго их обычая, иже неведением, яко бусурманским обычаем, в день постятся, а в нощи ядят и пиют неудержанно.
(3) Отрицаюся богопротивнаго их произволения, и проклинаю, иже творят по вся лета, сходящееся в день св. пророка Илии, и закалают многия козлы, и кожи их с главами на шесты возстычют распялившее, и, мясо сварив, на столы поставляют вкупе и с питием, и подносят выспрь под кожи тыя, яко некое приношение Богу творити мнятся, и тако сами мясо ядят и питие пиют, сало же козлов тех разделяют на малыя части и врачуются им, яко святынею некоею.
(4) Отрицаюся и молбы их неудобныя, иже мнятся, яко благотворящее от препростия самочинием, дубовыя столпы поставляют во имя Божие и пречистой Богородицы и иных святых, у них же столпов молбы деюще, закалают волы и бораны и, сварив, то мясо ядят и питие пиют.
(5) Отрицаюжеся и проклинаю, иже неведением писания имут, яко саддукейский обычай, и по мертвецех вопль и кричание творят, и лица дерут, и ушеса своя режут.
(6) Отрицаюся и проклинаю черкасскую веру кабардинскую, и учителя их Ореду, и единомысленников и сообщников его окаянных, и все учение их проклятое, и нрав и обычай их еретической проклинаю.
(7) Отрицаюся и проклинаю, аще будут которыя и иныя богомерзския обычаи и ереси навыкли суть от бусурман, или от латин и прочих ересей, ведая или не ведая, волею или неволею, и всяких беззаконных дел, явленных и в тайне творимых непотребных Богу, и сия вся проклинаю, и отвращаюся и отрицаюся тех, и сочетаваюся истинному и единому Богу.
Комментариев нет:
Отправить комментарий