Алексей Ильинов: Древо-Дитя и Поход Сознательного Добровольца

Рвётся цепь, и стрелок опускает ружьё
Гилберт Кейт Честертон «Песнь поражения»

И нетронутое разгульными стихиями Древо-Дитя, прорастая из покинутого (неборождёнными счастливцами ли?) танкового остова, благоухает, вознося гибкие цветущие ветви свои к облачным донжонам, тауэрам, базиликам и палаццо. И неустанно философствующие обитатели их, очнувшиеся от бесконечно-отстранённых размышлений и медитаций, с самым искренним удивлением и восхищением рассматривают клейкие душистые цветки, рассыпанные подобно мерцающему бисеру в омытой росой листве. Они хлопают в ладоши и в один голос восклицают: «О, чудо! О, прекраснейшее чудо из чудес! Ныне ты, о, желанное, явилось нам!». Но недолговечная восторженность уступает, таки, место педантичной университетской страсти к классифицированию и упорядоченности. И цветки эти обречённо превращаются в ещё один коллекционный гербарий, факт существования коего подтверждается многосложным нумером в всезнающем Каталоге, куда аккуратным почерком вписываются редкие новинки — будь то микроскопическая букашечка с безымянных островов Юга или же спиральная раковина-исполин, поднятая ныряльщиками-лунариями прямо со дна Лунного Океана.

И ты, позавчера ещё Сознательный Доброволец, так и не покоривший неприступные пики Универсума, падаешь от бессилия и засыпаешь сном монастырского камня под Древом тем. Ибо боевой пыл твой угас и  вконец изношены ботфорты походного авантюриста-ландскнехта. Ибо обезлюдела передовая и лязгающие танковые клинья более не устрашают тех, кто ожидает их в траншеях с приготовленными к финальному бомбометанию гранатами. Ибо переломлен пополам доставшийся по наследству меч рыцарственных предков и патронташ пуст. Ибо где-то позади остался твой персональный Гастингс, Ватерлоо или Верден, откуда ты вернулся неправедно живым и выгоревшим изнутри, будто старая угольная шахта. По разбитым трактам, спотыкаясь о морщины глинозёма, ты возвращаешься. Всё бредёшь и бредёшь.   
Тебе снятся соблазнительные гроздья иссиня-чёрного винограда и беспечный смех девчушек из белого приморского городка, куда ты так мечтаешь вернуться. Ты видишь себя загорелым и статным пареньком с крепкими босыми ногами, что ощущают благословенную прохладу уличного булыжника. На восходе ты ловишь макрель, а ближе к вечеру ноги сами несут тебя в порт, откуда уходят в зачарованный морской простор твои бригантины, фрегаты, корветы и броненосцы. Там ты слышишь разноязыкую речь и даже пытаешься разговаривать с чужеземцами. Они таинственно пахнут перцем, шафраном и ладаном. Они говорят тебе о чём-то и ты жадно впитываешь звуки слов, совершенно не вникая в их истинный смысл. Они вплывают в твои сны и прелестная мелодия их навсегда остаётся с тобой. И так продолжается почти до самого утра, ибо первые росточки прохлады уже растревожили душную неподвижность ночи и она степенно удаляется за дальнюю горную гряду, облитую светом звёзд.
Но бесцветное утро, плаксивое и раздражённое, приносит только похмельную горечь разочарования и чёрная тарелка радио, такая кошмарная и нелепая на фоне потрескавшейся стены, надрывается от неиссякаемых потоков обращений, воззваний и сводок. Мобилизованные броненосцы-элефанты ревут на рейде и небо, вчера ещё летнее и умиротворяющее, исчезает в вонюче-грязном дыму. Глухо и тяжело топают сапоги и ботфорты по сжавшимся от ужаса улицам и мостовые проминаются под гусеницами пришлых танков. В порту догорают останки иностранной бригантины, в которую ровно в полдень угодил шальной снаряд, а на причале какие-то хмурые и невесть откуда взявшиеся безликие люди молча укладывают бесформенные окровавленные куклы погибших при бомбардировке. Зигзаги чаек, перепуганные и дезориентированные, лихорадочно носятся над пожарами и грудами трупов, ныне украшающими местный пейзаж. Где был ты в те дни, когда мечтам, надеждам и чаяниям лихо взрезали горло и отменно, одним точным ударом, вспарывали животы? Где был ты, Сознательный Доброволец? Кто видел тебя? Кто вспомнит тебя? Кто помолится за твою почерневшую душу?
И вот ты спишь под Древом, что роняет цветочные лепестки на твою отяжелевшую голову, переполненную скороспелыми смутами и запоздалыми покаяниями. Пуглив и прерывист сон твой. Ты воскресаешь и умираешь в нём бессчётное количество раз, ибо стёрта грань между приветственным криком рождения и неумолимо-кратким хрипом забвения.
А девчушки продолжаются беззаботно смеяться и танцевать тарантеллу на рыночной площади, виноград всё ещё сладок и вкус его незабываем, а твои маленькие храбрецы-фрегаты и бригантины, распустив паруса, уплывают в тёплые моря, к островам Юга, имени которых не знает никто. Разве что только всеблагой и всемогущий Творец небес и тверди ведает о том.

Рождество 2012 года