М. С. Байыр-оол: «Дээр» (Небо) как категория народной философии (на примере обряда освящения неба урянхайцами)

Средневековый поэт сравнивал историю философии, полную тайн и загадок, с рукописью, в которой отсутствуют первая и последняя страницы. Начало ее, окутанное дымкой легенд, было бы более ясным, если бы удалось решить проблемы предыстории философии. По мнению исследователей, зачатки философии часто таились под покровом мифологии, поэтому ее называют «предфилософией» или «протофилософией», «первой метафизикой», а метафизику – «второй мифологией». Мудрость состоит из знания причин, а мифы – объяснения причин явлений природы. Одни ученые видели в мифах историю, превращенную в сказку, другие, напротив, сказку, превращенную в историю [Шахнович М., 1971].
Ф.Энгельс писал, что «всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, – отражением, в котором земные силы принимают формы неземных [Маркс К., Энгельс, 1954]. Религия, то есть вера в сверхъестественные силы, в какой бы форме она ни выражалась: в виде веры в тотемы, духов и богов, волшебные силы, бессмертие души и загробный мир и связанных с ним обрядовых действий и эмоциональных переживаний, зародилась в результате бессилия первобытных людей в борьбе с  природой.
Многие этнографы, считавшие, что «всякое рассуждение о мире – философия, утверждали, что и «дикарь» – философ, так как размышляет о причинах различных явлений природы, об их взаимозависимости друг от друга. Э.Тейлор в книге «Первобытная культура» писал, что «мыслящие люди, стоящие на низшей ступени культуры» обладают «широкой философией природы» [Тэйлор Э., 1939].

Рустем Вахитов: Кропоткин глазами традиционалиста

«… социализм, понятый как следует, есть не что иное как новый феодализм»
К.Н. Леонтьев 

1.     Введение

Большинство традиционалистов относят себя в плане политических воззрений к правым. Политико-правовой идеал традиционалисты видят обычно в аристократических монархиях средневековья, но, осознавая невозможность возродить их, выступают за своего рода синтез монархии и милитаристского авторитарного государства, испытывая интерес к тем социальным экспериментам, которые производились в фашистской Италии  и национал-социалистской Германии.  Соответственно, к анархо-коммунизму традиционалисты относятся отрицательно, воспринимая его как наиболее радикальную разновидность идеологий левого лагеря — того самого, что ведет человечество к отпадению от Традиции и вырождению, еще более глубокому и тотальному, чем то, которое породил буржуазный мир.

Однако более близкое знакомство с теорией анархо-коммунизма, и прежде всего с учением его мэтра — Петра Кропоткина, позволяет заявить, что перед нами не более чем стереотипы. Левизна анархо-коммунизма зачастую весьма условна (хотя элементы таковой, очевидно, присутствуют у Кропоткина) и в некоторых аспектах традиционалистский идеал вполне перекликается с анархо-коммунистическим, и уж во всяком случае они гораздо более близки, чем идеалы традиционализма и радикального этатизма, выступающего за практически безграничное усиление бюрократического государства модерного типа. Более того, взгляд на анархо-коммунизм с точки зрения традиционализма позволяет увидеть главное внутреннее противоречие анархо-коммунизма, а именно противоречие  между апологией общины и апологией свободной индивидуальности, разрешая которое последовательные критики капитализма обязательно придут к консервативному традиционалистскому коммунизму.

Рустем Вахитов: Диалектика национализма и интернационализма. Два лика Модерна

1. Введение

Национализм и интернационализм принято воспринимать как полные абсолютные противоположности. Национализм соотносят с правым сегментом политически-идеологического спектра, интернационализм – с левым. Исходя из этого, национализм сближают с консерватизмом и даже с традиционализмом. Мы намерены ниже показать, что это глубокое заблуждение и что национализм и интернационализм, кстати говоря, и возникшие не так давно, вместе с миром модерна, которому от роду не более трехсот лет, плоть от плоти порождения этого мира.

2. Определения национализма и интернационализма

Для начала дадим определения и национализму и интернационализму, чтоб было понятно, о чем идет речь (тем более что оба этих термина настолько затасканы в публицистике, что понимаются зачастую просто как оценки, а не как  политологические и социально-философские категории, обладающие логическим, очерченным той или иной наукой содержанием). Естественно, мы не настаиваем, что наши определения будут истинами в последней инстанции, наша цель — лишь открыто зафиксировать:  из чего мы исходим в наших рассуждениях. Итак, национализм, по нашему мнению  – это идеология, которая высшей ценностью считает интересы данной конкретной нации, ее самовоспроизведение, увеличение ее могущества и т.д. В условиях господства идеологии национализма вся общественная жизнь – и экономическая, и политическая, и культурная — подчиняется обслуживанию национального бытия.  В области политической это предполагает возникновение  модели государства-нации, в котором полнотой прав обладают   представители титульной национальности, а все остальные,  если они имеются – ущемленные в правах меньшинства. В области же международных отношений это означает разрушение многонародных государств, превращение мира в конгломерат государств-наций, каждое из которых руководствуется лишь своими интересами и стремится к максимальной свободе от других государств[1].

Алексей Ильинов: Кольцо Декабрьских Архангелов (Sacrificare)

Импрессия: VON THRONSTAHL “Turn The Centuries”, “Vorwarts, die Raben der  Endzeit”

I

Miр наш отражается в зрачках погибших ангелов…
Возможно что-то, не подлежащее внятному рациональному объяснению,  побудило меня покинуть эти постылые стены, переполненные  непрекращающимся шумом и излишне бурными эмоциями. Да и что я мог забыть  среди розоватых невзрачных обоев, наклеенных явно в спешке (дабы «сдать  объект в срок»), лестничных клеток, прокуренных до последней треснувшей  плитки заплёванного пола, и сырых каморок туалетов? Ступенька за  ступенькой, проём за проёмом – и вот уже снаружи гудит вечерняя улица,  погружённая в звериные сумерки, чередующиеся с горелой сальной вонью из  цехов отдалённой мыловарни. «Чудовищный город, бесконечная ночь!», —  совсем в духе экстремальных бдений юного Артюра Рембо. Напротив маячат  аршинные буквы рекламы очередной шоу-премьеры – «Апокалипсис».  Символично. Особенно накануне его прямой трансляции… В витринах всё то же  самое, что и было вчера, и позавчера, и поза-позавчера – свиньи, свиньи,  свиньи.

Елена Сорокина: Пассионарность и пассионарии в творчестве Н. С. Гумилёва

Имя Николая Степановича Гумилёва знают сейчас не только любители и знатоки поэзии. О нем как о человеке и поэте можно писать целые монографии, освещая его творчество и жизнь в разных ракурсах.
Наша задача — представить его творчество в новом аспекте — через пассионарность и показать, какое значение занимает эта черта в характере поэта.
Немного о пассионарности. Этот термин был введен в обиход известным историком Л. Н. Гумилёвым «…для определения поведенческого человеческого качества, когда индивид во имя реализации своей мечты или идеи готов идти на риск, не уравновешенный инстинктом личного или видового самосохранения, и может пожертвовать собой ради поставленной цели, в том числе и иллюзорной».
Пассионарность — довольно новое понятие в литературе1. Немного о пассионарности Н. Гумилёва рассказал в своей книге «Николай Гумилёв. Поэт и воин» А. Доливо-Добровольский. Автор, исследуя жизнь и творчество поэта, указывает, что сам «Николай Гумилёв был в высшей степени пассионарен. О нем писали, что он любил все красивое, жуткое, опасное, любил контрасты нежного и грубого, изысканного и простого. Он влекся к страшной красоте, к пленительной опасности. Героизм казался ему вершиной духовности». Хотя автор монографии считает, что «героизм казался ему (поэту — Е.С.) вершиной духовности», но это только субъективное мнение А. Доливо-Добровольского. Сам поэт едва ли признавал, что вершиной духовности может быть только героизм. Ведь Гумилёв был утонченно-изыскан, аристократичен до мозга костей. Действительно, он был храбр до безрассудства, но все-таки считал, что вершиной духовности является красота, стихи.

Дмитрий Межуев: Футурология анархизма

Сейчас множатся всякие анархистские секты правого толка вроде анархокапитализма и агоризма, националанархизма и христианского анархизма, онтологического анархизма и постанархизма. Иногда, как в случае Хаким Бея, это вообще бывшие неоконсерваторы на службе отечества. А кто вообще сказал, что анархизм это левая идеология? Из отцов основателей коммунистом, собственно, был лишь Кропоткин, да и вообще анархизм — это радикальный либерализм. Есть в истории анархизма масса мистиков и даже клириков анархистов вроде Карелина или Рава Иуды Ашлага. А Толстой? А Торро?

Истинную судьбу анархизма выражает философский анархизм постмодернизма, из которого проистекают консервативные выводы, что технически есть результат прикосновения к трансцендентному, выраженному как, например, снятие бинарных оппозиций и т.п. Симулякр стаёт знамением, постмодернист — консерватором. Эта гремучая смесь либертарианства и консерватизма и есть наша судьба. Ситуация постмодерна приведёт к формированию анархичного общества правого толка.

Матвей Селиверстов: Новый апологет христианства

Анри де Любак считал, что «устроиться» в мире без Бога невозможно
Вопрос о самоопределении религии в современном секулярном обществе  сегодня звучит все чаще. Процессы глобализации трансформируют традиции,  обычаи и нравы, а религии вынуждены определить свое место в «глобальном  духовном супермаркете». Для христианских конфессий зачастую подобное  самоопределение означает ответ на критику в адрес Церкви. Таким  «ответчиком» со стороны христианства и был французский богослов иезуит  Анри де Любак.
Позиция де Любака примечательна именно тем, что она представляла  христианство в целом, без разделения на течения. Он скорее анализировал  саму критику христианства и Церкви, нежели пытался оправдать Церковь в  глазах современного мира.
Кризис современной Церкви, по мнению де Любака, имеет глубокие  предпосылки, многие из которых могут показаться сегодня невероятными. В  частности, для французского богослова кризис Церкви состоит не в том, что  люди не принимают христианские ценности. Его больше заботит то, почему эти  ценности перестают устраивать самих христиан.
Пытаясь выявить предпосылки кризиса, де Любак обращается к исследованию  современного гуманизма. По его мнению, именно гуманизм является основой  секулярного мира и направляет процесс всемирной глобализации.
Французский богослов выделяет гуманизм позитивизма, марксизма и  ницшеанства. Для него все эти «гуманизмы» – не что иное, как разновидность  антихристианства. Каждый из них по-своему свергает Бога, отрекается от Него.  После двух разрушительных мировых войн произошло крушение человеческой  личности. Гуманизм лишился человека, так как он сам занял место Бога.

Олександр Палій: Російська мова не діалект української, а польської

Після кількох століть дискримінації української мови ідея Партії регіонів про державний статус російської цілком виглядає не як захист російської мови, а як атака на українську.

Примітно, що ця атака підтримується не надто інтелектуальною, але достатньо масованою пропагандою.

Деякі ідеологи намагаються вивести українців і їхню мову з якогось іноземного впливу на «общерусскость», чи то тюркського, чи то польського. Особливо популярною ця теза була в часи Російської імперії, коли імперські діячі могли говорити, що схочуть, а іншим затуляли рота.

Сьогодні ця теза все ще не знята з ужитку, хоча має цілу низку логічних вад.

По-перше, певний вплив тюрків на Київську Русь відбувався вже за часів князя Ярослава Мудрого. Тобто виходить, що цей вплив мав місце під час найбільшого розквіту Київської Русі в ХІ-ХІІ століттях.
По-друге, вплив тюрків, як також монголів, значно достовірніше підтверджений щодо самих росіян. Поїхавши, скажімо, до російської столиці, не кажучи про міста Поволжя, ви можете на вулицях на власні очі побачити цей вплив.

Валентина Мазур: Линда — «Флегматичное Солнце» МезоЕвразии

Ли́нда (настоящее имя Светла́на Льво́вна Ге́йман), род. 29 апреля 1975, Кентау, Чимкентская область, Казахская ССР) — российская певица, исполняющая песни в стиле трип-хоп.

ВОСХОД СОЛНЦА
Рождение будущей Линды произошло 29 апреля 1975 года в небольшом городке Кентау, которое находится недалеко от границы с Китаем. В этих местах в 30х годах ХХ века проживало множество восточных народностей, но самая многочисленная диаспора была греческая. Это были потомки греков, высланных сталинской администрацией из района Кавказа. Не исключением стала и бабушка Линды, которую выслали с четырьмя детьми, как жену врага народа. Отец — Гейман Лев Исакович, мать — Александра Васильевна, старшая сестра — Елена. Паспортное имя Линды — Гейман Светлана Львовна. В семье маленькую Свету называли Лейбла, Лейбэла или просто Лина, что в переводе с иврита означает «Солнце». Это позже стало прообразом для псевдонима «Линда».

В Кентау жили уйгуры, узбеки, корейцы, греки, казахи, турки, цыгане, таджики, русские, евреи, китайцы. Их верования, в сочетании с местными обычаями, дали причудливую смесь культур. «Я жила в очень красивом месте, в поселке городского типа, где селились люди разных национальностей, — вспоминает певица, — каждый жил в своем мире, каждый выражался по-своему. Было очень интересно наблюдать за поведением людей, ведущих такой разный образ жизни, имеющих такое разное мышление, но, тем не менее, понимающих друг друга с полуслова. Любой праздник, будь то свадьба или день рождения, отмечался большим народным гулянием. Все выходили на улицу в национальных костюмах, разжигали костры, танцевали вокруг них и пели«. Среди самых ярких воспоминаний маленькой Линды — встреча восхода солнца вместе с бабушкой Анной: «Это был праздник среди гор, среди степей… над тобой огромное, бесконечное небо. До сих пор вспоминаю те места с удовольствием — они дикие и волшебные. На камнях, на песке, под раскаленным солнцем своими руками люди сделали там оазис». Бабушка до сих пор осталась для Линды чистым идеалом женственности и житейской мудрости…

Андрей Окара: Бесхребетная Украина: Матриархат украинской политики

 Более чем сомнительные успехи Украины в области государственного строительства (или, как говорил в свое время Леонид Кравчук, «розбудови держави») за последнее десятилетие могут объясняться самыми разнообразными причинами: экономической и политической нестабильностью, кадровым дефицитом, исторической ущемленностью, наследием советского прошлого, тяжелым постколониальным синдромом. Однако определяющими являются тут, как представляется, причины метафизического порядкам — без их понимания пояснить украинское «бегство от государственности» не представляется возможным.

Исторически существовавшие на территории нынешней Украины государственные образования для подавляющего большинства населения были, за редким исключением, органически чужды, навязаны извне — высшая власть была неправославной и неукраинской (литовско-белорусской, польской, австрийской, советской), либо российской православной, но подавляющей специфически украинские начала самоорганизации.

Последние десять лет показали, каким может быть именно украинское государство, каковы его потенциалы и пределы развития. А также — каковы «родовые проклятия» украинского политического мышления и какими должны быть лекарства от комплекса «бездержавности». Некоторые склонны считать современную Украину как раз неукраинским государством по причине равнодушия политической элиты к проблеме возрождения национальной идентичности, культуры и языка. Однако в своем сущностном аспекте именно подобный тип государственности достаточно точно соответствует всем установкам украинского коллективного бессознательного.

Алексей Ильинов: Древо-Дитя и Поход Сознательного Добровольца

Рвётся цепь, и стрелок опускает ружьё
Гилберт Кейт Честертон «Песнь поражения»

И нетронутое разгульными стихиями Древо-Дитя, прорастая из покинутого (неборождёнными счастливцами ли?) танкового остова, благоухает, вознося гибкие цветущие ветви свои к облачным донжонам, тауэрам, базиликам и палаццо. И неустанно философствующие обитатели их, очнувшиеся от бесконечно-отстранённых размышлений и медитаций, с самым искренним удивлением и восхищением рассматривают клейкие душистые цветки, рассыпанные подобно мерцающему бисеру в омытой росой листве. Они хлопают в ладоши и в один голос восклицают: «О, чудо! О, прекраснейшее чудо из чудес! Ныне ты, о, желанное, явилось нам!». Но недолговечная восторженность уступает, таки, место педантичной университетской страсти к классифицированию и упорядоченности. И цветки эти обречённо превращаются в ещё один коллекционный гербарий, факт существования коего подтверждается многосложным нумером в всезнающем Каталоге, куда аккуратным почерком вписываются редкие новинки — будь то микроскопическая букашечка с безымянных островов Юга или же спиральная раковина-исполин, поднятая ныряльщиками-лунариями прямо со дна Лунного Океана.

Алексей Дзермант: Русь и Кривия – два начала большого Севера

Хотели бы предложить для публикации на Вашем сайте свой текст об основаниях новой северной идентичности в России и Беларуси. Возможно, изложенные там идеи покажутся спорными, однако мы надеемся, что это не станент препятствием диалогу и дискуссии между русскими и белорусскими камрадами.
С уважением, Алексей Дзермант

Введение

Клубок этнической и политической истории в нашем регионе завязался настолько туго, что уже грозит задушить свободное от эмоциональных оценок понимание того, что происходило, происходит и будет происходить. Бесконечные споры «за правду прошлого» и то, как оно «на самом деле было», в стенах академических институций и на интернет-площадках порождают массу информации для размышления, но не созидают главного – понимания, как руководства к согласованному действию.

Осознание того, что в современную эпоху явно недостаточно просто настаивать на абсолютной ценности некоего частного видения, вынуждает нас искать более жизнеспособные ориентиры, на основе переосмысления накопленного опыта. Возможно, кто-то посчитает изложенное ниже очередной попыткой разрубить гордиев узел накопившихся споров и противоречий, но, тем не менее, авторы считают возможным предложить некий метод их превосхождения, без отрицания базовых элементов сложившихся, действующих идей и идентичностей.

Отправной точкой подобного поиска мы избрали две живых организующих идеи – Кривию и Русь.

Валерий Скурлатов: Надо уточнить кто такие «русские националисты»,

Противно читать тексты (особенно «теоретические») так называемых «русских националистов». Да я и не читаю — как только вижу, что «вития» не делает различия между «народом» и «нацией», отшвыриваю как дилетантское графоманство. Сначала выучи арифметику, прежде чем лезть в алгебру. Стержень и двигатель человека и человечества — стремление стать образом и подобием Господа Бога, то есть самодостаточным господином-хозяином, по-ученому «субъектом». Народ (этнос) — это досубъектная исторически-природно-культурная общность со своим языком, фольклором и обрядоверием, направляемая стадным инстинктом, а нация — это возникающая в Новое Время (Модерн) форма самоорганизации низовой субъектности, руководствующейся индивидуальным интересом.

Нация — надэтнична. Нация не возникает из народа, как бабочка из гусеницы, но нация обычно заимствует язык и некоторые элементы культуры того или иного народа-этноса, перерабатывая-реформируя их.В ареале распространения той или иной этнической популяции (народа) может возникнуть сколько угодно наций, а в ту или иную нацию может инкорпорироваться сколько угодно «разнонародных» этников. Это — азбука обществоведения, даже неудобно напоминать это 2х2=4!

Поскольку в России пока не сложилась «критическая масса» низовой субъектности (низовых самодостаточников-собственников), то Россия еще не прошла фазу буржуазно-демократической революции и в ней пока не самоорганизовалась «нация», сущностным признаком которой предстаёт «гражданское общество» («гражданское» = «буржуазное» от корня «бург» = «град»).

монах Адальберто Майнарди: Праздник Рождества Христова на Востоке и на Западе: исторические и богословские аспекты

В прошлом, 2010-м году Успенские чтения были посвящены осмыслению христианского праздника во всех его аспектах: богослужебном, богословском, миссионерском. В нашем выступлении мы попытались тогда понять эсхатологический смысл христианского праздника в богословском плане. В этом году тема детства, в ее евангельском смысле, дает нам повод углубить понимание празднования Рождества Христова как памятования тайны Воплощения, и одновременно как ожидания Второго Пришествия Спасителя, в восточной и западной традициях.
В Рождество христиане празднуют тайну пришествия Бога во плоти как обетование и гарантию того, что еще ожидают: что Бог будет во всем человечестве и что человечество станет Богом. В Иисусе Творец стал тварью, Вечный стал смертным, Всесильный стал бессильным – для того, чтобы человек мог стать Сыном Божьим. Это тот «чудесный обмен», которым отцы Церкви пытались объяснить своим современникам событие, которое, если и не изменило хода истории, то наделило историю смыслом.

Олесь Бердник: Камертон Дажбога (отрывок из романа)

Сознание Григора кружилась в смерче таинственного временного урагана. Казалось, что разум состоял из тысяч и тысяч мерцающих элементов,  как фасеточные глаза бабочки или другого насекомого. И каждый кристаллик восприятия реальности видел свой отдельный поток событий. Дух  жаждал объединить все эти ручьи в совместное русло, поэтому психическая раздробленность, расщеплённость вызывала терзания, боль,  томление души. Сознание хотело знать — кто же он на самом деле? Григор Бова, криминалист семидесятых годов двадцатого века, родившийся в  Украине на планете Земля; или космоследователь таинственной сферы Ара с мифическим именем Меркурий? А может, верный побратим славного  запорожского колдуна и гетмана Байды-Вишневецкого? Как его звали тогда? Огневик… Красивое магическое имя… А вот он скачет на коне рядом с  легендарным Спартаком… Ему четырнадцать лет, пленённый римскими легионерами в Македонии, восставшие гладиаторы освободили его из  рабства, и он готов умереть за своего вождя — мощного голубоглазого великана. А вот он идёт по заболоченной тропе меж вековых деревьев, под  ногами хлюпает вода, в руке копьё, на плечи накинута шкура медведя. Григор наблюдает за своими ногами: они мускулистые, волосатые,  неутомимые. И такие же спутники вождя — сильные, крепкие, звероподобные воины, готовые каждое мгновение к схватке и смерти, когда этого  потребует судьба родного племени. Как его зовут? Гур… Гур его имя. Даже враги называют это имя с уважением и страхом. А вот Григор летит  верхом на огромной птице. Внизу проплывают разные картины — вековечные леса, прозрачные озёра, реки, горы. Это уже, наверное, чистый сон,  бред. Такого не может быть — полёт на спине титанического аиста. Птица умная, она поворачивает к всаднику голову, будто спрашивая совета.  Удивительно, но у Григора ощущение полной реальности. Но не у Григора, а у Рияма. Его зовут Риям. Он сын и наследник Володяря…, кого-кого?  Тает имя, расплывается, будто утренний туман под солнцем.