На Страшном суде какой-нибудь правдинский журналист гордо скажет, что он помогал прогрессу и социализму, а другой правдинский журналист гордо скажет, что ничему он не помогал, что вся советская журналистика была сугубо для отчётности и никого ни к чему не понуждала. Первый потребует награды за то, что творил добро, второй за то, что не творил зла, а потихонечку ещё и протаскивал в своих текстах какие-то свободолюбивые идеи. Между строк.
Бог простит обоих, Он милостив.
Лучшим научным анализом места пропаганды в тоталитарных режимах является «Дракон» Шварца. Учат всех, но не все — первые ученики. Мимолётнее та же мысль — в «Обыкновенном чуде», где деспот ссылается на то, что совершает грехи в результате дурной наследственности.
Лучшим экспериментом, позволяющим историку увидеть, что пропаганда является лишь эхом личного выбора, является история России с 22 по 23 (примерно) августа 1991 года, когда в отсутствие какой-либо пропаганды сверху полтораста миллионов человек сделали свой выбор — и большинство выбрали возрождение деспотизма и милитаризма со всем их пропагандистским охвостьем.
Бог простит обоих, Он милостив.
Лучшим научным анализом места пропаганды в тоталитарных режимах является «Дракон» Шварца. Учат всех, но не все — первые ученики. Мимолётнее та же мысль — в «Обыкновенном чуде», где деспот ссылается на то, что совершает грехи в результате дурной наследственности.
Лучшим экспериментом, позволяющим историку увидеть, что пропаганда является лишь эхом личного выбора, является история России с 22 по 23 (примерно) августа 1991 года, когда в отсутствие какой-либо пропаганды сверху полтораста миллионов человек сделали свой выбор — и большинство выбрали возрождение деспотизма и милитаризма со всем их пропагандистским охвостьем.














