На Страшном суде какой-нибудь правдинский журналист гордо скажет, что он помогал прогрессу и социализму, а другой правдинский журналист гордо скажет, что ничему он не помогал, что вся советская журналистика была сугубо для отчётности и никого ни к чему не понуждала. Первый потребует награды за то, что творил добро, второй за то, что не творил зла, а потихонечку ещё и протаскивал в своих текстах какие-то свободолюбивые идеи. Между строк.
Бог простит обоих, Он милостив.
Лучшим научным анализом места пропаганды в тоталитарных режимах является «Дракон» Шварца. Учат всех, но не все — первые ученики. Мимолётнее та же мысль — в «Обыкновенном чуде», где деспот ссылается на то, что совершает грехи в результате дурной наследственности.
Лучшим экспериментом, позволяющим историку увидеть, что пропаганда является лишь эхом личного выбора, является история России с 22 по 23 (примерно) августа 1991 года, когда в отсутствие какой-либо пропаганды сверху полтораста миллионов человек сделали свой выбор — и большинство выбрали возрождение деспотизма и милитаризма со всем их пропагандистским охвостьем.
Вера в сверхъестественные гипнотические способности диктаторов есть такое же суеверие и вытеснение личной ответственности как вера в существование «сект», с непреодолимой силой втягивающих людей в свою сферу. Свободу совести отрицают именно для того, чтобы «спасти от сект», предохранить, лишив «сектантов» возможности «зомбировать».
Разумеется, каждый в отдельности взятый человек о себе твёрдо знает, что он-то зомбированию не поддаётся, что он может сделать плохо из страха или по незнанию, в результате обмана, но не более того. О другом же — о других, обо всём человечестве — с невероятной лёгкостью утверждают, что люди быдло, скоты, «к чему стадам дары свободы» и т.п.
Информационное голодание, действительно, может деформировать восприятие мира. Поэтому в тоталитарных режимах главная нагрузка — не на пропаганде, а на цензуре, на железном занавесе, на изоляции от мира. Информационное голодание инфантилизирует человека. Однако, лишь до определённого предела — и не очень большого. Тоталитарная система есть симбиоз патернализма и инфантилизма, но далеко не исчерпывается этой психологической аномалией, она играет в нём сугубо подчинённую роль. Дело в том, что человек менее всего информации получает из источников, контролируемых государством. Поэтому оправдания немцев и русских («мы не знали») — ложные. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы знать, что еврей — человек, что кулак — человек. Не надо быть Аквинатом, чтобы знать, что сходство между людьми бесконечно больше социальных и культурных различий. Поэтому ксенофобия, национализм, имперализм не есть результат невежества и не могут быть излечены образованием. Они — результат личного выбора, основанного на вполне достаточной информации, но деформированного по свободному решению личности. За свою ненависть каждый отвечает лично.
Ценным источником по психологии человека, который родился при тоталитаризме и подверг себя на склоне лет тщательному самоанализу, является мемуар моей матери, Муси Кротовой (1920-1996) — http://krotov.info/library/11_k/krotovy/ml_memoirs.html.
Отступление в сторону ради «праздника». Мой дядя Борис Гиндин погиб 9 мая, известно стало об этом, конечно, позднее. Мама пишет: «Когда мы узнали о гибели моего брата Бори, мама три дня сидела, как безумная, повторяя вдруг его любимые словечки, не спала и не ела. Потом я ей сказала, что у неё в школе утренник и оттуда звонили справиться, придёт ли она. На следующий день мама надела парадный костюм с белой манишкой и пошла на работу. Она весь утренник провела спокойно, пела с детьми песни, а потом пришла домой и зарыдала.»
Школа стоит по сей день, на Плющихе.
«Я читала и сообщения из-за рубежа. Верила всему безоговорочно и гордилась тем, что «у нас» все правильно, а «у них» — сумасшедший дом. Газетные лозунги крепко заколачивались в голову, т.к.повторялись бесконечно на домах, на демонстрациях. Я никогда не задумывалась над смыслом или правильностью лозунгов(потом их стали называть «призывы». «5 в 4»! То есть выполним пятилетку в четыре года. Сомнение? Его не могло быть, ведь это выдвинуто партией! А почему план, рассчитанный на пять лет, призывают выполнить в 4 года? Может быть, план составлен заниженный? Может быть, энтузиазм здорово подсократит продолжительность жизни? «Догнать и перегнать!» До сих пор не догоним, а тогда смешно было сомневаться. Умели, ох как умели вколачивать нужное. Помню знаменитые(тогда) «Шесть условий товарища Сталина». Их поневоле запоминали наизусть, они печатались книжками-гармошками форматом со спичечный коробок».
Однако, речь идёт о школьном возрасте. Вывод прост: «Вот хоть тресни — не могу вспомнить, чего именно были те шесть условий и хотя бы одно из них». Вот и цена «зомбирования». Если совершеннолетний человек верит пропаганде, это не благодаря искусству пропагандистов, это результат выбора человека. Человек сосредоточился на личной жизни, на карьере, решил для себя «не лезть в политику», «доверять властям». Это — личный выбор, это не инфантилизм. Этот выбор в любое мгновение может быть пересмотрен. Более того, этот выбор никогда не бывает абсолютен. Повседневная жизнь всё равно требует от каждого человека больших и малых самостоятельных решений. «Глобальное прозрение» — например, осознание ложности социализма — вовсе не требуется для того, чтобы локально, ежеминутно вести себя по-людски.
В этом смысле историки говорят о том, что «тоталитаризм» — фиктивное, ненаучное понятие. Он претендовал на тотальный контроль, но технически не мог его осуществить. Это не снимает вину с тоталитаризма, это подчёркивает, что вина тоталитаризма складывается из поведения множества людей, остающихся достаточно свободными, чтобы иметь возможность выбора. «Матрёнин двор» Солженицына — неплохая модель того, как можно сохранять порядочность и человечность в «тотальной» непорядочности и бесчеловечности. Пропаганда и репрессии играют в существовании тоталитаризма бесконечно меньшую роль, чем разнообразные, всевозможных размеров, вкуса и цветов, но равно свободные акты нравственного выбора.
Можно, конечно, в принципе отрицать существование свободы и человечности, и таких отрицателей немало. Но всегда отрицают у других, не у себя.
С одной стороны, дела обстоят очень плохо — тоталитаризм оказывается не пришельцем, не поработителем, а вавилонской башней, в созидании которой участвуют почти все. С другой стороны, дела обстоят очень хорошо — ведь «почти», а не «все». И поэтому тоталитаризм, несвобода — вопреки цинизму, марксизму и прочим видам отрицания свободы — есть не общее состояние людей. Тоталитаризм «случается» — и даже на удивление редко.
P.S. Меня тут обвинили в том, что я предоставляю радиотрибуну сталинистам и тем самым прокладываю дорогу деспотизму. А ведь на трибуне была ещё замечательная Ирина Карацуба. Но носители тоталитарного сознания убеждены, что при прочих равных зло сильнее добра, что люди свиньи и выбирают грязь. Исторически антисталинизм — который расцвёл в некоторых кругах в последние 30 лет — это, мне кажется, пошлое и бессильное явление, когда люди сознательно уклоняются от диалога — не со сталинистами, а со своей совестью, когда проблему несвободы редуцируют до частного случая. Почему «Мемориал» очень своеобразно вёл себя в разных важных ситуациях. Пинают мёртвого шакала и заигрывают с живым.
Давеча гуляли по Яузе и с горечью я увидел, что на центре Сахарова уже нет растяжки, что была при Самодурове — «В Чечне идёт война». Сняли, купившись на гебистскую примитивную комбинацию, Самодурова, а потом и ненавистный гебистам лозунг. Это их беспокоило, не Микки Маус с крестом. Да, не смог Сергей Адамович (и кого он там воткнул на место Самодурова) достойно себя повести… И это не потому, что гебисты шибко умные, а потому что лично Сергей Адамович выбрал в данном случае то, что выбирать не следовало.
Бог простит обоих, Он милостив.
Лучшим научным анализом места пропаганды в тоталитарных режимах является «Дракон» Шварца. Учат всех, но не все — первые ученики. Мимолётнее та же мысль — в «Обыкновенном чуде», где деспот ссылается на то, что совершает грехи в результате дурной наследственности.
Лучшим экспериментом, позволяющим историку увидеть, что пропаганда является лишь эхом личного выбора, является история России с 22 по 23 (примерно) августа 1991 года, когда в отсутствие какой-либо пропаганды сверху полтораста миллионов человек сделали свой выбор — и большинство выбрали возрождение деспотизма и милитаризма со всем их пропагандистским охвостьем.
Вера в сверхъестественные гипнотические способности диктаторов есть такое же суеверие и вытеснение личной ответственности как вера в существование «сект», с непреодолимой силой втягивающих людей в свою сферу. Свободу совести отрицают именно для того, чтобы «спасти от сект», предохранить, лишив «сектантов» возможности «зомбировать».
Разумеется, каждый в отдельности взятый человек о себе твёрдо знает, что он-то зомбированию не поддаётся, что он может сделать плохо из страха или по незнанию, в результате обмана, но не более того. О другом же — о других, обо всём человечестве — с невероятной лёгкостью утверждают, что люди быдло, скоты, «к чему стадам дары свободы» и т.п.
Информационное голодание, действительно, может деформировать восприятие мира. Поэтому в тоталитарных режимах главная нагрузка — не на пропаганде, а на цензуре, на железном занавесе, на изоляции от мира. Информационное голодание инфантилизирует человека. Однако, лишь до определённого предела — и не очень большого. Тоталитарная система есть симбиоз патернализма и инфантилизма, но далеко не исчерпывается этой психологической аномалией, она играет в нём сугубо подчинённую роль. Дело в том, что человек менее всего информации получает из источников, контролируемых государством. Поэтому оправдания немцев и русских («мы не знали») — ложные. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы знать, что еврей — человек, что кулак — человек. Не надо быть Аквинатом, чтобы знать, что сходство между людьми бесконечно больше социальных и культурных различий. Поэтому ксенофобия, национализм, имперализм не есть результат невежества и не могут быть излечены образованием. Они — результат личного выбора, основанного на вполне достаточной информации, но деформированного по свободному решению личности. За свою ненависть каждый отвечает лично.
Ценным источником по психологии человека, который родился при тоталитаризме и подверг себя на склоне лет тщательному самоанализу, является мемуар моей матери, Муси Кротовой (1920-1996) — http://krotov.info/library/11_k/krotovy/ml_memoirs.html.
Отступление в сторону ради «праздника». Мой дядя Борис Гиндин погиб 9 мая, известно стало об этом, конечно, позднее. Мама пишет: «Когда мы узнали о гибели моего брата Бори, мама три дня сидела, как безумная, повторяя вдруг его любимые словечки, не спала и не ела. Потом я ей сказала, что у неё в школе утренник и оттуда звонили справиться, придёт ли она. На следующий день мама надела парадный костюм с белой манишкой и пошла на работу. Она весь утренник провела спокойно, пела с детьми песни, а потом пришла домой и зарыдала.»
Школа стоит по сей день, на Плющихе.
«Я читала и сообщения из-за рубежа. Верила всему безоговорочно и гордилась тем, что «у нас» все правильно, а «у них» — сумасшедший дом. Газетные лозунги крепко заколачивались в голову, т.к.повторялись бесконечно на домах, на демонстрациях. Я никогда не задумывалась над смыслом или правильностью лозунгов(потом их стали называть «призывы». «5 в 4»! То есть выполним пятилетку в четыре года. Сомнение? Его не могло быть, ведь это выдвинуто партией! А почему план, рассчитанный на пять лет, призывают выполнить в 4 года? Может быть, план составлен заниженный? Может быть, энтузиазм здорово подсократит продолжительность жизни? «Догнать и перегнать!» До сих пор не догоним, а тогда смешно было сомневаться. Умели, ох как умели вколачивать нужное. Помню знаменитые(тогда) «Шесть условий товарища Сталина». Их поневоле запоминали наизусть, они печатались книжками-гармошками форматом со спичечный коробок».
Однако, речь идёт о школьном возрасте. Вывод прост: «Вот хоть тресни — не могу вспомнить, чего именно были те шесть условий и хотя бы одно из них». Вот и цена «зомбирования». Если совершеннолетний человек верит пропаганде, это не благодаря искусству пропагандистов, это результат выбора человека. Человек сосредоточился на личной жизни, на карьере, решил для себя «не лезть в политику», «доверять властям». Это — личный выбор, это не инфантилизм. Этот выбор в любое мгновение может быть пересмотрен. Более того, этот выбор никогда не бывает абсолютен. Повседневная жизнь всё равно требует от каждого человека больших и малых самостоятельных решений. «Глобальное прозрение» — например, осознание ложности социализма — вовсе не требуется для того, чтобы локально, ежеминутно вести себя по-людски.
В этом смысле историки говорят о том, что «тоталитаризм» — фиктивное, ненаучное понятие. Он претендовал на тотальный контроль, но технически не мог его осуществить. Это не снимает вину с тоталитаризма, это подчёркивает, что вина тоталитаризма складывается из поведения множества людей, остающихся достаточно свободными, чтобы иметь возможность выбора. «Матрёнин двор» Солженицына — неплохая модель того, как можно сохранять порядочность и человечность в «тотальной» непорядочности и бесчеловечности. Пропаганда и репрессии играют в существовании тоталитаризма бесконечно меньшую роль, чем разнообразные, всевозможных размеров, вкуса и цветов, но равно свободные акты нравственного выбора.
Можно, конечно, в принципе отрицать существование свободы и человечности, и таких отрицателей немало. Но всегда отрицают у других, не у себя.
С одной стороны, дела обстоят очень плохо — тоталитаризм оказывается не пришельцем, не поработителем, а вавилонской башней, в созидании которой участвуют почти все. С другой стороны, дела обстоят очень хорошо — ведь «почти», а не «все». И поэтому тоталитаризм, несвобода — вопреки цинизму, марксизму и прочим видам отрицания свободы — есть не общее состояние людей. Тоталитаризм «случается» — и даже на удивление редко.
P.S. Меня тут обвинили в том, что я предоставляю радиотрибуну сталинистам и тем самым прокладываю дорогу деспотизму. А ведь на трибуне была ещё замечательная Ирина Карацуба. Но носители тоталитарного сознания убеждены, что при прочих равных зло сильнее добра, что люди свиньи и выбирают грязь. Исторически антисталинизм — который расцвёл в некоторых кругах в последние 30 лет — это, мне кажется, пошлое и бессильное явление, когда люди сознательно уклоняются от диалога — не со сталинистами, а со своей совестью, когда проблему несвободы редуцируют до частного случая. Почему «Мемориал» очень своеобразно вёл себя в разных важных ситуациях. Пинают мёртвого шакала и заигрывают с живым.
Давеча гуляли по Яузе и с горечью я увидел, что на центре Сахарова уже нет растяжки, что была при Самодурове — «В Чечне идёт война». Сняли, купившись на гебистскую примитивную комбинацию, Самодурова, а потом и ненавистный гебистам лозунг. Это их беспокоило, не Микки Маус с крестом. Да, не смог Сергей Адамович (и кого он там воткнул на место Самодурова) достойно себя повести… И это не потому, что гебисты шибко умные, а потому что лично Сергей Адамович выбрал в данном случае то, что выбирать не следовало.
Комментариев нет:
Отправить комментарий